|
ПЯТАЯ СТАДИЯ
Невыдуманная история о гусенице, которая мечтала летать
Жила-была одна гусеница, которая была не похожа на других. Она была мечтательницей и любила задавать вопросы. Другие гусеницы называли ее чокнутой, ну, не все ли равно, как ты появился на свет и что там будет, за порогом смерти, жри страницы, наслаждайся и ничего больше не делай. Иногда вот только появлялись быстрые тени, которые превращались в злобных летунов, хватающих замешкавшихся гусениц. Об их судьбе лучше было не думать. Думать вообще вредно, думали они, эти другие гусеницы, и не понимали, почему эту ненормальную пигалицу до сих пор не унесли куда-то туда, откуда никто не возвращался.
- Я под охраной Бога! — говорила гусеница. — Вы всего боитесь, а страх – он притягивает то, чего опасаешься.
У нее был свой опыт. Однажды она медитировала под лучами лампы, когда сверху спикировала тень. Соседки гусеницы попрятались в страницах соседних книг, а она приказала своему страху замереть.
- Ты почему не спряталась? — раздался громовой голос над гусеницей.
- Если мне суждено умереть, значит, так тому и быть, — пропищала гусеница. — Но ты ведь... не Бог?
- Я? — с какой-то веселинкой ответили ей. – Ну, ты и впрямь сказанула. Бог, говорят у нас, воробьев, живет на самом высоком этаже, в своем Яйце, называемом Фантлабом, и оттуда взирает на мир и наказывает тех, кто не выполняет свой долг вроде кормления птенцов и собирания таких вот гусениц на завтрак. Хотя, по мне, я не могу понять, как он может видеть сквозь скорлупу. Старшие этот вопрос обходят стороной. Мол, Бог, он на то и Бог, чтобы все видеть и знать.
- А у нас говорят, что Бог скрывается в книгах и что ты должна как можно больше съесть, чтобы прогрызться до Него и обрести Нирвану... Можно задать тебе вопрос, прежде чем ты меня съешь? Каково оно это – летать?
-Знаешь, ты действительно странная гусеница, — ответила птица. — Тебе повезло, что я тоже немного того. Так что живи, у меня сегодня хорошее настроение, да и сыта вроде. А летать... Это невозможно описать, это можно только ощутить — тот восторг, когда ты один паришь в воздухе, и ветер поет тебе свою песню, и солнце крылья согревает откуда-то с немыслимых далей, и все внизу кажется таким далеким и незначительным, а ты раскрываешь клюв, чтобы спеть песню прославления своего бытия... Нет, это действительно невозможно описать. Особенно тому, у кого нет крыльев. Ладно, прощай!
И тень над нею взмыла и пропала, зародив в сознании гусеницы одну прекрасную мечту.
«Господи, — молилась странная гусеница, — если Ты есть, сделай так, чтобы у меня выросли крылья, и я смогла их расправить и взмыть в небо…»
Ее соседки, мерно двигая челюстями, тихо крутили отростками над головой, там, где у нормальных гусениц, считалось, было то, чем они иногда думали. «Ненормальная, — перебрасывались они словами, — ну что с нее взять? Летать ей вздумалось. Рожденному ползать летать не должно. Набивай брюхо и не думай о будущем, его ведь может и не наступить».
А наша героиня подползла к самому краю ветки родимой полки. Там, внизу, вдали что-то чернело и зеленело, а сверху между полками других книжных шкафов виднелась столь манящая синева с желтыми, обжигающими кругами, на которые больно было смотреть. Лампочки.
«Тебе страшно, мое тело? – спросила гусеница самое себя. – Тебе станет еще страшнее, когда ты поймешь, что я задумала!» — и шагнула вперед, в пропасть. И вдруг такой надежный всегда остов пол лапками пропал, на миг перехватило дыхание, и вид знакомых с детства книг исчез из виду. Страх куда-то испарился, зато появилось ощущение чего-то запредельного, когда поток воздуха подхватил гусеницу и закрутил в воздухе, а потом медленно стал опускать в сгустившуюся внизу темноту. Гусеницы с соседнего шкафа, видимо, были не такие консервативными и более любящими инновации – некоторые из них покачивались на длинных нитях и, когда наша героиня проплывала мимо них, увлекаемая дуновениями ветра, кивали ей и подбадривали приветствующими криками. Но она ничего не слышала, пребывая в глубочайшем восторге, не ощущая своего тела, загребая ножками и пилотируя хвостом, как заправский летун с многолетним стажем.
Но все когда-то приходит конец. Этому полету тоже. И на полу, который оказалась грязным и холодным, гусенице нашей скоро стало грустно и неуютно. Так летать, конечно, замечательно – в первый раз. Может быть, во второй. В третий раз уже будет не то. Да и риск не вернуться или попасться на глаза пернатому хищнику или какому-то Читателю — везти не может до бесконечности. «На Бога надейся, а сам не плошай, при малейшей опасности прячься в листве», – эту истину вдалбливали в гусениц с детства старшие, те, кто первыми вылупились. И дорога домой… Где она, родимая полка? Снизу все они казались одинаковые гигантскими исполинами. Но был один верный способ, впрочем, других мыслей и не было. Наша гусеница легла, закрыла глаза и отключила мысли. Слушай себя, доверься своей интуиции, ты способна найти дорогу домой!
Когда она открыла глаза и поднялась на все свои 8 пар ножек, у нее уже не было сомнений в том, куда идти.
«Бог, если ты существуешь, ты выведешь меня», — сказала она в пустоту и отправилась в путь.
Описание обратной дороги может занять отдельный рассказ. Таких страхов, какие претерпела наша гусеница, не пожелаешь и врагу, но мы остановимся лишь на одном из эпизодов.
Это было на второй день путешествия. Огромная тень накрыла нашу героиню, и что-то ее подхватило в воздух.
- Неужели это конец? — без всяких уже эмоций пропищала гусеница, и тут пришел шипящий ответ:
- Ой, это только гусеница. Ма говорит, что большинство из них не ядовиты, что все это предрассудки всяких умственно отсталых индивидуумов, но для еды я поищу что-нибудь другое. Так что живи!
Спустя мгновение гусеница снова ощутила себя на сырой земле. Мимо ползло что-то большое, серое и пушистое.
- Кто ты? – отважилась спросить гусеница. Похоже, раз опасности нет, то почему бы не поговорить?
- Я Айрисс, кошка, живу в соседнем зале, ДетективЛабе. А сама-то ты что тут делаешь на полу, где любая двуногая тварь может тебя просто раздавить и не заметить?
- Мне захотелось познать: каково это – летать. И я рискнула спрыгнуть со своего шкафа. И вот теперь ищу дорогу назад.
- О, я бы на твоем месте ни за что бы на такое не отважилась. Покинуть родимую нору или что там у вас? Я вот ненадолго отлучилась и, чувствую, теперь получу нагоняй от ма. Хотя летать – это, должно быть, так здорово! Мне вон тоже иногда сняться сны – что я такая огромная, как статуя Лукьяненко у входа, и все собаки в нашем ФантЛабе трепещут от одного моего взгляда. Па говорит, что это пережитки нашего великого прошлого, что когда-то в что правили мирами и при одном упоминании о которых у всех прочих созданий тряслись хвосты. И звались они устрашающе: львы. А теперь мы выродились, как говорят некоторые, измельчались, обо всем позабыли и лишь сейчас у некоторых стала просыпаться память.
- У тебя есть ма и па, ох, какая ты счастливая, наверное?
- Ну, иногда получишь по самое то за какую-нибудь шалость, и тогда начинаешь проклинать весь свет, что родился на нем. Но у всего живого есть родители, так мне говорит па, только некоторые несознательные существа бросают своих детей, чтобы те выживали. Закон джунглей, чтоб его. Мне больше нравится тот, о котором говорит дядюшка Перума. Закон Единства. Что мы все произошли из одного гигантского Яйца, из которого вылупились 12 Великих Ягуаров после того, как его породили в едином акте Любви-Сотворения Великие Ма и Па, а потом те своим Огненным Дыханием сотворили все остальное. Тебе как, все понятно?
По правде говоря, нашей героине было понятно мало чего, но она отважилась спросить:
- Так что, в каждом из нас есть частица Его и Ее?
- Ну да, хотя па говорит, чтобы я не слишком об этом распространялся. Большинство считает это ересью, у-у, старые ретрограды. Жри, спи, совокупляйся, мяукай, чтобы тебя подкармливали на халяву, если не хочешь питаться на помойке, корми потомство и не думай, — тут киска посмотрела своими огромными немигающими глазами на гусеницу, — о небе.
- Обычная история, — вздохнула гусеница. — У нас тоже самое. Даже еще хуже. Ибо и поговорить-то не с кем. Вот возвращаюсь домой. А зачем? Жизнь – сплошная серость. Ты-то хоть вольна бегать, где захочешь. А я прикована к своей полке, как лампа к потолку. Вот рискнула попутешествовать и поняла, что все одна рутина.
- Ну, не скажи, — возразила Айрисс, похоже, ее этот разговор забавлял. – Ну, меня-то ты встретила, благодарению Великой Ма. И вот что я тебе скажу. Наслаждайся — даже маленькими своими радостями. Как говорит дядюшка Перума: живи здесь и сейчас. А если кто-то схватит тебя и решит полакомиться, значит, на то Их, Ма и Па, воля, ибо частицы твои все равно останутся, пусть и расстворенными в желудке домашней твари, а сама ты вернешься в изначальное состояние, чтобы потом возродиться, быть может, в нечто совершенно иное. Для собирания опыта, так сказать (по словам Каа).
- Мне нужно это все глубоко обдумать, — заметила потрясенная гусеница. – Если у меня будет для этого еще время.
- Будет, — уверенно сказал котенок. – Ма говорит, что если можешь, всегда помогай тем, кто не отвергнет твою помощь. И не лягнет потом сзади. И я вот решила сократить тебе путь и подвезти тебя к твоему шкафу. Если ты знаешь направление и если ты не против? Ну как?
Наша героиня, разумеется, была не против, и вот спустя всего несколько минут (для гусеницы они показались часами), она оказалась у родимого шкафа. Во всяком случае, гусеница надеялась, что не ошиблась. Сердечно попрощавшись с Айрисс, она полезла наверх. Путь-то предстоял еще неблизкий.
Благодарению Богу (или Великой Ма) гусеница не ошиблась, и скоро ей стали попадаться знакомые гусеницы и жучки. Наша героиня не обратила внимание на странные взгляды, которые кидали ей вслед они. Ее занимали слова котенка при расставании: «Становится прохладнее. Пора готовиться к зиме, верно?» Что такое «зима», хотела спросить гусеница, но Айрисс кинула последнее «прощай» и засеменила прочь по своим кошачьим делам.
И вот родимые пенаты. Соседки, привычно жующие и даже не сподобившиеся повернуть голову на возвращенку. Ну и ладно, сказала себе уставшая гусеница, как-нибудь обойдусь и без вашего участия, все равно, на большее, чем простое жевание и свист вы не способны… Тут наша героиня запнулась. Гордыня, поймала она себя, вот, что во мне сейчас взыграло. Ведь эти простые гусеницы не виноваты, что ими не гложет ничего, кроме инстинкта выживания. Это одна я такая, видать, тут «продвинутая».
Найдя нетронутый листок, наша героиня, которая решила по примеру кошки выбрать себе имя – Эйлин (так мы и будем дальше ее величать), пожевала его немного, после чего устроилась поудобнее, закрыла глаза и стала медитировать над тем, что она увидела и услышала во время путешествия.
Когда она очнулась, ее ждало первое потрясение. Две гусеницы, совсем молоденькие, держали в своих лапках по свежевырванному кусочку страницы и протягивали их ей.
- Мы… это… прими от нас скромный подарок, о великая путешественница. Да продлятся дни Твои так долго, как будет жить наш Шкаф, осененное Твоею благодатью!
Это было второе потрясение. Дальше – больше.
- Мы пришли от имени тех, кто хочет нового, познанья, узнать об Истине, о Боге, Мирозданье, — продолжила вторая гусеница, совсем тощая на вид. – О. поведай нам, Гусеница-Которая-Летала, что ты узнала, где ты побывала и как нам теперь с этим жить. О пропитании Ты можешь позабыть — все, в чем нуждаещься, Тебя мы обеспечим. А Слово каждое Твое мы с радостью приветим.
Несколько долгих мгновений Эйлин молчала, лишь лапками схватив два листика-подношение.
- Так значит… — наконец выдавила она из себя. – Я не одна такая. Мечтательница.
- Конечно, нет, — воскликнула вторая. – Нас много – тех, кто в снах своих летает. Ведь не спроста видения нам эти. Особенно одно – в слепящем белом свете.
Действительно, этот сон особенно повторялся – свет, белый, ослепляющий, манящий к себе, и ты летишь к нему, стремясь прикоснуться, но каждый раз, когда ты входишь в этот свет, сон прерывается. Очередная загадка.
- Мое первое желание – не возвеличивайте меня. Я простая… ладно, не совсем обычная гусеница, и обращайтесь ко мне отныне: Эйлин. А не как к 144-й из 11-й кладки, как раньше.
- Да будет так, о прекрасная Эйлин-Путешественница, — проговорила первая гусеница.
- А можно, мы тоже возьмем имена себе? – робко попросила вторая. – Ульзара — звучание сие – хочу я, чтобы оно понравилось Тебе.
- Тогда я назовусь Марикой-Первоименной! – воскликнула первая. – Пусть те из моей кладки, кто дразнили меня раньше, обзавидуются! – она звонко рассмеялась.
Они еще не знали, что этим началась Эпоха Перемен на этом Шкафе. Впрочем, потом это распространилось и на близлезащий зал и далее на всю Библиотеку — и на ФантЛаб, ДетективЛаб, ЭротикоЛаб...
Прошло некоторое время. Эйлин все толстела и толстела, она уже почти не двигалась, ей подготовили удобное дупло с задней стороны Шкафа, а еду доставляли выбранные Марикой юнцы (Ульзара куда-то пропал, говорят, последовал примеру Эйлин и прыгнул вниз, но как оно было на самом деле, кто знает) – Первоименная тщательно следила, чтобы Она не испытывала никакой нужды и могла полностью посвятить себя поискам Бога и Новым Откровениям.
- Что-то происходит не то, — вдруг пронзила Эйлин мысль, после одной холодной ночи, когда потоки воздуха от перегревшегося вентилятора унесли не одну гусеницу вниз, в безызвестность. – Мне тепло и уютно, в отличие от остальных, простых гусениц, которым на фиг не нужны ни Бог, ни Слово Его. Да я их уже давно и не видела, будучи запертой в своем святом дупле. Неужели так происходит только потому, что я когда-то взлелеяла мечту и рискнула сделать сумасбродный шаг. Теперь-то я вообще ни одного сделать не могу. А всем заправляет Марика. Хотя… пусть ее. Я же внутри себя верю, что все не случайно. И именно мы, своими мыслями и мечтами, творим свою реальность.
Она позвала Первоименную и попросила, чтобы ее, Эйлин, что бы с ней ни происходило, в каком бы трансе она ни была, обеспечивали свежей пищей (или в крайнем случае, пропихивали в рот). После того, как Эйлин наелась до отвала, она вошла в глубочайшую медитацию, на которую раньше никогда не решалась. Спустя 7 дней и 7 ночей она очнулась и тут же призвала к себе Марику. Та с неподдельным ужасом смотрела на тело той, которой некогда поклонялась. Белые нити обвивали Эйлин-Путешественницу, из-за чего все тело ее казалось покрытым странным коконом.
- Девочка моя, ты слышишь меня? – донесся со стороны головы утробный голос.
- Да, — прежнее благоволение охватило Марику.
- Бог и Богиня есть, теперь я это знаю, все, что я раньше говорила, было лишь жалкими моими попытками интерпретировать Истину. Мне было Видение, и это было так прекрасно, так волшебно. Знай, что у нас у всех есть великое Предназначение, ибо Мир без нас не мог бы существовать. И это – ЛЕТАТЬ. Все, что со мной, так же, как и с тобой и остальными, происходило и происходит, согласно великому Плану. Не будь меня, ты или кто другой познали бы Истину и подлинное Откровение. И так происходит постоянно, циклами, из года в год – да, я наконец узнала, что такое «зима», и это то холодное время «года», во время которого нам нужно быть заключенными в коконы, наподобие того, в который запелена я, чтобы пережить его. Что будет потом?.. Это будет настолько чудесно, что у меня нет слов… Но ты и сама можешь это испытать, мне почему-то верится, что и у тебя получится. Войди внутрь себя, там, где твое истинное «Я», не замутненное никакими личными стремлениями, войди в контакт с ним, и после этого ты увидишь лицо Бога. Это никакая не гусеница, ни Кот. Это невозможно описать, ибо это Все, Что Есть. «Я Есмь То, Что Я Есмь», — вот Истина, которую я услышала. Повторяй ее, как мантру, если хочешь, и ты, надеюсь, достигнешь просветления, как и я. Что будет потом, по пробуждении «весной»? Мы станем совсем другими, с нами произойдет божественная метаморфоза, я видела лишь краем глаза картины, где я летала, ощущала чудесные запахи и нектар, который опьянял. Что бы я ни говорила сейчас, для тебя будут пустыми ничего не значащими звуками. Мне трудно говорить, мое время выходит. Я надеюсь, что теперь ты выполнишь свою миссию и расскажешь нашему народу, что нам делать и что нас ждет. Я вхожу в третью стадию, после яйца и гусеницы, она зовется «куколка», следующая будет — «бабочка», и это все, что я могу тебе сказать. Что будет потом, я не знаю. Мне кажется, это еще не все… — голос Эйлин слабел, едва проникая сквозь хитиновый покров. – Иди и помни, что я тебе сказала. Господи, как же прекрасно снова обрести покой. – Это были последние ее слова.
* * *
Бабочка, которой стала Эйлин, присела на один из таких манящих и пьянящих полок. Только что она отложила яйца на одной из них. Кажется, это было то самое, родимое. Впрочем, не все ли равно. Вся жизнь превратилась в сплошной праздник. Праздник бытия. Прежнее поклонение и жизнь гусеницей казались каким-то далеким сном.
На темнеющем потолке зажигались ночные светильники. Они так и звали к себе, и бабочка поднялась вверх. Вдруг вдалеке замерчал свет, Эйлин запорхала туда, все быстрее и быстрее. А свет становился все ярче и ярче, все маняще и маняще. Вот он заполонил все пространство перед ней, страстный и обжигающий, ни на секунду не оставаясь в покое. И Эйлин обрела последнее откровение.
Пятая стадия, пронеслось у нее в сознании. Теперь я знаю, что это. СВЕТ.
И она устремилась к нему навстречу.
* * *
- Пап, ты видел? – Мальчик указал на пламя свечи, в котором только что сгорела бабочка необыкновенной красоты. – Что заставляет такие прекрасные создания стремиться навстречу своей смерти?
- Кто знает? – задумчиво ответил отец. – Внутри каждого из нас есть свой свет, с которым нам следовало бы соединиться. Возможно, бабочки лучше нас это понимают…
(Книга легенд и мифов Фантлаба. Из невошедшего в каноническое, подарочное издание 3012 года.)
|
цитировать
)
). Другой -такой же удобный — зовётся "Огненным Лисом"... Третий носит гордое английское имя "Explorer", но, увы, его фантлабовцы не очень-то любят...
Букашка в каждом из нас! И в тебе, брат 
