Он, конечно, устарел. То, что в 30-х годах 20-го века считалось смелым, сегодня уже мало кого впечатлит. Физиологическая грязь перестала быть чем-то запретным и даже миновала стадию китча. И те, кто хочет пощекотаться пикантностью, не найдут искомого. В большинстве сцен секс здесь — это обед. Не приятный неспешный завтрак для начала хорошего дня, не ужин для расслабления или награды за дневные усилия, а ординарный обед — приём для поддержания существования. Нет ничего скучнее обеда.

Единственное, ради чего стоило бы читать книгу, это соображения о творчестве и подходе к жизни человека, который видел её в разных проявлениях — и не разлюбил. Они составляют процентов 5 от всего текста. Парадоксально лишь то, что легче всего проникнуться ими как раз на фоне грязеописаний.

Как феномен — интересно. Для развлечения — нет.

Очень благодарна книге за провалившуюся попытку повторного прочтения.

Именно она породила мысль, что, всё-таки, не всегда я дурак, а иногда — и автор.

Сначала рекомендация тем, кто не читал: ознакомьтесь с историей публикации романа и найдите полную его версию. Я о разнице узнала в процессе поиска нормального перевода: у Монахова корабельный завхоз был «баталёром», а командир — внезапно — «повелителем». К счастью, это выяснилось на первых же страницах. Перевод Пчелинцева и Питчер в издании 2017 вполне читабелен.

Теперь о послевкусии.

В общем-то, никакой религии здесь нет.

Есть попытка научить человечество быть чем-то иным, предпринятая с помощью давно зарекомендовавшего себя инструмента. Инфантильная по форме, благая по намерению. В какой-то момент, пока раскрывалась философия марсиан, посетила мысль, что «гуманистическая» цивилизация не имеет шанса на выживание, и человечество со своими кровожадностью и милосердием в одном флаконе более адаптивно.

Но единственный абзац показал: неизвестно, чем бы это всё обернулось.

Роман состоит сплошь из диалогов и читается легко вопреки объёму. В негативных отзывах много обвинений в излишней концентрации на сексе, но в книге нет ни одного подробного описания полового акта, и, сдаётся мне, отдельные читатели слишком увлеклись формой и забыли о содержании учения марсианского «гуманиста» =) Равно как и хиппи, эксплуатировавшие его в более низменных интересах.

Если Хайнлайн всерьёз думал об изменении морали подобными методами, он весьма невысокого мнения о человечестве.

А что, если он прав?

Буде вам интересно обдумать эту идею — читайте.

Для меня роман оказался не слишком многообещающим началом знакомства с Кингом. Имеется достаточно простой, предсказуемый сюжет, который спасают отвлеченные флэшбэки и качественно прописанные ощущения персонажей. По крайней мере, трём героям можно поверить. А вот антагонисты, за исключением Рэйнберда, вызывают неприязнь и недоумение своим непрофессионализмом и шаблонностью. И если стереотипичность характеров — явление, свойственное многим произведениям о спецслужбах, то непрофессионализм намекает на их незавидную роль в оттенении главных персонажей. И это печально.

Резюмируя, не скажу, что совсем уж не понравилось, но местами было скучновато.

Прелюбопытнейшая абсурдистская история, представляющая события «Гамлета» с точки зрения «проходных» персонажей — Гильденстерна и Розенкранца. Шекспир уделяет им мало внимания, используя их образы для описания королевских лизоблюдов, но Стоппард, пользуясь авторской недосказанностью, наделяет эту парочку своеобразностью характеров и абсолютным непониманием собственного предназначения.

Неразлучные Розенкранц и Гильденстерн (которые, кстати, постоянно путают, кто из них — кто) являются персонажами пьесы не только для читателя: взаимодействуя с другими героями «Гамлета», они походят на заезжих актёров, которых король нанял играть на сцене, но забыл заплатить и выдать слова. Нельзя сказать, что это их сильно смущает: в перерывах между «игрой» Розенкранц и Гильденстерн спокойно размышляют о теории относительности, занимаются словесной эквилибристикой и почти совершают несколько научных открытий. Они одновременно участвуют в великой трагедии Гамлета и остаются к ней не причастными; в конце пьесы это ощущение только усиливается.

Выходит, что Стоппард, допустив некоторые вольности в трактовке характеров, описал классическую трагедию на свой, комический лад, при этом никак не навредив и не исказив источник. Что это, если не свидетельство таланта?

P.S.: Для ознакомления советую посмотреть одноимённую экранизацию 1990 года с Гэри Олдменом и Тимом Ротом, срежиссированную самим автором пьесы.

Мне показалось, что этот текст не о попытке избежать сумасшествия на необитаемом острове (которая, с определённой точки зрения, к сумасшествию и привела), а о высокой адаптируемости человеческого разума — пусть и в пределах фантастического рассказа.

Сомневаюсь, что в аналогичной ситуации мозг реального человека смог бы действовать подобным образом, но, с другой стороны, хоть и «голова — предмет тёмный», а исследованию всё же подлежит. Поэтому до конца исключать такой вариант событий не буду.

Признаться, когда я впервые прочитала эту псевдорецензию пару лет назад, то очень впечатлилась и грешным делом подумала, что Лем на полном серьёзе изложил собственный взгляд на культуру. И действительно: если прибегнуть к методам сурового материализма, то он прав, и правота его носит не только абстрактный характер, поскольку столкновения между наукой и культурой практически всегда оборачивались поражением для науки. Примеры тому можно найти, изучив историю деятельности различных «поборников морали»: от Святой инквизиции Средневековья до нынешнего Гринписа.

Но я вернусь к псевдорецензии. Перечитав её заново, я сначала подвергла сомнению, а затем и вовсе отмела предыдущие выводы относительно позиции автора.

Во-первых, эта вещь написана нарочито жёстко и агрессивно — т.е. в полном соответствии с рассматриваемой проблемой — но, при этом, с типичной для Лема иронией, скрытой в пластах кажущейся убеждённости. Во-вторых, человек такого критического ума, как он, просто не мог упустить из виду, что трансгуманизм (или техническое совершенствование человека) положит конец существованию Homo sapiens. И он не упустил, когда говорил о возникновении «Homo Optimisans Se Ipse, Autocreator, Самосозидателя». Правда, в рецензии Лем словами Клоппера превозносит этого человека на все лады, а на самом деле всё очень просто: как дальтоник не способен написать реалистичный пейзаж, так и человек, в силу своего несовершенства, не способен вылепить из себя идеал. Кроме того, даже если человечество пойдёт по пути техноизменений, отрицание культуры будет отнюдь не необходимостью, а смертельной ошибкой: в разумном обществе культура со всеми своими ограничениями и жёсткими законами необходима как регулятивный фактор, иначе это общество обречено на самоуничтожение.

Иными словами, в упомянутой рецензии Лем в очередной раз тонко иронизирует над философской позицией, которая зарождалась в его время и, благодаря серьёзному скачку в развитии электронно-вычислительной техники, набирает популярность сегодня. Правда, он излишне убедительно излагает эту — ошибочную! — точку зрения. Парадоксально, но только поэтому я ставлю 9, а не 10.

Довольно нетривиальная идея, не спорю. Однако все сколько-нибудь интересные мысли и эпизоды обрываются, едва начавшись. Персонажей много, но они тусклые, и даже известность фамилий не извиняет поверхностно прописанных характеров. Этот рассказ — сложная концепция на стадии схематического рисунка: есть потенциал, нет реализации.