ой, что это я...

очень чернушный рассказ на тему отцов и детей.

вряд ли это стоит читать.

Петя был хорошим и дружелюбным мальчиком, но никто не хотел с ним дружить. Каждый раз, когда он с неловкой улыбкой подходил к очередному потенциальному другу, он видел испуг. Реже – насмешки, на которые он даже ответить не мог. Его накрепко зашитый в детстве грубой ниткой рот (мать зашивала, не обращая внимания на слезы: «Поговори мне тут, гаденышь…») вспухал ужасными шрамами и толстая черная нитка обвивала его, как кровожадная змея. Петя выглядел ужасно и никакое дружелюбие не могло перевесить это. Можно сколько угодно дарить всем конфеты и подмигивать, но когда у тебя внизу лица такое уродство, вряд ли можно рассчитывать на то, что тебе удастся найти много друзей.

Мама запрещала Пете спарывать нитку. «Когда ты молчишь, ты нравишься мне гораздо больше», — говорила она. «А тебе так даже идет», — говорила она. «Уж лучше так, чем твой поганый язык», — напившись, кричала она. «Ненавижу тебя», — всхлипывала она через пятнадцать минут. Водка размягчала ее душу, закрывала глаза, погружала во что-то, что глубже сна – потому что через сон она бы почувствовала, как Петя берет ножницы и подходит к ней. Или уж точно бы проснулась, когда он открыл ей рот и холодное железо прикоснулось к мягкому языку. Все было кончено через секунду, в руках у Пети был новый язык, который он поставит вместо своего, поганого.

Он беззвучно засмеялся и подошел к зеркалу. Черная нитка заскорузла и резалась плохо. Дрожащими пальцами Петя несколько раз порезал себе губы, но не обратил на это никакого внимания. Наконец-то он снял нитку… Наконец-то он может набрать полный рот воздуха, он может говорить. Слова не хотели выталкиваться наружу, но Петя понимал – это дело наживное, это все его поганый язык. Он открыл рот пошире и всунул туда ножницы. Они задевали за гниющие остовы много лет нечищеных зубов, причиняя боль, но Петя улыбался.

Он улыбался даже когда от боли потекли слезы  и сердце зашлось в обморочном ритме, сгущая перед глазами непроницаемую черноту.  Возможно, он улыбался даже когда падал лицом в окровавленный умывальник – никто так и не смог этого разобрать по его изуродованным губам.