Антон Первушин. Писатель, нашедший своё лицо.
Мало кто из писателей может похвастаться тем, что
пришел в литературу зрелым автором. Работа со словом,
как и любой профессиональный труд, требует навыков,
которые формируются в процессе обучения.
И тут, конечно, не обойтись без обязательного периода подражательства.
Как известно, книги порождают книги, а писатель в
первую очередь — читатель, поэтому влияние предшествующей литературы неизбежно: оно может проявляться в выбранном стиле, в системе метафор, аллюзий
и скрытых цитат. Даже если автор-дебютант обладает
богатым жизненным опытом, он зачастую еще не готов
переложить его на бумагу, художественно осмыслив,
поэтому первые тексты получаются выхолощенными,
поверхностными, инфантильными, состоящими из шаблонных фраз и оборотов.
Всё это в полной мере относится и к фантастам, причем специфика жанра такова, что прощает многое: красивая идея искупает схематичность образов, яркое воображение компенсирует бедность выразительных
средств, философские обобщения прикрывают неувязки в достоверности. Посему, вероятно, в фантастику
часто приходят, думая, что «делать» ее легче, чем, скажем, реализм, драматургию или документальную прозу.
И ошибаются, потому что фантастика не прощает одного, но самого главного — отсутствия оригинальности.
Автор может написать сотню фантастических романов,
Антон Первушин
6
но если он не сумеет найти оригинальные идеи, придумать оригинальную вселенную и проявить свое оригинальное мировидение, то он вряд ли оставит след в
литературе: читатель забудет его текст, как только перелистнет последнюю страницу.
Итак, путь успеха в фантастике лежит через поиск
оригинального — того, что еще никто не придумал до
тебя. Но, разумеется, вначале этого пути приходится
преодолеть период вольного или невольного воспроизведения чужих достижений. Часто молодой автор,
осененный «гениальной» идеей, и не подозревает о том,
что она давно обыграна в жанре, имеет почтенную
историю. Куда реже он, чувствуя свою неумелость, вдохновляется старыми идеями и пытается за счет создания
принципиально нового качества обрести навык, чтобы
двинуться дальше.
Русский советский писатель-фантаст Александр Романович Беляев был из тех, кто начинал как подражатель, но быстро сумел найти свое место в жанре, которое и обеспечило ему всеобщее признание.
Несмотря на усилия биографов, в детстве и юности
Беляева не удалось выявить нечто такое, что указывало
бы на будущий выбор профессии. Отпрыск семьи православного священника и выпускник-отличник Смоленской духовной семинарии вдруг превращается в убежденного атеиста, увлекается фотографированием, играет в театре, поступает в Демидовский юридический
лицей, учится в консерватории по классу скрипки. Да,
юный Александр обожал Жюля Верна, которого в конце XIX века активно издавали в России, но при этом
поглощал и множество другой художественной литературы, преимущественно классической. Студентомюристом он в 1905 году примкнул к революционному
движению, но без яростной убежденности, приводящей
Писатель, нашедший свое лицо
7
на каторгу, поэтому всё-таки сумел закончить лицей,
получил диплом и должность помощника присяжного
поверенного.
К тому времени Беляев нашел себе еще одно занятие — с 1906 года он печатается как репортер, музыкальный критик и рецензент в газете «Смоленский вестник», постепенно набирая опыт работы с текстами и
даже войдя в штат издания. Адвокатская практика приносила ему хороший доход, что позволило молодому
человеку в 1913 году совершить большое путешествие
по европейским странам, впечатления о котором будут
подпитывать его прозу всю дальнейшую жизнь.
Понятно, что, посвящая большую часть свободного
времени театру и журналистике, Беляев должен был
раньше или позже попробовать себя в качестве драматурга. И действительно — в 1914 году, в приложении к
седьмому номеру московского детского журнала «Проталинка», появилась его пьеса-сказка в четырех действиях «Бабушка Мойра». При этом она была рассчитана не
только на детей-зрителей, но и на детей-исполнителей,
что определило формат: постановка не должна продолжаться дольше часа, а сюжет ее прямолинеен (персонаж
Кот оказывается кошачьим царем, ведет Петю и Машу
к волшебнице Мойре, которая наглядно демонстрирует
детям, как нехорошо быть жадным). Тут можно было
бы сказать, что Беляев впервые опробовал фантастический метод, но это будет натяжкой: современная сказка — особая область литературы, имеющая лишь опосредованное отношение к фантастике.
Весна 1915 года стала переломной в жизни Беляева.
Он заболел плевритом. Смоленский врач произвел прокол плевральной полости и случайно внес инфекцию
в один из спинных позвонков, что привело к развитию
костного туберкулеза. В поисках лечения молодой че-
Антон Первушин
8
ловек отправляется на юг и оказывается в Ростове-наДону. Там он привычно находит печатную площадку —
местную газету «Приазовский край»; на ее страницах
вскоре появляются его тексты.
25 декабря 1915 года был опубликован очерк «Берлин
в 1925 году», в котором Беляев сатирически описывал
мир ближайшего будущего. Германия завязла в войне,
потеряла почти всё мужское население, после чего немецкое правительство было вынуждено ввести тотальную механизацию быта и трудовую повинность для женщин. Но воля к победе не угасла, поэтому для продолжения войны привлечены передовые ученые, которые
предлагают использовать против врага бактериологическое и лучевое оружие. И тут автор... просыпается.
Очерк Беляева нельзя назвать чем-то оригинальным:
в то время было модно сочинять футурологические зарисовки — достаточно вспомнить, например, популярного французского карикатуриста Альбера Робиду, выпустившего иллюстрированную трилогию о будущем:
«ХХ век» (1883), «Война в ХХ веке» (1887) и «Двадцатый
век. Электрическая жизнь» (1890). Однако в коротком
тексте молодого журналиста можно найти в дистиллированном виде идеологию, которую он эксплуатировал
потом всю писательскую жизнь: будущее принадлежит
ученым, но они достаточно безнравственны, чтобы превратить его в кошмар для обычных людей.
Через год, 25 декабря 1916 года, «Приазовский край»
публикует первый художественный рассказ Александра
Беляева «Чаши гнева Господня», напоминающий ранние
бытописательские новеллы Антона Павловича Чехова.
Однако по ходу повествования рядовая провинциальная
история приобретает глобальный смысл: квасник Назарыч (Назаретянин?) утешает нуждающихся обывателей строками из Священного Писания, а однажды ре-
Писатель, нашедший свое лицо
9
шается применить библейские пророчества к происходящему в России, делая удивительно точный прогноз:
война закончится в январе 1918 года (в реальности
Брестский мирный договор был подписан 18 февраля
по старому стилю), а дальше... «А дальше придет великий
день гнева Божьего! — пророчески произнес Назарыч,
поднимая вверх указательный палец. — Исполнились
пророчества, свершились времена. Восстал народ на
народ и царство на царство, были глады и моры, и знамения небесные, и лжепророки. “Се гряду скоро и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам
его”. Горе, горе живущим на земле! В те дни люди будут
искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но
смерть убежит от них...» Хотя рассказ заканчивается
юмористически, он производит сильное впечатление
грозным метафизическим подтекстом. Перед нами, конечно, проба пера, но весьма успешная.
Жизненные неприятности, связанные с прогрессирующей болезнью, надолго выбили Александра Беляева
из колеи. В одном из писем он сообщал, что из-за паралича ног был прикован к постели больше трех лет!
Но нет худа без добра: революционные события и гражданская война застали Беляева в Ялте, и, вероятно, именно болезнь уберегла его от красного террора. Позднее
он пошел на поправку, а при новой власти даже устроился на службу в уголовный розыск.
В то время Крым бедствовал и голодал, поэтому в
начале 1923 года, воспользовавшись любезным приглашением друзей, Беляев с женой уехали в Москву. Там
он получил должность юрисконсульта в Наркомпочтеле (Народный комиссариат почт и телеграфа), где проработал пять лет.
В 1925 году на страницах популярного журнала «Всемирный следопыт» (№№ 3, 4) появляется рассказ Алек-
Антон Первушин
10
сандра Беляева «Голова профессора Доуэля». Научнофантастическая идея, положенная в основу рассказа, как
утверждал сам Александр Романович в заметке «О моих
работах» (1939), сформировалась еще в период его вынужденного ялтинского безделья: «“Голова профессора
Доуэля” — произведение в значительной степени автобиографическое. Болезнь уложила меня однажды на три
с половиной года в гипсовую кровать. Этот период болезни сопровождался параличом нижней половины
тела. И хотя руками я владел, всё же моя жизнь сводилась
в эти годы к жизни “головы без тела”, которого я совершенно не чувствовал... Вот когда я передумал и перечувствовал всё, что может испытать “голова без тела”».
Тут писатель несколько преувеличил, рассказ трудно
назвать автобиографическим (тем более «в значительной степени»), ведь он вовсе не о профессоре Доуэле,
а о тех людях, которые его окружали: профессоре Керне, ассистентке мисс Адамс и сыне профессора Артуре.
Голова, живущая отдельно от тела, — это идеальный
пример фантастического допущения, которое само по
себе «запускает» сюжет, развивающийся внутри «нормального» современного мира, поэтому созданный писателем образ не нуждался в предшествующем личном
опыте, было достаточно воображения.
Почему Александр Беляев решил стать именно фантастом, ведь до сих пор он занимался журналистикой?
Вероятно, потому, что когда речь шла о художественном творчестве, он изначально тяготел к литературе с
заметным элементом вымысла, чему служат подтверждением пьеса «Бабушка Мойра», футурологический
очерк «Берлин в 1925 году» и эсхатологический рассказ
«Чаши гнева Господня». Непосредственно в научную
фантастику его подтолкнул явный дефицит русскоязычных авторов, пишущих в этом жанре: достаточно по-
Писатель, нашедший свое лицо
11
листать тот же «Всемирный следопыт», чтобы убедиться, как мало их было в первой половине 1920-х годов.
При этом популярность фантастики быстро росла, а
спрос, как известно, рождает предложение.
Чем вдохновлялся Александр Беляев, когда приступил к рассказу? В заметке «О моих работах» он сообщает, что толчком послужила «научная статья с описанием работы Броун-Секара (1817—1894), который делал опыты, еще очень несовершенные, оживления
головы собаки». Однако в небольшом вступлении, опубликованном вместе с рассказом, читаем:
«Современные ученые пересаживают не только кожу.
В последнее время производится, напр., пересадка человеку мужских половых желез (опыты Вокера и др.)
от низших животных, высшего типа обезьян (лучшие
результаты) и, наконец, пользуясь человеческой тканью
(самые стойкие результаты).
Эти опыты натолкнули ученых на мысль: не могут
ли ткани человеческого (и животных) тела жить отделенными от тела, если их снабжать необходимым для
жизни питанием. Можно ли оживить и продлить деятельность сердца, вырезанного из свежего трупа. Опыты над оживлением сердца имеют уже двадцатилетнюю
давность и привели к благоприятным результатам. Целый ряд ученых работал над разрешением этой задачи:
Гаскель и Эсвальд, Ашов и Тавара, в Америке — Керель
и др. <...>
Итак, мы видим, что современная наука уже способна оживлять отдельные части человеческого тела и его
органы. Даже такой сложный орган, как сердце, удалось
оживлять на некоторое время.
Невольно напрашивается мысль: нельзя ли проделать
самый интересный опыт — оживления той части человеческого тела, где сосредоточивается его интеллекту-
Антон Первушин
12
альная деятельность, его сознание: голову. Успех этого
опыта, если бы он удался, открыл бы перед нами удивительные перспективы. Вернуть к жизни голову умершего человека, вернуть после смерти сознание, — ведь это
было бы уже подлинное “воскрешение из мертвых”, что
в век религиозного суеверия считалось прерогативой
(исключительным правом) “божества”. “Воскрешение
головы” было бы таким же сильным ударом по этому
религиозному суеверию, какой в свое время нанес Дарвин библейским сказкам о творении мира своим учением об изменчивости видов. Нанесен был бы удар и вере
в бессмертие “души”, которая по этому верованию, после
смерти должна немедленно отправится на “тот свет”.
Но можно ли разрешить эту задачу?
Целый ряд препятствий стоит на пути к ее достижению в настоящее время. Сегодня об этом можно лишь
фантазировать. Но разве мы не живем в тот век, когда
вчерашние “несбыточные фантазии” завтра становятся
обычным явлением повседневности.
И разве здравствующему ныне профессору Кулябко
не удалось уже оживить голову, — правда, пока всего
лишь рыбы, но всё же оживить голову. Не так давно в
печати промелькнуло известие о том, что во Франции
уже делались опыты оживления и человеческой головы.
Сообщение это нуждается в проверке, но идея, очевидно, уже “носится в воздухе”».
Получается, что источников вдохновения Беляеву
хватало. Обращает на себя внимание следующая фраза:
«в Америке — Керель». Речь идет о французском хирурге Алексисе Карреле, который получил Нобелевскую
премию в 1912 году за «работы по сосудистому шву и
трансплантации кровеносных сосудов и органов». Общепризнанный успех операций Карреля, о которых
много писала пресса, тоже мог послужить направляю-
Писатель, нашедший свое лицо
13
щим толчком для воображения Беляева, на что косвенно указывает упоминание Америки, ведь с 1904 года
хирург действительно жил сначала в Канаде, затем в
США, вернувшись на родину только после начала Второй мировой войны. Однако Беляев быстро разобрался
в своей ошибке и в романе «Голова профессора Доуэля»
перенес действие из США во Францию, а мисс Адамс
превратил в Мари Лоран. При этом профессор Керн
остался Керном, потому что, как остроумно отмечает
исследователь Зеев Бар-Селла в книге «Александр Беляев» (2012), «даже именами своими герои рассказа могли быть обязаны фамилии нобелевского лауреата (как
ее запомнил Беляев): Доуэлю досталась вторая половина (Кер-ель), а Керну — первая (Кер-)».
Научно-фантастический дебют Беляева претерпел и
другие изменения. Расширенная версия рассказа вышла
через год в авторском сборнике «Голова профессора
Доуэля» (1926). Еще через два года писатель переработал рассказ в роман под названием «Воскресшие из
мертвых»*, добавив мощную сюжетную линию: живую
голову можно соединить со свежим трупом и получить
гибридного человека. К сожалению, полный текст этого романа так и не увидел свет — Беляев серьезно «почистил» его от разных «сомнительных» эпизодов типа
поцелуя между головой Доуэля и ассистенткой Лоран,
поэтому нам известен только сокращенный вариант
публикации под старым названием «Голова профессора Доуэля», впервые увидевший свет в 1937 году: в ленинградской газете «Смена» (1—6, 8—9, 11, 14—18, 24,
28 февр., 1, 3—6, 9—11 марта) и московском журнале
«Вокруг света» (№№ 6—10, 12).
Роман стал одним из самых переиздаваемых в творчестве Александра Беляева, поэтому привлек внимание
литературоведов. В частности, они пытались найти
Антон Первушин
14
предшественников, ведь идея и впрямь «носилась в воздухе». Например, исследователь Евгений Брандис «выкопал» и в 1978 году опубликовал перевод рассказа известного немецкого фантаста Карла Грунерта «Мистер
Вивасиус Стайл» («Mr. Vivacius Style», 1908) под названием «Голова мистера Стайла». При этом было заявлено,
что Беляев наверняка читал рассказ, потому что Грунерт
публиковался на русском языке, но никаких доказательств Брандис не представил. Если уж искать литературных предшественников, то стоит обратить внимание
на рассказы американского фантаста Клемента Фезандие, входящие в цикл «Таинственные изобретения доктора Хэкенсоу» («Doctor Hackensaw’s Secrets», 1921—
1926): десять из них действительно были переведены
и печатались в журнале «Мир приключений» с 1924 по
1926 год. Среди переведенных есть рассказы «Тайна
вечной молодости» («The Secret of Perpetual Youth»,
1924) и «Тайна сирены» («The Secret of the Mermaid»,
1924), в которых описываются операции по пересадке
органов и получению гибридных существ. Вполне может оказаться, что именно эти рассказы подтолкнули
Беляева не только к написанию «Головы профессора
Доуэля», но и цикла «Изобретения профессора Вагнера»
(1926–1936). Однако точно мы не знаем!
Сам Беляев не отрицал факт заимствований в своем
раннем творчестве. В заметке «О моих работах» он сообщал: «Советская научная фантастика неизбежно должна была пройти стадию ученичества у западноевропейских мастеров. Естественно, мы должны были овладеть
и стандартными формами. “Голова” и отражает этот
период».
Впрочем, отражает не только «Голова». Следующим
текстом, который можно с полным на то правом назвать «ученическим», стал рассказ «Остров погибших
Писатель, нашедший свое лицо
15
кораблей», опубликованный через год в том же «Всемирном следопыте» (1926, №№ 3, 4). Он был написан
под впечатлением от немого американского кинофильма, который назвался «Остров пропавших кораблей»
(«The Isle of Lost Ships», 1923) и который в свою очередь
был снят режиссером Ирвином Виллатом по одноименному роману Криттенден Марриот, опубликованному
в 1909 году. Примечательно, что кинофильм утерян, а
роман был переиздан только в 2015 году в специфической серии «Забытые книги» («Forgotten Books»). Получается, что история о странном обществе, выживающем
на обломках судов посреди Саргассова моря, сохранилась для нас благодаря Александру Романовичу Беляеву,
в ином случае она была бы забыта.
Писатель в целом сохранил фабулу, но творчески
«доработал» персонажей: детектив Джексон превратился в сыщика Джима Симпкинса, подозреваемый Фрэнк
Говард — в Реджинальда Гатлинга, дочь миллионера
Дороти Фэрфакс — в Вивиан Кингман. Но, вероятно,
Беляев изменил бы себе, если бы через год не вернулся
к рассказу и не довел его до повести с новым финалом:
герои возвращаются на остров и спасают его население
от прозябания. Дополнительные главы были ожидаемо
опубликованы во «Всемирном следопыте» (1927, № 6).
Еще одним примером творческого заимствования
может служить роман «Человек-амфибия». История Ихтиандра — юноши, способного жить под водой благодаря пересаженным ему акульим жабрам, — появилась
в журнале «Вокруг света» (1928, №№ 1–6, 11–13) и сразу была издана в виде отдельных книг. Популярность
очередного текста Беляева была столь огромна, что по
результатам опроса читателей журнала он был признан
лучшим фантастическим текстом среди напечатанных
в Советском Союзе за пять лет.
15
Ознакомительный фрагмент из предисловия https://fantlab.ru/edition192378
***
Впервые роман увидел свет в 1937 году на страницах ленинградской газеты «Смена» (1 — 6, 8 — 9, 11, 14 — 18, 24, 28 февраля, 1, 3 — 6, 9 — 11 марта), затем в 6 — 10 номерах журнала «Вокруг света» за тот же год.
* в конце 1937 — начале 1938 гг. роман был напечатан в рижской «Газете для всехъ» под названием «Когда мёртвые оживутъ»
=======
Professor DoWell's Head
Laboratory W
А. Беляев. Лаборатория Дубль-Вэ. Впервые роман был опубликован в журнале «Вокруг света» за 1938 год (N 7-9, 11-12)
Ник.Погодин. Лаборатория W. Роман-фантазия из русско-японской войны 19** года Газета для всех 1938 11 сентября-11 декабря
***
Антон Первушин
Создатель космической утопии
Будущее космонавтики — одно из самых популярных
тематических направлений в фантастике. Можно даже
сказать, что жанр фантастики сформировался в то время,
когда сказочные космические полеты в художественных
текстах сменились инженерными проектами, как это, например, произошло в романе Жюля Верна «С Земли на
Луну прямым путем за 97 часов 20 минут» (1865). Величественная огромность Вселенной, гипотеза множественности обитаемых миров, астрономические тайны будили
воображение, и мало кто из «ранних» фантастов не коснулся этой темы.
Разумеется, Александр Романович Беляев не стал исключением и, получив признание на почве популяризации
перспектив биотехнологий («Голова профессора Доуэля»,
«Человек-амфибия», «Вечный хлеб», «Человек, потерявший
лицо», «Хойти-Тойти»), вплотную занялся межпланетными
полетами.
Надо отметить, что конец 1920-х годов стал этапным
периодом в истории космонавтики: видные теоретики начинали первые практические работы в области ракетостроения. Скажем, в Германии появилось целое Общество
космоплавания (Verein für Raumschiff ahrt), члены которого
не только занимались продвижением идеи внеземной экспансии, но и пытались построить настоящую ракету на
жидком топливе. О ходе работ регулярно и восторженно
писала европейская пресса, что, конечно, замечали и в Советском Союзе, благо здесь был свой авторитетный уче-
Антон Первушин
6
ный — Константин Эдуардович Циолковский. Именно на
его статьи, признанные в научном мире, опирались такие
пионеры советского ракетостроения, как Фридрих Артурович Цандер и Сергей Павлович Королев.
Примечательно, что Беляев обратил внимание на Циолковского задолго до всемирной славы последнего. Мы
находим первое упоминание о калужском ученом в статье
«Изобретатели», опубликованной в газете «Приазовский
край» в январе 1916 года. Беляев писал:
«Вот еще один изобретатель: К. Циолковский, приславший в редакцию свою брошюру о построении металлической
оболочки дирижабля без дорогой верфи.
Задолго до опытов гр. Цеппелина К. Э. Циолковский нашел
принцип управляемого аэростата с сжимаемой жесткой
(металлической) оболочкой.
Более двадцати лет посвятил разработке этой идеи, —
принципиальная правильность которой “подтверждена”
цеппелинами, — и до настоящего времени не может приступить к ее практическому осуществлению ввиду недостатка
средств и общественного внимания.
Мы, конечно, не знаем, насколько целесообразен и удачен
проект К. Э. Циолковского (хотя, по его словам, модель аппарата в 2 метра “чисто функционирует”), но, как бы то
ни было, на этот проект, в особенности теперь, необходимо
обратить внимание, чтобы использовать его, если он пригоден, или указать автору недостатки этого изобретения…»
Как видно из заметки, Беляев, интересовавшийся достижениями науки на грани фантастики, тем не менее ничего не сообщал о важнейшем приоритете Циолковского,
позднее обеспечившем тому научное признание. Действительно — две части фундаментальной работы «Исследование мировых пространств реактивными приборами»,
опубликованные в 1903 и 1911 годах, остались практически незамеченными широкой публикой. В то время и сам
калужский ученый не считал свои теоретические изыска-
Создатель космической утопии
7
ния в области космонавтики чем-то важным, предпочитая
рассуждать о будущем воздухоплавания. Впрочем, при этом
у него уже появились собственные популяризаторы: материалы о значении формулы Циолковского для проектирования будущих межпланетных ракет опубликовали Владимир Рюмин и Яков Перельман — получается, что Беляев их
то ли не заметил, то ли не оценил заложенный потенциал.
Осознание пришло позже — в середине 1920-х годов,
когда Циолковский начал бороться за свой приоритет, привлекая к процессу других теоретиков. И все же Беляев долго
не верил, что практический прорыв в области межпланетных полетов произойдет именно в России, ведь реальность
говорила об обратном: первую жидкостную ракету запустил
американец Роберт Годдард, первое техническое описание
многоступенчатой космической ракеты дал немец Герман
Оберт. И о том, и о другом пресса писала как о конструкторах, готовых вскоре отправить исследовательский аппарат на Луну. Поэтому в романе «Борьба в эфире», который
Александр Беляев представил читателям в 1927 году под
названием «Радиополис», мы видим космический корабль,
построенный, увы, не советскими инженерами.
Новый текст был написан под явным влиянием российских утопистов — от Николая Чернышевского до Вадима
Никольского. Персонаж «Борьбы в эфире» силой мысли
переносится в коммунистическое будущее, в величественный город Радиополис паневропейского паназиатского
союза советских социалистических республик. Как было
принято в утопиях новейшего времени, он наблюдает различные технические усовершенствования, в корне изменившие жизнь: портативные радиоприемники, персональные крылья, синтетическая еда в виде таблеток, коттеджи
в окружении садов. Как обычно, тяжелый труд передоверен
автоматам; необременительная обязательная работа не занимает больше трех часов в день, а остальное время жители утопии тратят на творчество. Однако есть еще место,
Антон Первушин
8
где правят капиталисты — Америка, защищенная страшными «лучами смерти». Пришелец из прошлого становится
свидетелем последней битвы, когда коммунары проламывают оборону, и в бой идут армии причудливых машин.
После различных перипетий он попадает на огромный
космический корабль, который американцы построили
для того, чтобы в последний момент сбежать с Земли, обрушив на нее «атомные» бомбы.
Вымышленный генеральный конструктор Крукс рассказывает о своем детище:
«Вы знаете, что я сконструировал огромный летающий
корабль — целый город, который может вместить всех нас.
<…> Его движущая сила основана на принципе ракет, и потому на нем мы можем подняться выше атмосферы и летать в безвоздушном пространстве. Мы могли бы продержаться на нем неопределенно долгое время далеко от Земли.
Но… тут есть большое “но”. Несмотря на все успехи химии,
мы не можем обеспечить питанием всех нас более чем на
два-три года. Если бы нам удалось возобновить запасы, ну,
хотя бы клетчатки, мы бы добыли из нее все, что нужно
для питания. Но для этого мы должны держаться ближе
к Земле, чтобы наши небольшие суда могли от времени до
времени спускаться на Землю в безлюдных местах и пополнять запасы химических продуктов и воды».
Полет на американском корабле — единственный эпизод романа, связанный с космосом, да и то условно, ведь
до орбиты зловредные капиталисты так и не добрались. Но
тема уже зацепила Беляева, и он решил развить ее в романе «Прыжок в ничто», появившемся в 1933 году.
Текст писался долго и трудно, но так в идеале должно
писаться любое научно-фантастическое произведение, посвященное столь сложной теме, как космические полеты.
При создании «Прыжка в ничто» Беляев активно пользовался работами популяризатора Якова Перельмана и теоретика
космонавтики Николая Рынина. Что касается Циолковского,
Создатель космической утопии
9
то к тому времени калужский ученый стал для Беляева высочайшим авторитетом, причем не только в области ракетостроения. Подтверждением служит, например, очерк
«Гражданин Эфирного острова», написанный фантастом
для «Всемирного следопыта» в 1930 году. Он выдержан
в столь превосходных тонах, что даже немного неловко
делается за писателя, который и сам был не из последних
деятелей эпохи. «Гигант мысли, первоклассный физик, гениальный старик», — так пишет Беляев о Циолковском.
Очерк интересен еще и тем, что в нем подробно и доступно излагается необычная техническая идея, предложенная Циолковским в брошюре «Космические ракетные
поезда» (1929):
«Под ракетным поездом он подразумевает соединение нескольких одинаковых реактивных приборов, двигающихся
сначала по дороге, потом в воздухе, затем в пустоте вне атмосферы, наконец, где-нибудь между планетами и солнцами.
Дело представляется так. Несколько ракет — скажем,
пять, соединяются, как вагоны поезда, — одна за другой.
При отправлении первая головная ракета играет как бы
роль паровоза: она, взрывая горючее, везет за собой поезд,
набирая все большую и большую скорость. Когда у этого
“паровоза” запас горючего начинает истощаться, головная
ракета на лету отцепляется от поезда и возвращается на
Землю. Вторая ракета становится головною и ведет поезд,
пока и она не истощит свой запас горючего. Так происходит с каждой ракетой, кроме последней, предназначенной
для межпланетного полета. Когда предпоследняя ракета
отчалит и снизится на Землю, у последней уже будет набрана необходимая скорость для полета в межпланетном
пространстве. Причем она не истратит на преодоление
земной тяжести и на приобретение необходимой скорости
ни одного грамма из своего горючего. А свои запасы горючего последняя ракета может расходовать уже на “небе” для
необходимого маневрирования или спуска (торможения)».
Антон Первушин
10
Важно это описание не только тем, что им зафиксирован очередной важный приоритет Циолковского, но
и тем, что именно «космический ракетный поезд» описан
в романе «Прыжок в ничто» как разгонная ракета-носитель
многоразового использования.
Начало сюжета напоминает финал «Борьбы в эфире»: капиталистический мир рушится под ударами революций. Хитрые капиталисты задумывают сбежать от
неминуемой гибели в космос. Примечательно, что идею
о необходимости строительства ковчега для спасения
от революции в первом издании романа Беляев вложил в уста знаменитого английского фантаста Герберта
Уэллса и даже вынес приписываемые ему слова в качестве эпиграфа: «Многим из сидящих здесь молодых людей
приготовлен ужасный жребий. Многие из вас будут расстреляны, или уничтожены, или изувечены, или отравлены,
или обречены на голодную смерть. Мир, как мы видим, явно
обречен. Капиталистическая система рушится. Признаки этого видны повсюду. И нет выхода. Разве… построить
ковчег подобно библейскому Ною, в котором мы могли бы
укрыться от угрожающего нам разрушения…» Из второго
издания «Прыжка в ничто», которое хорошо известно
нам по многочисленным сборникам Беляева, всякие упоминания об Уэллсе выкинуты.
Тем не менее и в первом, и во втором вариантах романа капиталисты поручают выдающемуся инженеру Лео
Цандеру построить межпланетный ковчег, что тот и проделывает, воспользовавшись их деньгами и проектом Циолковского, о чем прямо сказано в тексте:
«— Да, ковчег Ноя был более вместительный, — продолжал Цандер. — Наш “ковчег” имеет всего четыре метра в диаметре. В сущности, он представляет из себя комбинацию
двадцати простых ракет. Это так называемая “составная
пассажирская ракета 2017 года” Циолковского. Моя скромная роль при проектировании ограничилась некоторыми
Создатель космической утопии
11
незначительными дополнениями и конструктивными изменениями. Каждая простая ракета заключает в себе запас
взрывчатых веществ, взрывную камеру с самодействующим
инжектором и прочее. Среднее — двадцать первое — отделение не имеет реактивного прибора и служит кают-компанией».
Поясню, что речь здесь идет о проекте Циолковского,
изложенном в его фантастической повести «Вне Земли»
(1918—1920), действие которой происходит в 2017 году.
Достать оригинальный текст повести тогда было довольно трудно, но Беляев мог воспользоваться многотомной
энциклопедией «Межпланетные сообщения» (1928—1932),
составленной Николаем Алексеевичем Рыниным, который
постарался собрать в одном издании не только инженерные, но и чисто фантастические проекты. Таким образом,
«Прыжок в ничто» популяризировал сразу несколько идей
Циолковского, подтверждая заявленную ранее гениальность калужского ученого.
По результатам в межпланетный полет отправилась довольно пестрая компания персонажей: банкиры, аристократы, философ, епископ, сыщик, их слуги — в качестве
пассажиров; Лео Цандер и два законспирированных коммуниста Ганс Фингер и Альфред Винклер — в качестве экипажа. Впрочем, уверенность Беляева, что именно западные
державы станут первыми в космосе, сменилась надеждой,
что благодаря гению Циолковского социалистическая республика сумеет добиться не менее впечатляющих успехов
на этом поприще: «Не забывайте, что родина звездолетов —
Россия. Там родилась и была научно разработана теория
реактивных двигателей. Вокруг Циолковского выросла целая плеяда молодых советских специалистов — его учеников.
Что, если советская Россия двинет на “Ноев ковчег”, который вздумал бы принять участие в боевых наступательных
операциях, целую флотилию “красных” звездолетов? Пассажирам “ковчега” не поздоровится!»
Антон Первушин
12
Ближе к финалу романа выясняется, что и впрямь советские ракетные корабли бороздят просторы Солнечной
системы. Больше того, гений Циолковского помог преобразовать саму Землю:
«Коммунизм победил во всем мире. <…>
Давнишний “спор” аэроплана с дирижаблем окончен.
На сравнительно небольших расстояниях применяются
аэропланы, свыше тысячи километров — стратопланы
и цельнометаллические дирижабли — несколько измененная конструкция Циолковского. Не “ссорятся” меж собою
и стратопланы с дирижаблями: стратопланы применяются преимущественно для сверхскорого передвижения,
дирижабли — для туристов и товаро-пассажирского движения. <…>
Весь свет стал новым. Его не узнать. Единое социалистическое плановое хозяйство изменило лицо Земли. Надземные
солнечные станции отеплили тундры, приполярные страны.
Воздушные и морские течения текут и дуют в том направлении, которое указано им наукой и техникой по заданиям
победившего класса. Многие грандиозные проекты Циолковского сбылись раньше, чем он предполагал. <…>
Многомиллионная армия трудящихся освоила тропики,
превратив некогда гиблые места колониального гнета в цветущие культурные свободные земли. Первый удар был нанесен этой армией экваториальным джунглям Африки.
Наступление велось со стороны берега Атлантического
океана. Дикая растительность сжигалась, и вместе с нею
гибли ее обитатели — гады, хищные звери, насекомые, разносящие эпидемические болезни. На месте пустынь и непроходимых джунглей освободилась огромная “жилплощадь”.
Неприступные горы с их разреженным воздухом покрылись стеклянными сводами и зазеленели садами и огородами,
щедро поливаемыми лучами горного солнца. Даже часть неизмеримого пространства океанов была приспособлена для
жилья и земледелия “на плотах”…»
Создатель космической утопии
13
В этих строках Беляев фактически описывал план
благоустройства планеты, предложенный Циолковским
в разных ранних работах, включая «Вне Земли». Получалось, что если принять идеи калужского гения не только
в части покорения космических высот, то можно будет
построить самую настоящую утопию, причем куда более
рационально устроенную, чем предлагали авторы типа
Чернышевского.
Хотя к первому изданию «Прыжка в ничто» подробное
послесловие написал признанный ленинградский теоретик космонавтики Николай Рынин, роман вызвал противоречивые отклики. Например, очеркист и фантаст Абрам
Палей упрекал Беляева за научные неточности. Но наиболее зло высказался Яков Перельман: он раскритиковал
идею двигателя на «внутриатомной энергии», которую считал «проблематической для технического использования»,
и советовал автору поменять его на обычные химические
двигатели, работающие на «промышленном топливе», причем сам допустил ошибку в трактовке природы реактивного движения. Тем не менее авторитет Перельмана как
специалиста по межпланетным полетам был столь высок,
что в редакции «Молодой гвардии», выпустившей роман,
возникли сомнения в необходимости его переиздания,
несмотря на огромный спрос, которым с определенного
времени пользовались новые тексты Беляева.
Казалось, что литературная судьба «Прыжка в ничто»
будет плачевной, однако в процесс неожиданно вмешался
сам Циолковский. После того, как журнал «Вокруг света»
начал публиковать повесть Александра Беляева «Воздушный корабль», популяризирующую проект цельнометаллического дирижабля, 10 декабря 1934 года калужский
основоположник направил письмо с похвалой автору
и просьбой прислать «его другой фантастический рассказ,
посвященный межпланетным скитаниям». 27 декабря Беляев откликнулся следующим посланием:
Антон Первушин
14
«Глубокоуважаемый Константин Эдуардович!
Редакция журнала “Вокруг света” передала мне копию
Вашего письма по поводу моей повести “Воздушный корабль”
в № 10 журнала.
Я очень признателен Вам за Ваш отзыв и внимание.
Экземпляр романа о межпланетных путешествиях
“Прыжок в ничто” высылаю заказной бандеролью. В этом
романе я сделал попытку, не вдаваясь в самостоятельное
фантазирование, изложить современные научные взгляды
на возможность межпланетных сообщений, основываясь
главным образом на Ваших работах. У меня была даже
мысль — посвятить этот роман Вам, но я опасался того,
что он “не будет стоить этого”. И я не ошибся, хотя у читателей роман встретил теплый прием. Як. Ис. Перельман
дал о нем довольно отрицательный отзыв в № 10 газеты
“Литературный Ленинград” (от 28 февр.). Вот конец этой
рецензии:
“В итоге никак нельзя признать новый роман Беляева
сколько-нибудь ценным обогащением советской научнофантастической литературы. Родина Циолковского вправе
ожидать появления более высококачественных произведений
научной фантастики, трактующих проблему межпланетных сообщений”.
Лично я считаю, что статья Перельмана написана далеко не во всем объективно. Но как бы то ни было, после
такого отзыва я не решился даже послать Вам экземпляра этого. Но теперь, поскольку Вы сами об этом просите,
охотно исполняю Вашу просьбу и посылаю роман на Ваш
суд. В настоящее время роман переиздается вторым изданием, и я очень просил бы Вас сообщить Ваши замечания
и поправки. И я, и издатель были бы Вам очень благодарны,
если бы Вы написали и предисловие ко второму изданию романа (если, конечно, Вы найдете, что роман заслуживает
Вашего предисловия).
Искренне уважающий Вас А. Беляев.
Создатель космической утопии
15
И еще одна просьба: если роман найдете не слишком плохим, разрешите мне посвятить его Вам — ведь Ваше имя
проходит через весь роман».
Надо сказать, что Циолковский был уже очень стар,
и ему было трудно участвовать в редактуре романа и тем
более — писать к нему развернутое предисловие. Но Беляев оказался настойчивым, поскольку понимал, что участие
авторитетного основоположника в подготовке второго издания защитит текст от любой критики. Между фантастом
и калужским ученым завязалась переписка. В конечном
итоге Беляев получил и одобрение нового варианта романа, и комплиментарное предисловие к нему:
«Обстоятельный, добросовестный и благоприятный отзыв о романе А. Р. Беляева “Прыжок в ничто” сделан уважаемым проф. Н. А. Рыниным. Этот отзыв в качестве послесловия помещен в настоящем, втором, издании.
Я же могу только подтвердить этот отзыв и прибавить,
что из всех известных мне рассказов, оригинальных и переводных, на тему о межпланетных сообщениях роман А. Р. Беляева мне кажется наиболее содержательным и научным.
Конечно, возможно лучшее, но однако пока его нет.
Поэтому я сердечно и искренне приветствую появление
второго издания, которое, несомненно, будет способствовать распространению в массах интереса к заатмосферным полетам.
Вероятно, их ожидает великое будущее.
Калуга. Март, 1935 г. К. Циолковский».
Если сравнивать тексты первого издания со вторым,
появившимся в 1935 году, то они довольно сильно отличаются друг от друга: Беляев переработал многие главы,
добавив новые эпизоды и при этом сократив популяризаторские страницы в пользу большего драматизма. Помимо
Циолковского и Рынина в выходных данных можно найти
и Перельмана: он значится научным редактором. Таким
15
Ознакомительный фрагмент из предисловия https://fantlab.ru/edition204218
***
В книгу входит и роман «Звезда КЭЦ».
Гaзета Для Всехъ №44 //15 November 1936 с.14,15
А. БЪЛЯЕВЪ.
Путешествіе на Луну
(ОТРЫВОКЪ ИЗЪ РОМАНА «ЗВЪЗДА КЭЦЪ» А. БЬЛЯЕВА).
Молодой бюлогъ Артемьевъ, пилотъ ракеты между планетнаго сообщения Соко
ловсшй и профессоръ Тюринъ, летятъ въ ракетЬ на Луну для изслЪдоваИя спутни
ка Земли, Вотъ какъ рисуетъ въ фантастическомъ романЪ «Звезда Кэцъ» авторъ ро
мана А. БЬляевъ это путешеств!е.
Къ лунной орбітЪ.
Под названием «Путешествие на Луну»: Отрывок из романа «Звезда КЭЦ» А. Беляева // Газета для всех: Воскресная газета для города и деревни (Рига), 1936, №44 (15 ноября) – с. 12-13, №45 (22 ноября) – с. 6-8, №46 (29 ноября) — с. 6-8, 14
