Однако истинный бриллиант в нашей коллекции все-таки «За миллиард лет до конца света». Он прекрасен уже сам по себе, но драгоценность камня определяется в том числе и огранкой. Повесть снабжена подзаголовком «Рукопись, обнаруженная при странных обстоятельствах» и на первый взгляд представляет собой набор фрагментов, излагающих в ограниченном третьем лице цепочку событий, произошедших с физиком Дмитрием Маляновым на протяжении нескольких дней подряд. Уже здесь звенит первый интересный звоночек. Ссылаясь на «рукопись», Стругацкие с самого начала достаточно откровенно вводят в сюжет дополнительного героя – автора этой самой рукописи. Кто он, этот автор? Вполне естественно предположить, что сам Д. Малянов. Однако избранный АБС ход подчеркивает – читатель, перед тобой вовсе не привычное ограниченное третье, используемое писателем, чтобы покомфортней погрузить читателя в повествование, действие которого разворачивается у персонажа на глазах. Перед тобой – записки Малянова, повествующие о событиях, с ним случившихся, иными словами, созданные постфактум. Малянов-автор притом отчего-то предпочитает скрыться, сделать вид, что произошло все это вовсе не с ним. Т.е. этот текст – не воспроизведение событий (подразумеваемое при «обычном» ограниченном третьем), но их литературная обработка, выполненная заинтересованным лицом.
Прежде, чем задаться естественным вопросом: ограничилась ли та обработка сугубо литературными приемами, стоит дополнительно приглядеться к форме. Немедленно обнаружится, что большинство фрагментов либо начинаются с полуслова, либо на нем же и обрываются. Писать реальные тексты подобным образом (речь сейчас о подразумеваемом авторе записок), мягко выражаясь, неудобно, так что напрашивается предположение, что куски уже написанного текста были впоследствии из него изъяты. Вероятно, судя по уже упомянутой обрывочности, изымались они целыми страницами. Это крайне интересно, в том числе и потому, что вводит в повесть еще одну неожиданную сущность – редактора или цензора. Вряд ли виновным следует считать слепой случай, гипотеза о рандомной утрате страниц представляется маловероятной, поскольку оставшийся текст – «почти совсем» связный, мало того, некоторые лакуны вполне объяснимы. Скажем, одна из них приходится на пересказ Маляновым Вечеровскому произошедших ранее (и предположительно уже полностью поведанных в записках) событий. Но есть лакуны «странные» — ими, в частности, пестрит описание общего сборища, читателю кое-что там приходится домысливать, хотя Малянова-персонажа вроде ничего не смущает. Наконец, попадаются и деликатные, но об этом позже. Итак, напрашивается мысль, что редактор убрал из текста некоторые излишества. Допустим, дубликаты. Допустим, затянутости. Впрочем, стоит отметить – если текст и требовал редактуры, редактурой как таковой эти зияющие дыры вряд ли можно назвать. Кто-то попросту выкинул куски. Кто? Здравый смысл совместно со стариком Оккамом подсказывают, что сам Малянов-автор и выкинул. Казалось бы, ничто не мешало переписать, но вот, выходит, не нашлось возможности (дело-то задолго до текстовых процессоров происходит) или желания. Фиксируем для себя, что записки Малянова о Малянове, прежде чем достичь читателя, успели подвергнуться самоцензуре. У нас все меньше оснований верить, что мы видим полную и неискаженную картину произошедшего.
Перейдем к главному. Вышеприведенные рассуждения о Малянове-авторе и Малянове-цензоре отнюдь не чисто умозрительны. Трудно сказать, заметно ли это любому читателю с первого же прочтения, но примерно на двух третях книги Малянов-автор скрываться перестает. Начиная с фрагмента 16 рассказ идет уже от первого лица! В Малянове-авторе что-то надломилось, притворяться у него больше нет сил, и в общем-то можно предположить, отчего – в своем рассказе он уже очень близок к тому месту, когда сломается и Малянов-персонаж. Опять же, ничего не скажем за любого читателя, но при перечтении впечатление от этого гениального в своей неожиданности технического решения остается мощнейшее. Маска сброшена, дальше режем по-живому. Неудивительно, что Малянову-автору было впоследствии не до редактуры. Есть смысл отметить, что сбои, отдельные случайные проговорки в первом лице, у Малянова-автора случались и раньше – и какими трогательными они теперь, после этого открытия, кажутся...
Забавно, к слову, что в точности перед «сменой лица» Малянов сам себя называет в тексте полулитературным персонажем.
Собственно говоря, теперь, когда «авторство» Малянова можно считать твердо установленным, а «ненадежный» характер текста – вполне доказанным, возникает соблазн оценить степень той ненадежности. Действительно ли следует верить всему, что сказано в рукописи? В последней, откровенной трети – вероятно, да. А до того? Можно вспомнить, к примеру, визит Лидочки. Дама была направлена к Малянову Гомеопатическим Мирозданием с вполне определенной целью – отвлечь как следует. Сначала все вроде бы развивается по плану. Удалая и довольно-таки далеко зашедшая пьянка на некоторое время слегка притормаживается визитом Снегового, а дальше... А вот дальше как раз одна из лакун, и понимать ее приходится исключительно в силу собственной испорченности. Да, постелено Лидочке было отдельно, а Малянов-автор в целом довольно убедительно рисует образ верного супруга, ничего при этом напрямую не утверждая. И однако во время визита тонтон-макутов Малянов-персонаж почему-то полагает, что якобы мирно дрыхшая в закрытой комнате Лидочка способна подтвердить, будто и он сам всю ночь спал, никуда не выходил. И это наводит на определенные подозрения. Протокола ради – автор настоящих заметок полагает, что Малянов в этом вопросе в общем-то не врет, а когда тебя прессуют доблестные правоохранительные органы, в голову в качестве отмазки способна прийти и не такая чушь. При этом отход ко сну предыдущим вечером вряд ли был благостным и безмятежным, что Малянов сперва описал как было, а потом все же предпочел то описание убрать от греха подальше. Но такое уж это дело – оказавшийся ненадежным рассказчик. Во внимательном читателе просыпаются сомнения, он начинает прокручивать в голове прежние события и утверждения, открытый финал делается еще открытей... и в целом добавляется богатое послевкусие, которого многие ценители в книгах как раз и ищут.
Есть все основания полагать, что результат показался удачным и самим Стругацким. Стоит отметить, что этот прием – приписать весь текст или существенную его часть одному из персонажей – красной нитью проходит через все их поздние произведения. Повторяя сказанное ранее, в ЖвМ это – операция «Мертвый мир». ВГВ практически целиком состоит из мемуара Каммерера, его же реконструкций, а также созданных персонажами документов, причем некоторых – неочевидной достоверности. Исключения – отдельные фонограммы, при этом в самой важной из них имеются... да-да, лакуны, организованные одним из персонажей. ОЗ целиком собрана из двух рукописей, одна из которых – дневник Мытарина — впоследствии им отредактирована, другая же – собственно папка «ОЗ», приписываемая Манохину – фрагментарна и у самого Мытарина вызывает сомнения в аутентичности. "Записки" различных персонажей неоднократно встречаются в сольных произведениях Витицкого. Однако эффекта, подобного достигнутого в ЗМЛдКС, и это тоже уже отмечалось, добиться повторно Стругацким вряд ли удалось.
Это совершенно не означает творческой неудачи – уж «Жука»-то обозвать подобным образом язык не повернется. Скорее подчеркивает, что сами по себе технические решения, будь они сколь угодно эффектными, ничего не решают, требуются и другие ингредиенты. По счастью, эти ингредиенты у Стругацких обычно в наличии. Когда они дополняются удовольствием от неожиданных открытий, подразумеваемых использованием «ненадежного рассказчика», то способны и высветиться с новой стороны.
Достойная причина, чтобы лишний раз перечитать АБС.