Детская книга на тяжелую тему — умирает домашняя кошка.

Название по-русски: «У Тигровой Розы — день прощанья» (мой перевод).

Джейн Йолен — американский Андерсен, фэнтези и замечательные сказки и для детей и взрослых. Но вот это сочинение — абсолютный социальный заказ в востребованном жанре: книжки с картинками для детей, писомые, дабы маленький ребенок усвоил общественные нормы поведения. Есть такой глагол в английском языке to deal with — очень прагматичный, типа «разобраться», «обойтись с», и вот эти книги массово производятся на темы: how to help a child deal with... нужное вставить, то есть как помочь ребенку типа освоить... переезд, появление братика-сестрички, болезнь дедушки, кончину бабушки, пандемию, пожар, наводнение, войну, разные виды сексуальности, горе как таковое (grief), горе конкретное (примеры см выше итп).

По-русски мы говорим «как пережить это горе», «как с этим справиться», и это конечно культурная разница, сострадательный аспект англоязычному подходу несвойствен. Тут все подается объективизированно, наблюдательно-отмечательно-невмешательно. Произошло вот это и то, мы увидели то-то, она сказала это, все будет ок.

Влепила низкий балл во-первых за разницу мировоззрений, во-вторых за суконный язык. Ведь эта детская книга — стихотворение, написана классическим американским нерифмованным стихом. Такая свобода для поэтического выражения, и что же мы имеем? Затянутость и безликость: родилась кошка в городе, а теперь живет за городом (had been born in the city, but now she lived in the country), это вообще ни для чего не важно. Шаблонные выражения, не соответствующие возрастной категории: покидая свое старое усталое тело (leaving her old and tired body behind). Структура: старая кошка прощается со всем, что знала, всем говорит прощайте, то есть это каталог прощаний. И с чем же она прощается? С фигней какой-то по большей части, может я не въезжаю в американский символизм, или никакого символизма нет, а мне его не хватает, в общем этот каталог прощаний затянутый и бессердечный. Конечно проскакивают дивные обороты: кошка прощается с кустиками — old friends, old shade (старые друзья, старые тени), past moles and voles (мимо кротов и землероек — во-первых, рифмуется, во вторых перекликается с vol прыжок, полет), но в целом вот не особенно поэтично и не очень-то нежно. Ну да, собака, родители, дети, потом змейки, птички, бурундуки, опять птички, пчелы, цветущие азалии... пожимаю плечами.

В-третьих, низкий балл за проскальзывающий постоянно подтекст — какие-то элементы личного опыта автора конечно впихиваются везде, не кошачий это язык, она пишет о человеке, местами. Как пример выше «покидая свое старое усталое тело». Отсюда сильнейшее эмоциональное воздействие отдельных фрагментов, что есть то есть; но режет, как притворство («а на самом-то деле»...). Неправильно это.

А конец, где описывается, как кошка отходит — какая-то чудовищная смесь физиологии и благочестивого сюсюканья банальностей в духе слащавого пантеизма. Заключительные строки вообще на отвяжись:

Заговаривать зубы ребенку нехорошо...

Самое замечательное в книге — рисунки, текста могло бы быть поменьше, она бы от этого только выиграла.

я думаю

если взять ребенка

и как в рассказе грина вырастить в мире

без онлайн платежей

без сериалов про экстрасенсов

без километров фантастики в ярких обложках

без природозащитников

какая это будет книга!

Любимая книга детства.

Немой ходит за псами, зарос как медведь, а ноздри — нет ноздрей, одни клочья болтаются, детишки в него камнями кидаются. Мальчик Митька, чтоб не секли, спрятал розги, но ему надавали тумаков, а как нашли розги (да у барыни под периной!) — еще выпороли. Митька — крепостной мальчик. От одних владельцев к другим. У девочки Даши, крепостной балерины, легкое крылышко обвисло, упала на сцене, на нее пошел управляющий с палкой.

Был на войне у Суворова с поручиком. Был у барина, который переодевал Митьку императрицей, совершенно по-современному. И открытый финал для злодея и ирода Митьки Мышкина.

Не первый раз приходит мысль, что советская литература ждет своего часа как глобальный хит. Только перенацелить — и выстрелит. «История крепостного мальчика», обозначенная в колофоне издания 1970 года как «исторические повести для начальной школы» — мирового уровня черное фэнтези, написанное сказовым языком. Рабство, истязания, убийства, женское насилие, гусь со свернутой шеей, раздавленный гусь. Жуть, а не детская литература. Ужас, а не история.

С годами я понимаю, что рассматривать любое произведение в соответствии с его изначальным определением – дело не слишком информативное.

«Доктор Елисеев» в «Библиотеке приключений» издательства «Терра» как приключение — невнятица порядочная. Мелькают страны и персонажи, доктор Елисеев ездит на верблюдах, плавает на корабле, врачует аборигенов и ходит к ним в гости, чего-то там размышляет довольно банально, опасностей особых не встречает, ни храбростью, ни интеллектом не блещет. С литературной точки зрения написано тоже неровно, местами странно меняется перспектива, стиль страдает цветистостью, персонажи описаны шаблонно, поступки их неубедительны, автор ударяется то и дело в морализаторство. Какие-то псевдоочерки «как я был на Ближнем Востоке в 1883 году» от лица псевдогероя.

Но это ведь не литературное произведение. Не приключенческий рассказ — философская повесть: о мытарствах к правде, через мороки выбора. Поэтому в повести нет ни одной женщины. Поэтому подчеркивается: Елисеев – молод. Он не выбирает дороги – встречается с ними. Первый путь – мужской труд, капитан Уго, на этом пути сорок лет горбатиться будешь сперва в борьбе за свободу, потом в трудах за хлеб насущный, и пустишь себе пулю в сердце. Елисеев встречает и дитя — арабского мальчика Али, у которого «быстрая и открытая улыбка», и старика туарега, сребробородого, «с тонким, чуть горбатым носом и прекрасным высоким лбом», а трикстер-грек «длинноусый, в феске» расчерчивает маршруты ему. Такой наш Коэльо, в узорах размеренных диалогов и поэтических описаний.

«В подводных джунглях проносились акулы-черноперки и тигровые акулы, плыл величественно богатырь-многоколючник, таились могучие мурены, блаженствовали желтые скаты». «Над вершинами тополей и кедров, над пробковыми дубами влеклись синебрюхие тучи. Розовым духом исходили олеандры, тихо мерцали ивы над пересохшим ручьем, нежились тамариски, затененные каштанами».

Мистическая сила молитвы. Вручение мальчику пистолета. Сюжет – в логике рассуждений (так что уместны бесконечные размышления Елисеева), моральных открытий, а не действий цепи эпизодов. Поняв это где-то на середине, я дочитывала рассказ по-другому. В таком понимании он завершен, а отнюдь не оборван.

И ничего хорошего Елисееву явно не светит – и философская интерпретация повисла неэксплицированной...

У моей школьной подружки младшая сестренка во втором классе, как научилась бегло писать, решила стать писателем и стала писать романы и всем их читать, Вот именно так это и звучало. У одной девочки были мама и папа короли. Они умерли, и перед смертью сказали девочке найти великую тайну. Тайна была на горе. Девочка пошла, но не знала как залезть на гору. Тут пришла лошадь и девочка на нее села. Лошадь сказала, что тайна на горе улетела на небо. Девочка полетела на небо, а лошадь превратилась в самолет и девочка полетела на самолете. На небе были святые и они испугались самолета. И так три тетрадки.

Тогда печатать сие произведение в голову никому не пришло, но и возможности не было. Может, у Анхеля де Куатьэ старший брат решил сделать ребенку подарок на день рождения, благо возможности нынче есть? Издано приятно, с картиночкой.

Сломай свой веер о мою физиономию, Консуэло! Наступи мне на голову своей хорошенькой ножкой!

Девочки, вот это фэнтези!

Когда читаешь современные потуги на попаданство/волшебные страны, весь их интерьер — мытая с хлоркой раковина на кухне как вершина гламура, не живали авторы в дворцах ни Неаполя, ни Триеста, не играли на клавесинах, не вели разговоры о Реформации и контрапункте на трех языках и бархатных платьев не нашивали. А вот в «Консуэло» — достоверность сеттинга хоть режь лопатой, от бедняцких лачуг до графского замка. Это когда-то был романтически взвихренный эротический предреализм, но реальность эта канула так безвозвратно, что рассказы о ней стали читаться как сказка. И венецианец мог прыгнуть в первый баркас, отходящий в Триест, и понестись по водной глади, тая в складках пояса острый кинжал, безо всякого теста на короновирус. А карета катила сквозь ветер и дождь в чешские земли из итальянских.

Гг — синий чулок, из нищеты и безвестности трудом и талантом, потом в чужой стране... итп. Богатство сеттинга, языка, живость и разнообразие персонажей при всей камерности повествования — не оторвешься. Интеллектуальный компонент на уровне, в нужной пропорции — мне были очень интересны рабочие детали об исполнительстве в пении, например.

Французский эротизм — ух! То, что надо для фэнтези.

Это всё та же история, которую сегодня пишут обкорнанным, огрубленным языком, с визгливой иронией, единственным повествователем, — а проза «Консуэло» полна эпитетов, авторских характеристик, напряженных диалогов и горестных монологов. Без придуривания и ерничества. И за литературно условной коллизией — крепкий каркас. Ведь нам кого-то в биографии автора напоминает из персонажей и дурнушка с сундучком рукописей... и патриот-славянин хрупкой нервной организации, восприимчивый до болезненности...

Перевод Александры Бекетовой (бесплатный онлайн), поэтики той же эпохи, только подходящей к концу.

Народный рассказ, надысь.

Барин, исповедь, шестнадцатый век, типа так говорит народ в тех книгах, которые мы читали. Оттолкнула эта показуха. Есть отличные детали стукнуть по башке особенно удалось. Но вот этот барин ни к селу ни к городу. Тяжеловато любоваться на эту искусственную позу весь рассказ. Че лицо третье, время прошедшее не зашло? А сказом этим как умеем написанным ежели совсем без этого никак персонажи прямой речью изъяснялись бы пущай себе.

Старательный рассказ.

Все соблюдено.

Аутентичности бы... Вместо штетля как такового — что-нибудь более знакомое автору, глядишь, и картонных персонажей

бы поубавилось.

Фактурный рассказ.

Длиииииннновато. Разбить на главки, как один кус не идет.

Значит, так

Нарочитый рассказ.Затеян на нарушении стереотипов, но нарушены не столько стереотипы фэнтези, сколько внутренняя логика нарратива. Автор стесняется ну или почему-то избегает говорить о том, что важно, и пускается в описания того, что неважно. Мне не хватило в нарративе смелости. Ну вместо юмора временами вульгарность и грубость.

Кондовый рассказ-стилизация. Под книжку Сказки народов Севера. Не хватает только пяти страниц примечаний петитом. А меня пробрало — не аутентичностью, с воспроизведением которой, конечно, перебор, а неостановимым квестом всех персонажей. Они все действуют, с немедленным результатом. Автор, добавьте первобытного драйва и крутой мифологии, чтоб был финал не всхлип, а взрыв, ограните алмазик, чтоб он заиграл, будет круто

Ученый рассказ-стилизация. Под книжку Китайские народные сказки времен Великой Дружбы. Слегка женоненавистнический в уныло-классическом духе, с предсказуемой концовкой. О автор, позвольте себе порезвиться, придумайте и поведайте, что было с мышью и лисой дальше или хотя бы прежде, плиз.

Женский рассказ. В середине дырка — вместо мотивации одичания матери и поступка дочери. Есть замечательные кусочки, поэтому высокий балл, но мозаика не сложилась, поэтомуине высший.

Развеселый рассказ Откровенно весело перепевающий классику Азимова и Робота-зазнайку с незамысловатым, не натужным юмором. Хохма, написанная весьма убедительно, прямо втягивает.

Садизм, ксенофобия, женоненавистничество — три в одном. Даже четыре — плюс классовые привилегии. Бойкий слог, стремительная фабула.

«Муниципальщики» (The Municipalists)

Это пародия, это гротеск, это стеб.. Это очень американская книга.

Полноправный персонаж здесь — бюрократический язык, начиная с (намеренно?) невыговариваемого названия. Настоящий эквивалент по-русски, пожалуй, был бы «Коммунальщики».

Действие происходит в ближайшем будущем, под видом которого фигурирует гротескное настоящее. Узнаваемые реалии — часть кайфа от чтения: взрывающиеся в руках мобильники, статистика отчетов, корпоративный дресс-код, компьютерный вирус, терроризм, и безумное начальство, сосредоточившее в своих некомпетентных цепких лапках контроль над городами. Муниципальное хозяйство, сиречь коммунальщики, в своей базе данных контролируют все, от налогов до строительства дорог, не говоря уж о ценах на коммуналку. Поскольку больших начальников всего двое, вместе они контролируют все. И Последняя Битва здесь — это бюрократическая схватка двух боссов.

Лично преданный боссу номер один, гг бюрократ бюрократыч отправлен в тайную командировку против босса номер два. На подмогу ему придан интерфейс базы данных, визуализированный в голограмму. Динамика повествования — их командная работа.

Однако не ждите увлекательного сюжета, техно-инсайтов, хардкора о коммуналке. Ничего автор не знает ни о коммунальных службах, ни об искусственном интеллекте. Это просто упаковка-дженерик для урбанистического квеста-игры. Короткие главки каждая сама по себе слеплена бойко, стилистически последовательно. Журналистско-писательский стеб начитанного гуманитария. Действительно часто смешно, и частенько противно

Читать затруднительно — мешает небездарность автора. Если бы это был обычный стимпанк или бездумный боевик, с них понятно какой спрос. А тут кусками может идти вполне литературная сатира, даже зачитываешься, но автор спохватывается, спешно подтягивает сползшую было маску весельчака, и опять начинает травить, пусть уже не смешно. Как роман для меня оказался нечитабелен. Прочитывала отдельными главками, начало- конец-середину, местами по диагонали.

К тому же юмор здесь — в основном для своих. Повестушка насыщена псевдодокументальными ссылками, за которыми, конечно, культурные реалии и аллюзии, близкие сердцу нью-йоркцев и читающих журнал «Нью-Йоркер». Посторонних они не так веселят. Например, ясно , что благоговейно цитируемая ии-ом книга доктора Помодоро «Дружба как синтаксис» — это пародия. Но, во-первых, это все же не очень смешно, а во-вторых, этого добра в книге на мой вкус многовато, едва не на каждой странице. Хотя, возможно, на американский вкус, скажем, «Сказка о Тройке» тоже набита малопонятной мутотенью. В этом смысле книга очень интересна как культурный артефакт тем, кто вне этой культуры (или не полностью в ней).

Главный плюс — язык. Как отмечалось выше, бюрократическое бормотание и гуманитарный жаргон — тоже персонажи романа. Два горе-героя так и говорят, и думают. Это и помогает их непосредственной характеризации, и мешает их развитию. Сей читатель от героев заскучала довольно быстро. Хорошо работает на эффект узнавания бюрократического абсурда. Например, ии как проект « без сомнения, захватывающее вИдение будущего для агентства .... хотя проект и сорвал важнейшие сроки и во многом превысил бюджет». Уморительные внутренние психологические монологи языком издательского дома «Коммерсантъ».

Главный минус — низкопробность, при всей демонстрируемой интеллектуальности, моральная глухота.

Не жалею, что почитала, но многие места в этой книге коробили. Ну и как повесть и тем более роман это не на высоте. Набор главок, сюжет — стебный экшн, отсутствует развитие героев, женский персонаж один,

, мир ясен с первой страницы и интересней не становится, да и финал предсказуем. Глядишь, на очереди вторая серия... ну, даст Бог, не франчиза.

Это первая повесть (novel) автора. Публиковались и получали премии рассказы, вышел сборник. Рассказы у него должны быть отличные.

Вот к вопросу о форме и содержании... Дивный стиль. И фальшивый оскал.. Самоназначенный оптимизм, на крови. Год написания тридцать девятый. Опубликован как советская рождественская сказка 31 декабря 1940 г. 1939-1940 — Финская война, позади тридцать седьмой, впереди сорок первый, а рассказ заливается хрустальным смехом.

Тут важно не то, что написано, а то, на что намекнуто. Красные, понимаете ли, гроздья рябины пылали среди снежных лесов. И восхваление талантливости народа. Оправдывает этот рассказ то, что он стал канвой, по которой после войны, уже безо всяких красивостей и лубочных дедов пахомов, написан настоящий рассказ «Телеграмма». А это — лицемерная поделка мастера. За форму 10, за суть глубокий минус, в итоге три.