Смертник не мечтает о жизни.
Все его мысли брошены на осмотр смерти, её глубин, которые мучают его до самого конца... или нового начала. Не стоит думать о том, что перед глазами сидящего на электрическом стуле мелькает вся его жизнь от первых дней — это неправда.
И улыбается он совсем не тому.
Он улыбается, насмехается над теми, кто сидит перед ним на своих стульях. Хоть и не подключены к току эти «подносы» на четырёх ножках...
Над чем смеётся смертник? Он видит в глазах своих палачей гордыню, презрение, ненависть и котлован страха. Это забавляет, поверьте. Очень забавляет зрелище, насколько эти худосочные потребители жизни зависят сейчас от него, готового принять Избавительницу Смерть в своё лоно. В свою голову, что опутана проводами и к которой прицепили железный обруч.
Палачам кажется определённо, наивно и предсказуемо, что если он улыбается, то от раскаяния, что мотает головой, то в покаянии перед священником, потеющим по правую руку от стула-мучителя.
Глупость им кажется — и ничто более. Ничто стоящего хоть волосок с его головы.
Смертник улыбается потому, что совершает сладкое «преступление» — убивает его же палачей оружем равнодушия и полной отчуждённости; мотает головой, чтобы отогнать мух, то есть слова жалкого недомерка с Библией в руках.
А смеётся...
А смеётся перед мигом, когда рука ратующего за справедливость поднимает рычаг, не потому, что верит в прощение Бога. Не потому...
Он смеётся в честь прихода смерти.
В честь недоношенных кладбищенских крыс, которые сожрут его тело, в честь вздохов облегчения и боли дураков за стеклом, в честь хозяйки туманов, к которое пройдёт душа и растворится в призрачной дымке.
Страшно умирать? Ни к псу не страшно, если веришь, если мечтаешь, что смерть есть только начало.
И уж как не смертнику не знать, что смерть, властительница дум его, придёт, возьмёт его за руку, растворит в себе и слепит что-то новое. Не важно какое новое — смертник не мечтает.
Он подготовится... Просто подготовится к очередному или концу, или началу.
Он подготовится.
(С) Рудди, 15.07.08
цитировать
И не потому что о смерти, а потому что вот это — та самая, завораживающая в своей мрачности красота, когда неотвратимость в последний момент оказывается оружием. 
свернуть ветку