В предпоследнем номере российской версии журнала "EMPIRE" было три интересных интервью — с Балабановым, Бондарчуком и Тодоровским. Два из них я опубликовал, осталось последнее. В принципе все из них были выложены в блоге редакции журнала, и я пользуюсь этой возможностью и публикую интервью с Валерией Тодоровским в своём блоге, т.к. читают этот журнал далеко не все и уж не каждый заглядывает в блог редакции. Причина публикации еще в том, что интервью крайне интересное, и его новый фильм "Стиляги" выходит уже в этом месяце. Ну а с меня как всегда оформление.

СЕКС, КОМСОМОЛ, РОК-Н-РОЛЛ

Нам вчера показали двадцать две минуты из фильма, и там есть сцена потери героем невинности под «Восьмиклассницу» Цоя. Мы вот до сих пор под впечатлением от этой эротической версии песни. А по какому принципу вы выбирали музыкальный материал для «Стиляг»?

Этот процесс длился три года. Вначале у меня была безумная мысль, что я просто найду композитора, и он мне напишет оригинальную музыку. Не то чтобы у нас не было хороших композиторов, но это оказалась для них непосильная задача. Я в то время много общался с Евгением Маргулисом, который помогал мне войти в музыкальный мир. И как-то в разговоре у нас родилась идея использовать русский рок конца 80-х. Первой волны, когда были в расцвете Цой, «Браво», «Наутилус Помпилиус», «Колибри», «Чайф». Маргулис носил мне диски, я слушал и понимал, что это абсолютное попадание. Во-первых, по мироощущению люди, которые создавали русский рок, очень близки стилягам. Во-вторых, они тоже хотели отличаться, это тоже контркультура. И третье: это были дети стиляг. Поколение Цоя и Бутусова родилось у тех, кто в пятидесятые слушал буги-вуги. Все сошлось. Главное, эти песни – настоящие шедевры, «Восьмиклассница» – шедевр!

Вы там слова изменили…

Так как задача была не просто спеть песни, а рассказать историю, нам пришлось переписать слова. В некоторых песнях мы переписали все, где-то добавили один куплет. Предварительно мы, естественно, приобрели права, так что все законно. Я предвосхищаю ваш вопрос.

А за авторами «Через вселенную» стояли люди с палками, которые не давали им ни строчки изменить.

У нас, конечно, свободы было побольше. Та же тема «Восьмиклассницы» как мелодия проходит через весь фильм, ее играет оркестр, скрипки… Но когда герои ее запели, нужно было, чтобы они объяснились в любви. И мы придумали новые слова. Но ни в одной песне мы не изменили припев. Вы заметили в этой сцене? Они сначала поют-поют, а потом (поет): «Ааааа, восьмиклассница…»

«Стиляги» – все-таки мюзикл?

А с вами можно говорить честно или нужно врать? Честно с вами говорить нельзя, я правильно понимаю?

Ну почему же, мы добрые.

А мне не нужны добрые. Ребята, это нормальное кино – веселое, смешное, в определенные моменты там возникают музыкальные номера. Мюзиклом в чистом виде это назвать нельзя.

А в каком году происходит действие? Насколько вам была важна историческая достоверность?

Действие происходит в 1955-м году. Но это не исторический фильм, а некая фантазия про наши фифтиз. Да, должно быть ощущение, что мы в пятидесятых годах, но достигается оно крупными мазками. Придираться на уровне надписей на стене не стоит.

Из того, что бросается в глаза, там как-то много секса.

Вначале один герой говорит другому, только попавшему в мир стиляг: «Пойми, это главная тема». Секс был главной темой времени. Да, он оставался недоступным для 99,9% населения, но эти ребята ухитрялись жить по другим правилам. У них были так называемые «процессы на хате». Были «борухи», «чувихи» и так далее. Основной задачей было получить в итоге секс. И те девушки, которые на это шли, были героинями. Это были настоящие чувихи, среди которых встречались борухи. А борухи отличаются от чувих тем, что они бораются. То есть они дают. На каждой вечеринке на десять мальчиков была одна боруха. Добиться ее было невероятной удачей.

Это похоже на фильм «Плезантвиль», в котором черно-белые люди после секса становились цветными.

Ну у нас немножко по-другому, но очень важно понимать, что стиляги – это музыка, одежда и секс.

Фильм не ностальгический, он скорее про сегодняшнюю молодежь, да?

Он про вечное желание не быть в серой толпе. Это не имеет отношения к пятидесятым годам, это верно для любого времени. Но тогда человек, который надевал цветные носки, был героем. При этом стиляги не были никакими диссидентами, не протестовали – они просто хотели носить цветные носки.

Сегодняшние молодые – более пестрые, как они соотнесут себя с конфликтом «серых и цветных»?

В один из съемочных дней мы собрали огромную массовку, в которой были панки, ростоманы растаманы, готы, эмо и так далее. Так вот у них сегодня те же проблемы, что у стиляг: их не принимают, бьют. Но вообще сегодня молодые люди, наоборот, стараются слиться в массу. Им надоело быть разными, теперь им хочется опять быть одинаковыми. А что бывает, когда все одинаковые? Всякие «Наши» и тому подобное.

Они все хотят обратно в советский союз.

Про который они ничего не знают.

А почему вы название поменяли с «Буги на костях» на «Стиляги»? потому что «Стиляги» – менее политическое?

Нет, дело не в этом. Мы живем в реальном мире, в котором существует очень много ограничений, не политических, а прокатных. Мне в какой-то момент сказали, что ни один человек сейчас не знает, что такое «буги на костях». Прокатчики мне сказали, что будет ощущение, как будто это что-то про кладбище. Или хоррор. Поэтому пришлось это прекрасное название поменять. Но процесс записи пластинки на рентгеновском снимке в фильме показан.

А как они это технически делали?

Рентгеновский снимок – идеальный носитель. Они воровали снимки из поликлиник, проделывали дырочку, обрезали края, а дальше через металлическую линейку копировали железной иглой музыку.

А еще у названия «Буги на костях» со смертью коммунизма коннотация.

Ну можно, наверное, и так понять. Вообще я столкнулся с тем, что если ты делаешь фильм, который претендует на широкий прокат, ты должен идти на компромиссы. «Стиляг» мы, скорее всего, выпустим две версии – урезанную и полную. Отличаться они будут минут на десять.

Сокращаете из-за количества сеансов?

Да, тупо из-за количества сеансов.

А как вы решились на музыкальный фильм? Они ведь до «Мaммa Миa!» в России проваливались.

Для меня «Мамма Mиa!» – невероятный подарок. Когда он вышел, я первым делом побежал смотреть бокс-оффис.

В России коммерчески успешный фильм – это что?

«Гитлер капут!» – пять с половиной миллионов в первый уикенд. «Самый лучший фильм» – шестнадцать миллионов в первый уикенд. Поэтому если вы спрашиваете, какой фильм должен быть коммерчески успешным в России, ответ – идиотская комедия.

Вами заинтересовался Первый канал. не боялись ассоциации с франшизой «Старые песни о главном»?

Нет. Мотивы, по которым люди приходят в кино,– очень неожиданные. Например, ситуация с «Самым лучшим фильмом»: страшное количество людей пришло, потом все ругались. А те, кто еще не видел фильма, отправились в кино на следующий уикенд, потому что хотели понять, действительно ли это так плохо. Но они пошли! Мне все равно: пусть называют «Старыми песнями о главном». Вообще культура такого фильма возникла до Эрнста и Первого канала. Недавно был и по «Битлз» фильм и «Maммa Mиa!», картины очень разные, общий только прием.

Общее еще, что в эти фильмы часто берут людей, которые не поют. Вы когда актеров выбирали, ориентировались на их умение петь и танцевать?

Безусловно. Для меня это было принципиально важно, и могу сказать, что поют все сами. Поет сам Гармаш, поет Горбунов, все молодые поют. Янковский, к сожалению, не умеет петь, но он зато танцует. Все всё делают сами.

Пирс Броснан тоже поет сам, но лучше бы он не пел…

Есть такое понятие, как «актерское пение». Артисты могут не иметь певческого голоса или идеального слуха, но энергетика, которую они вкладывают в исполнение, иногда работает сильнее, чем просто красивое пение в студии.

А вы подбирали для них такие песни, где голоса не нужны?

Нет-нет, такого не было. Специально артистам песни не подбирали, в случае с той же Оксаной Акиньшиной мы с самого начала знали, что это будет «Восьмиклассница». Притом что Оксана с самого начала честно сказала, что не поет. Но мы ее все равно привели в студию, и она спела.

И никакие педагоги не занимались?

Педагоги – нет, но наш музыкальный продюсер Константин Меладзе – это человек, который заставит петь табуретку. Я своими глазами видел, как запел Гармаш. Распелся так, что его нельзя было остановить.

Может, альбом еще запишет.

Почему нет?

Для многих 90-е открылись «Любовью» и закрылись «Страной глухих», это было поколенческое кино. а сейчас вы снимаете «Тиски», «Стиляги» совсем о другом поколении. оно вам, получается, близко? или молодые – это просто аудитория кинотеатров?

Если честно, я не ориентируюсь на какое-то определенное поколение. Если на фильм придут бабушки, они должны его нормально смотреть. Я всегда снимаю о том, что интересно лично мне, а потом уже кто-то говорит: это был поколенческий фильм…

Ваши режиссерские проекты до этого дня были некоммерческими, а продюсерские – наоборот. конфликтуют в вас режиссер и продюсер?

Я в первую очередь режиссер. На площадке я не могу постоянно держать в голове, что сколько стоит. Продюсерство мое заключается в том, что я адекватен и понимаю, какие тратятся деньги и что их нужно возвращать. Хотя сейчас мне очень не хочется опять снимать дорогую картину.

Испытали budget pressure?

Когда я впервые в жизни увидел у себя на площадке тысячу человек массовки, одетую в костюмы в стиле 50-х, а потом вспомнил, что параллельно компьютерщики дорисовывают старую Москву, мне стало страшно. Я человек ответственный и считаю, что когда тратишь большие деньги, за них надо отвечать. Раньше я только читал о голливудских режиссерах, которые со стомиллионными бюджетами чувствуют себя гораздо более скованно, чем со скромными фильмами. Чем меньше денег, тем больше свободы.

Кстати, о деньгах. на что вы в последний раз ходили в кино за деньги?

Я регулярно хожу в кино за деньги, беру с собой жену и дочку. Последний раз, кажется, ходил на Найта Шьямалана, «Явление». Вот, к сожалению, Бэтмена последнего не видел, жду теперь, когда диск выйдет в хорошем качестве.

Вы по ощущениям очень западный режиссер, «Подмосковные вечера» это же был фильм нуар.

Да, я совершенно сознательно снимал нуар. Никто не знал этого, правда.

Что, совсем никто не понял?

Не-а. Фильм был на фестивале в Лондоне, и там первый раз распознали, что это фильм нуар. А в Москве – нет. Но это был 1994 год, здесь тогда никто этих фильмов не видел, а я к тому времени уже все пересмотрел и ужасно любил это направление. Еще я в то время взахлеб читал Хэммета, Чандлера – он вообще гениальный писатель. Но люди ничего этого не знали.

Получается, у вас уже был нуар, был триллер про наркотики, сейчас вот музыкальный фильм. вы хотите себя в разных жанрах попробовать?

На самом деле просто возникает тот или иной проект, и ты им занимаешься. С «Тисками» это вообще была в чистом виде авантюра. Мы стояли со «Стилягами», никак не могли начать съемки. И я увидел, что разбегается группа, мне нужно было их чем-нибудь занять, чтобы переждать этот тяжелый момент. У меня лежал сценарий «Тисков», и мы совершенно авантюрно бросились в Ростов скорее снимать. Не жалел об этой авантюре ни разу. Но мотивы, по которым возник фильм, были очень простыми: удержать людей. «Стиляги» – наоборот. Я долгие годы мечтал об этой картине. Что будет дальше, я не знаю. Знаю только, что хочу недорогое. Недорогое.

Если говорить о маленьком, но при этом прокатном кино, еще есть ниша романтических комедий, похожих чем-то на фильм «Любовь».

Я ненавижу романтические комедии. Ненавижу. Фильмы типа «Сбежавшая невеста», «Ноттинг-Хилл» – я это все ненавижу. С этим артистом, как его...

Хью Грант?

Да-да. Я люблю черные комедии, эксцентрические комедии, а романтические не люблю. Я люблю мелодрамы, скажем, «Легенды осени» или «Из Африки». А вот сочетание «романтическая комедия» я ненавижу, но его как раз больше всего любят зрители.

Но «Любовь»-то была практически романтической комедией.

Нет, это была мелодрама. Молодой веселый Марьянов отвечал за комедийную составляющую. Но там ничего не было романтического, и это была не комедия.

Нас уже долгие годы мучает вопрос: в сцене, где Миронов кричит на Петрову в электричке, что там за текст и как это вообще снималось?

Это очень хорошая история, интересно, что вы спросили. Текст, конечно, был полностью написан, включая мат, и выучен. И вот в восемь утра с Савеловского вокзала мы поехали снимать. Директор договорился, чтобы нам выделили один вагон и разрешили снимать, пока поезд идет три часа в один конец – до Дубны, и три часа в другой. Была зима, и через пятнадцать минут после того, как мы вошли и стали выставлять приборы, выяснилось, что у Миронова – температура сорок. У него начался жар, взгляд стал бессмысленным, его положили на лавку, накрыли сверху пятью пальто, и директор сказал мне: «Он не сможет». А поезд уже тронулся: придется туда и обратно съездить. Но надо знать Миронова, это же не всякий артист. И в какой-то момент я к нему подсел и говорю: «Жень, ну что, может, попробуем?» Он говорит: «Окей». Его замазали гримом, потому что он был очень красный, мокрый, совсем больной. Мы дали ему чаю, посадили на лавку, включили камеру, и с одного дубля он выдал этот монолог. Потом лег и пролежал всю дорогу до Москвы. Но ведь хорошая сцена получилась?

Не то слово. Получается, ваша режиссура – это кун-фу, действие по обстоятельствам.

Если бы обстоятельства сложились таким образом, что получалось бы не то, что мне было нужно, я бы не стал снимать. Но это было то.

Это и есть кун-фу.

Я недавно прочитал книжку про Вуди Аллена из вот этой хорошей серии «Интервью с режиссерами». Всех его актеров вечно спрашивают: «Что вам говорит Вуди Аллен?» – «Ничего». При этом они все у него гениально играют и именно так, как ему надо. Это значит, что он их просто помещает в некие обстоятельства, а сам сидит в тихом углу.

То есть он их, как кошек, снимает.

Ну да! Он их просто запускает, как кошек, в это пространство, но он же это пространство и создает. Режиссура – это умение получить то, что ты хочешь.

Свои старые фильмы смотрите?

Нет. Мне неинтересно. Иногда я могу включить телевизор, и если фильм идет, ну ладно, чуть-чуть с любого момента посмотрю. Но желания сесть и специально пересмотреть не возникает никогда.

А мы думали, вы сейчас скажете: все они мои дети…

Нет-нет. Вообще ведь как происходит: ты горишь чем-нибудь, а потом проходит два года, и ты уже не стал бы это снимать. Когда Феллини спросили: «Почему вы снимали этот фильм?» Речь шла, кажется, о «Сатириконе» или о «Казанове». Он сказал: «Потому что неосмотрительно подписал контракт» (смеется). Мне эта позиция очень понятна.

Вы читаете прессу на свои фильмы?

Раньше читал, но в какой-то момент перестал. Потому что у меня возникает такое тягостное ощущение, причем независимо от того, ругают или хвалят. Ощущение какой-то не близкой мне интонации. Так что история, когда зашел в интернет, набрал и так вот перед сном – ба-бах! Это не про меня (смеется). Хотя я знаю режиссеров, которые это делают. Это вид мазохизма в общем-то, реально болезнь. Они потом расстраиваются очень, не спят, я себя стараюсь от этого оградить.

Акунин умнее делает: он в зависимости от настроения набирает «Борис Акунин люблю» и «Борис Акунин ненавижу».

Это лучше, конечно (смеется). Еще раз говорю для меня это не вопрос критики, а вопрос интонации. Такое «Вот посмотрели тут фильм…» А иногда еще человек обсирает-обсирает, а потом ставит пять звезд и в конце пишет: «Ну это круто». Но оградиться полностью, к сожалению, нельзя, потому что люди постоянно звонят и говорят: «Ты читал «Афишу»? Давай я тебе сейчас зачитаю!» Я говорю: «Нет! Не надо мне зачитывать, я не хочу!»

У вас же была передача про кино, которая шла глубокой ночью, и там даже Волобуев с Ростоцким устраивали было практически «Эберт и Сискел»…

Да-да, пытались, очки какие-то выдавали. Вообще это была очень простая история. Я работал на телеканале «Россия», и тогдашний директор канала мне предложил вести программу. Практически это был приказ. Мне писали текст, я должен был его произносить… Ну то есть я мог как-то импровизировать, но не особенно, там сидел режиссер, который говорил мне: «А теперь запишем еще раз, только с улыбкой». В общем, скоро все это стало мукой. А когда на канале сменилось руководство, и новый директор Антон Златопольский спросил у меня: «Ты вообще хочешь ее вести?», я сказал: «Нет!» И, к всеобщему удовольствию, все было закрыто.

А нам так нравилось, мы думали, вы про свои любимые фильмы рассказываете…

Нет, ну я уже не помню, может, там и были фильмы, которые мне нравились, но это была жестко форматированная передача, в которой я себя чувствовал неуютно. Ну что, я вам массу всего рассказал, по-моему.

Что-то еще хотелось у вас спросить. вы будете «Стиляг» отцу показывать?

Я его позову на премьеру. Я хочу, чтобы он посмотрел кино на большом экране, с хорошим звуком.

А он не скажет, что все не так было?

Допустим, скажет. Ну что же мне теперь делать?