Не хотел бы я быть ученым. Сначала они изобретают какую-нибудь теорию, чтобы понять мир, а потом понимают, что своими теориями изобретают другой мир, который становится хуже
Павел АМНУЭЛЬ.
Серия «Настоящая фантастика»
М.: «Снежный ком М», «Вече». 2010 год. — 384 стр.
Тираж 3 000 экз.
Первый научно-фантастический рассказ Павла АМНУЭЛЯ, тогда девятиклассника бакинской средней школы, был опубликован в журнале «Техника — молодежи» в 1959 году, то есть 62 года назад. С тех пор он закончил физфак и много лет проработал в астрофизических лабораториях России и Израиля. Изучал физику звездных атмосфер, двойные звездные системы, планетарные туманности. Опубликовал множество научных работ. И не переставал писать фантастику. Причем твердую — science fiction с научной нетривиальной идеей. Такова и «Месть в домино» — опера-детектив в двух актах.
Начинается роман с убийства на сцене Бостонской лирической оперы 17 февраля 2009 года во время репетиции оперы ВЕРДИ «Густав III». Итальянский тенор, исполняющий партию шведского короля, был заколот кинжалом в тот момент, когда согласно либретто его ударил кинжалом взревновавший к нему друг-секретарь. Нож, понятно, был из папье-маше. Чуть позже стало известно, что в тот же день и час в Стокгольме во время репетиции оперы ВЕРДИ «Бал-маскарад» был убит кинжалом тенор-исполнитель главной роли губернатора Бостона. И тоже в тот самый момент, когда по ходу действия его должен был ударить ножом и ударил (бутафорским!) ревнивый друг и секретарь. Самое удивительное, что игралась одна и та же опера, просто маэстро ВЕРДИ в свое время был вынужден из-за итальянской цензуры изменить место действия и имена персонажей.
Ход расследования убийств перемежается с событиями XIX века, рассказывающими, как ВЕРДИ создавал эту оперу. Так что структура книги напоминает классический «Визит к минотавру» братьев ВАЙНЕРОВ.
Первое, что приходит в голову по прочтении – «Сад расходящихся тропок» Хорхе Луиса БОРХЕСА. Впрочем, ассоциация с этим рассказом всегда возникает при чтении любого произведения, завязанного на концепцию Хью ЭВЕРЕТТА:
— В большинстве этих времен мы с вами не существуем; в каких-то существуете вы, а я — нет; в других есть я, но нет вас; в иных существуем мы оба. В одном из них, когда счастливый случай выпал мне, вы явились в мой дом; в другом — вы, проходя по саду, нашли меня мертвым; в третьем — я произношу эти же слова, но сам я — мираж, призрак.
Не вижу смысла далее развивать аналогию, так как на эту тему уже писано много раз.
В качестве затравки автор в полустраничном вступлении, еще до рассказа об убийстве, цепляет читателя острым крючком:
— Я знаю имя убийцы. Но мне не убедить в этом старшего инспектора Стадлера.
Он тоже знает имя убийцы. Но убежден в том, что никогда не сможет предъявить ему обвинение.
Самое странное, что это – одно и то же имя.
Это сказано через полгода после основных событий книги: а после начинается ретроспективное повествование, в ходе которого поминаются и тайна закрытой комнаты, и Артур Конан Дойл, и Ниро Вульф с Эркюлем Пуаро, и конечно же «серые клеточки» — как же без них.
Два следователя: плохой и хороший. «Плохой» – жесткий, цепок как бультерьер, упорен, конкретен и приземлен. «Хороший» — тот, кто оказался способен, отбросив все мыслимые версии поверить в неправдоподобную. Он даже сам цитирует эту фразу Шерлока Холмса. Впрочем, приехав в Бостон из Стокгольма, полицейских прав здесь не имеет.
Исторические главы с Верди дают объем, еще одно измерение повествованию: здесь тоже все запутанно и проблемно. И в какой-то момент маэстро восклицает в сердцах на итальянских цензоров:
— Бедный Густав. Его убили дважды.
Что и произошло полтора века спустя. Есть еще несколько аналогичных перекличек того, что происходит в XIX веке, и того, что — в веке XX.
Что касается оперы, парадоксально, конечно, что Густава III играют в Бостоне, а о бостонских реалиях – в столице Швеции. Но это — еще один сюжетный крючочек.
Единственный недостаток: роман написан слишком ровно, сконструировано, без перепадов — умом. Но...
Года через три после выхода книги Павла АМНУЭЛЯ, в рамках цикла «The Met: Live in HD», я смотрел на хорошем большом киноэкране с великолепным объемным звуком трансляцию «Бала-маскарада» из нью-йоркской Метрополитен-оперы с Дмитрием ХВОРОСТОВСКИМ. Играли тот вариант, где король Густав III. Великолепная постановка. Паж Оскар кружится в увертюре с белыми ангельскими крыльями, которые вдруг, в какой-то момент — когда зазвучала тревожная музыка — оказались так тесны и неудобны, что он их сбрасывает, со страхом и недоумением смотря на них. И сам бал-маскарад в конце, когда на сцену от задника поднимаются заговорщики и их сопровождающие с черными демонскими крыльями и масками смерти на лицах.
В начальных титрах так и было сказано о персонажах: граф Рене Анкарстрём (в другом, бостонском варианте – Ренато) и мадемуазель Арвидсон (предсказательница, в американском варианте оперы – Ульрика). Однако в сцене, где королевский суд собирается отправить в изгнание гадалку, судья отчетливо поет «Ульрика», а в сцене, где Амалия вынимает из вазы имя того, кто должен убить короля, – громко поется «Ренато». При этом во всех сценах с королем звучит — Густав (эту постановку и сегодня можно отыскать в интернете).
И я почувствовал, что со мною происходит то же, что и в книге Павла АМНУЭЛЯ:
— Представьте, что в реку падают две ветки дерева, течение то прижимает их друг к другу, то разводит в стороны, а потом обратно. На физическом языке такое явление называется склейкой. Будто действительно на какое-то время — короткое или длительное — склеиваются две реальности.