10. Напечатанная на страницах 4—5 статья Марека Гумковского/Marek Gumkowski называется:
«В Англии 60 различных религиозных сект и только один соус» — жаловался итальянский дипломат XIX века Доменико Каррачидо. В последовавшие две сотни лет британская кухня несомненно расширила ассортимент соусов. Но даже если количество сект за это время уменьшилось, то не настолько, чтобы среди друзей, которые в сороковых годах прошлого века встречались по четвергам в квартире Джека Льюиса в оксфордском колледже Магдалины, можно было бы выделить двоих, которые пришли к христианству одной дорогой (и в одно и то же место).
Интересная компания
Джон Р.Р. Толкин (John R.R. Tolkien) был ортодоксальным римским католиком, у которого глубокая набожность сочеталась с культом любимой матери. Поскольку Мейбл Толкин после перехода в католицизм встретилась с остракизмом со стороны протестантской семьи и вскоре после этого умерла, сын видел в ней мученицу за веру, а к протестантизму и его приверженцам относился с некоторой неприязнью, в которой не всегда отдавал себе отчет.
Оуэн Барфилд (Owen Barfield) родился в семье вольнодумцев, а в возрасте двадцати с лишним лет заинтересовался антропософией Рудольфа Штейнера – сложной смесью взглядов Вольфганга Гете на естествознание, теософии Елены Блаватской, элементов обряда посвящения розенкрейцеров и “альтернативных” педагогических теорий – в центре которой находилась, однако, личность Христа. Он, хоть и считал себя христианином, в то время не был воцерковленным ни в одной из церквей, и лишь спустя несколько лет после войны стал практиковать англиканство.
Барфилд был автором книги “Poetic Diction” (1928), в которой он доказывал, что миф и слово являются двумя аспектами одного и того же явления: поэтический язык, и более того – язык вообще, происходит из мифологического видения мира. Эта концепция произвела впечатление на агностика Льюиса и оказала значительное влияние на Толкина, автора сказаний, где использовались изобретенные им эльфийские языки, которые затем были собраны в «Силмариллионе».
Несколькими годами старший от них Чарльз Уильямс (Charles Williams) был, правда, глубоко верующим англиканином всю свою не слишком долгую жизнь (умер в 1945 году в возрасте 58 лет), но также интересовался белой магией и некоторое время участвовал в работе одной из “лож”, возникших в результате распада Герметического Ордена Золотого Рассвета (Hermetic Order of Golden Dawn) – эзотерической тайной организации, использующей ритуалы масонов и розенкрейцеров, интерпретирующих христианские символы (вроде святого Грааля) в оккультных категориях. В поэмах и драмах Уильямса христианские идеи и символика смешивались с элементами артурианских легенд, а все это приправлялось византийским или дальневосточным соусом; в то же время в его романах конвенции фантастической или приключенческой литературы служили выражению сложных философских, религиозных или оккультных смыслов.
В творчестве Уильямса нашла отражение также его довольно запутанная чувственная жизнь: после десяти лет супружества (предварявшегося десятью годами помолвки) он вдруг влюбился в библиотекаршу Oxford University Press, где работал редактором. Это не было любовным романом в общепринятом значении этого понятия (личные моральные принципы и христианские начала исключали как «чужеложество», так и развод), а единственным материальным свидетельством чувств Уильямса были каждодневно появляющиеся на столе возлюбленной листки со стихами. Однако накал этих чувств был настолько сильным, что когда его избранница, поначалу разделявшая его чувства, вышла замуж за коллегу по работе и уехала из страны, Уильямс с трудом пережил это разочарование и включил его в качестве одного из неустанно повторявшихся мотивов в свое дальнейшее творчество.
К.С. Льюис – возвращение к вере
Хозяин квартиры, где собирались эти люди, Джек Льюис (Jack Lewis) (согласно метрике Клайв Стейплз, но ни он сам и никто из близких не называли его этими именами), родился в Белфасте, в Северной Ирландии, в семье ольстерских – то есть радикальных – англикан, но в молодости отошел от веры и какое-то время считал себя атеистом, а позже – агностиком. Его возвращение к христианству происходило поэтапно: отказавшись около 1929 года от атеизма, он в последовавшие 6–7 лет постепенно мирился с существованием трансценденции в мире и элемента иррациональности в человеческом разуме (Льюис называл связанное с этим переживание «Радостью», англ. Joy). Затем он признал существование Бога, и наконец – после знаменитой, многократно описанной позже дискуссии, состоявшейся во время вечерней прогулки с Толкином и Хьюго Дайсоном в сентябре 1931 года – стал настоящим христианином. Однако, к разочарованию своего друга Толкина, он не принял единственно правильной (по мнению последнего) католической веры, но вернулся в лоно англиканской церкви. К единоверцам Толкина – «папистам» — Льюис относился временами с характерным для ольстерских протестантов недоверием, хотя, с другой стороны, в литературном творчестве сближался с католицизмом настолько, что сегодня некоторые либеральные англикане отвергают его как слишком «римского» и консервативного мыслителя.
В это же самое время, что и Джек Льюис, к практикованию англиканства вернулся его старший брат Уоррен Льюис, отставной майор и автор исторических книг, часто посещавший четверговые собрания в колледже Магдалины. Оба братья Льюис были холостяками (что среди оксфордских преподавателей, от которых еще несколько лет назад требовалось соблюдение целибата, не было ничем удивительным), причем автор «Нарнии» с 1918 года состоял в довольно странной чувственной (не любовно-сексуальной) связью с Джейн Кинг Мур – матерью погибшего на войне друга, которая была старше его на 23 года. Спустя несколько лет после смерти миссис Мур (в 1951 году) Джек познакомился с американкой Джой Грешем (Дэвидман), разведенной, в прошлом коммунисткой, на которой, к изумлению друзей (а в случае Толкина даже некоторому возмущению), в 1956 году женился.
История этой поздней любви в тени надвигавшейся смерти (Джой, хоть и была на 17 лет моложе Джека, вскоре после свадьбы тяжело заболела и в 1960 году умерла от рака костной ткани) была несколько лет назад прославлена – в слегка модифицированной и мелодраматизированной версии – в фильме Ричарда Аттенборо “Shadowlands” (1993), где роль Льюиса прекрасно сыграл Энтони Хопкинс.
Воображаемая жизнь
Этих участников четверговых собраний, которые сами себя называли несколько шутливо «инклингами», а позже получили определение как «оксфордские христиане», многое отличало друг от друга. Отличались эти люди и взглядами на проблемы религии. Однако они, хоть и относились к христианству очень серьезно, считая его наиважнейшим аспектом как их жизни, так и творчества, умели дискутировать о нем и даже спорить, избегая столкновений и конфликтов, которые могли бы испортить существующие между ними дружеские отношения.
«Хроники Нарнии» Льюиса выросли именно в такой атмосфере – атмосфере внимания, с которым инклинги рассматривали вопросы веры, традиционализма в политических и социальных ситуациях, интеллектуально блестящих дискуссий и в то же время некоторой незрелости в понимании определенных аспектов жизни. Не подлежит сомнению, что обращаясь к детскому или подростковому читателю, автор трактовал свою миссию христианского апологета столь же серьезно, как и тогда, когда в радиопередачах, статьях, эссе и романах адресовал свои размышления взрослому потребителю. Но если в последнем случае Льюис пользовался аргументами, которые умел преподнести, как кем-то было сказано, «с захватывающей дух ясностью», в романах для молодежного читателя он больше доверял поэтической силе мифа. Хроники Нарнии, в которых мы находим все элементы христианской истории Творения и Падения, Смертных Мучений и Воскресения, и, наконец, окончательной битвы сил Добра и Зла и прихода Нового Царствия, были представлены не в форме простой аллегории, но в виде романного цикла, где объединялись традиции рыцарского романа с условностями детской литературы в духе Эдит Несбит.
Льюис написал в письме к одному из детей, восторгавшихся «Нарнией», что характерное для рыцарского романа «чувство давнего прошлого, нарастающей опасности, богатырских заданий, выполняющихся негероическими особами, отдаленности и обширности, чуждости и свойскости, смешанных между собой, это аккурат то, чем является для меня жизнь». То-есть, по его мнению, обращаясь к мифу в мире героического романа, следовало также показывать и решать проблемы реальной жизни. Результатом такого убеждения является наличие в «Хрониках Нарнии» изрядного количества концепций, которые ныне не будят нашего восхищения (например, взглядов на тему естества и роли женщины). Но также из этого же источника родилось видение Нарнии, искрящееся чудесностью, восхитительное и порождающее желание вечного пребывания в этой сказочной действительности.