fantlab ru

Все отзывы посетителя AUGUSTIN

Отзывы

Рейтинг отзыва


– [  8  ] +

Г. К. Честертон «Охотничьи рассказы»

AUGUSTIN, 3 февраля 2013 г. 01:46

“Невозможно”. И он, и мы этим словом живем”

В 1925 году железная леди Маргарет Тэтчер еще только родилась, а английские горняки для разнообразия сумели одержать победу на владельцами шахт в борьбе за заработную плату, и наверное Честертон-пивная кружка изрядно веселился, когда сочинял в том же году завиральные истории о друзьях, бросивших вызов всем условностям на свете. А чего же ожидать от людей, буквально воплощающих в жизнь самые нелепые английские изречения? У ученого-астронома корова перепрыгивает через луну как в детском стишке, а пастор обзаводится — ни больше не меньше! — белым слоном, что смешно и само по себе, этакая замена рыцарской белой лошади, но, вдобавок, словосочетание «белый слон» означает обременительное имущество, а мало что может быть обременительнее самого крупного в мире наземного животного в ухоженной английской глубинке! Третий друг добивается того, что в четверг проливается дождичек и рак свистит на горе, — у него в отчаянном соответствии английскому символу невозможного полетели свиньи, и не куда-нибудь, а прямо к ногам его возлюбленной... «Я превратил свинью в Пегаса. Я пришел к вам во славе...» Так что не вздумайте усомниться в джентльмене, давшем слово съесть свою шляпу, или пообещавшем построить воздушный замок, или угрожавшем поджечь Темзу. Всё сделают в точности как обещали, уж будьте уверены. И вот когда читатель в разгар наслаждения английской ерундой, беспримесной и бесцельной, не ожидает от автора никакого подвоха, обнаженный приём как клинок взрезает повествование. Всё, перевернутое было с ног на голову, встает с головы на ноги и заживает собственной жизнью.

“Вы говорите, они все сумасшедшие. Но в их безумии есть метод.”

Честертон и его упавшие с неба герои радуются игре, как дети, но приключение есть приключение. Автор не оставался равнодушен к политике, а персонажи — к Крестовым походам. Демократическое отечество в опасности, и только те, кто творит и говорит чепуху, говорят и творят правду. Дальнейшими перипетиями можно увлечься как ради них самих, так и ради дорогой сердцу GKC-христианского проповедника мысли из первого послания апостола Павла к Коринфянам: “Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее”.

Остроумные выходки эксцентрикам удаются, потому что у них есть Центр, а вот реализация хитроумных проектов их противников поддерживается всего лишь устрашающим механизмом насилия запущенной на полную мощь государственной машины. Друзья совершают ре-волюцию, то есть воз-вращение мира на круги своя, они защищают свою землю, чтобы вернуть то изначальное, что было утрачено. Их метод – остранение по-честертоновски: сначала подойди к знакомой старой вещи с такой стороны, чтобы она стала для тебя до невозможного новой, а потом ты вновь обретешь и полюбишь её простую неизменную истину.

“Всем известно, что лук — устаревшее оружие. Тем обидней, если тебя из него убьют.”

Как и полагается добропорядочным членам Лиги любителей нелепицы, потолкуем в конце о названии, в котором нет слова “охотничий”, но есть слово “рассказ”. Цикл из восьми историй завершается гротескным робингудством, что означает лесную войну, лук и стрелы. Нелепые странности для начала ХХ века, но только не для Честертона-“принца парадоксов”. Они не могут существовать в реальности, зато прекрасно существуют в названии — “Tales of the long bow”, — ведь если “long bow” – это все же то самое устаревшее оружие, которым веселые лесные безумцы восстанавливали попранную справедливость, то уже выражение “натягивать лук” (“draw/pull the long bow”) означает “рассказывать небылицы” и “чрезмерно хвастаться”. Так что же все-таки произошло там на самом деле?

С иронией профессионального журналиста автор признается:

“Участник событий никогда не знает, что именно произошло. Он узнает это на следующий день из утренних газет.”

Оценка: 10
– [  9  ] +

Роберт Силверберг «Вертикальный мир»

AUGUSTIN, 10 января 2013 г. 23:10

На фоне того, что мне известно из творчества Силверберга — необычный и бьющий в «колокола собора чувств» роман. Был номинирован на премию «Хьюго» в 1972 году.

Что будет, если? Если взять за основу высокотехнологичный мир, вывернувший наизнанку заповедь «Плодитесь и размножайтесь» ради поклонения контркультуре свободной любви, приправить его принципами социалистического мироустройства, где порицается всякая обособленность, и поддерживать хрупкое душевное равновесие масс с помощью наркотиков и психоинженерии. А то, что если 75 миллиардов раз сказать «мы счастливы», во рту слаще не станет!

С одной стороны, у Силверберга налицо типичный набор признаков жанра антиутопии, вкратце сводящийся к «хотели как лучше, а довели до абсурда все свои гениальные идеи», с другой стороны, множественность точек зрения разбивает зеркало этой типичности на остро ранящие сознание читателя осколки.

«Я не ощущаю ничего. Я заперт внутри самого себя». Оригинальное англоязычное название «The World Inside» («Мир внутри») подразумевает не только несколько прямолинейную аналогию с найденным переводчиком образом «Вертикальный мир», то есть, с образом романного мира, заключенного в рамки башен-небоскребов, «городских монад» («гонад»), иглами втыкающихся в «неба пустую грудь», и не только иерархическую структуру человеческого общества внутри самих гонад, где верхние уровни отведены властителям, и восхождение по карьерной лестнице осуществляется буквально — переездом на более высокий этаж. Это мир внутри каждой общественной единицы, рвущийся наружу из утопии счастливых приспособленцев. И что ни мир, то конфликт.

Автор не просто подает читателю точку зрения нового персонажа поочередно в каждой из частей, но постепенно вплетает их друг в друга через второстепенное окружение и доводит до бурного финала. И каждая из «миллионов замурованных в коробочки душ» может пожелать освободиться.

Социопрограммист Чарльз Мэттерн, усредненный благополучный житель вертикального сообщества, успевающий за один счастливый день пережить целую гамму неприятных ощущений; историк Джесон Квиведо, который не способен отказаться от «нравственных пережитков» прошлого и со страхом ждущий, что кто-то догадается о подавляемых им внутренних конфликтах; молодой программист-наладчик Майкл Стэтлер, подвергнутый быстрому и неотвратимому наказанию за недозволенную роскошь реализации своей тяги к приключениям вне башни; молодой Диллон Хримс, артист-уникум, музыкант оркестриона, под наркотиком представляющий себя псевдобогом вертикального бытия гонады; Сигмунд Клавер, еще почти мальчик, но уже золотой, — многообещающий способный лидер, однако же, не вынесший знания об истинной сути верховных администраторов, не нашедший исцеления от этого знания в местном варианте психотерапии, и не желающий прибегнуть к местному варианту стирания личности.

Силверберг – морализатор и богоискатель? Да. Не случайно всеобщее религиозное преклонение перед процессом неконтролируемого размножения (насмешка над извечным американским “more” в том числе), в гимнически-молитвенной форме возникающее в первой же истории, подвергается проверкам то носителем отчетливо выраженной традиционной точки зрения, отправленным автором на экскурсию по гонаде, то двумя «атавистами», желающими прилепится именно друг к другу, а не к любому и любой из трехкилометровой иглы в небеса, то административным и творческим столпами системы, не выдерживающими нагрузки обязательных ночных прогулок. Приспособившись к этому «дивному новому миру» парных сходок единения и сомы, человек так и не приспособился к отсутствию Бога истинного – подделок же Его предостаточно. И автор подводит к мысли, что тоскующей внутри человеческой душе освободиться собственными силами вряд ли удастся. Но тот, кто «не в состоянии совершить мистический прыжок в бесконечность», может совершить другой прыжок. Вот только куда именно?

Оценка: 10
– [  2  ] +

Буало-Нарсежак «Инженер слишком любил цифры»

AUGUSTIN, 6 января 2013 г. 00:29

Для Буало-Нарсежака весьма средняя вещь. Ни по языку, ни по идеям, ни по сюжету, честно говоря, ничего оригинального не наблюдается. Если кто-то еще не приступал к знакомству, то может вполне обойтись без такового, а имеет оно смысл разве что из любви к искусству или французскому языку, для читающих в оригинале.

Оценка: 6
– [  5  ] +

Роальд Даль «Мальчик. Рассказы о детстве»

AUGUSTIN, 3 января 2013 г. 03:35

Предупрежу сразу: по-русски я Даля не читала. Так что все ниженаписанное — исключительно результат восприятия оригинала. Той самой тоненькой книжечки в голубой обложке издания 1986 года (прочтено, правда, впервые не тогда, а два года назад), где маленький мальчик идет, держась за мамину руку. А интерес возник из куриозного моего отношения к школьному роману, коего англичане знатные мастера и родоначальники.

Очень цельная книга, полная нежного юмора лирически-мемуарного свойства и одновременно как бы нанизанного на стальной стержень характера повествователя. Совмещаются две точки зрения: перспектива, уводящая вдаль взрослеющего ребенка и, наконец, показывающая нам ставшего независимым юношу, — всё это в промежуток всеевропейской передышки от одной мировой войны до другой — и ретроспектива, когда, фактически уже в конце века, мудрый дедушка делится с внуками радостями и страданиями первых лет жизни. Так и кажется, что, вслед за К.С. Льюисом, Даль возьмёт да и хитро скажет: « В те дни ... школы, большей частью, были еще хуже, чем теперь. Но еда была лучше; а что до сластей, я и говорить не стану, как они были дешевы и вкусны, – зачем тебя зря мучить.» Это мир горестных и счастливых открытий, увлечений и разочарований, время закалки характера в противостоянии невзгодам и выработки в себе непримиримого неприятия несправедливости. «Мальчик» — настоящая машина времени — не уэллсовская, а Брэдбери, тот волшебный, хоть и не всегда беззаботный мир, в котором летние путешествия организуются путем отправки обычной почтовой корреспонденции, а вождение старшей сестрой семейного автомобиля прозводит необычайный фурор в маленьком городке. Даль в полной мере обладает даром заставлять взрослого читателя выживаться из нынешней череды заурядных повторений и вживаться заново в ту вереницу приключений и первозданных событий, какой жизнь была для него-ребенка. Знакомьтесь и наслаждайтесь!

Оценка: 10
– [  14  ] +

Клайв Стейплз Льюис «Мерзейшая мощь»

AUGUSTIN, 2 января 2013 г. 22:24

Роман великолепен, оценка 10, читается на одном дыхании. Из трилогии был первым, с которым знакомство состоялось, в переводе, и возжелалось приобретение оригинала всего цикла, а затем уже наступил черед новых восторгов и удивлений, коленопреклонений и снимания шляп перед автором. Как говорилось бы в одном древнем трактате о разнообразных жанровых читательских запросах, «аще ли хощеши почести мистические книги, и то почти роман сей, аще ли хощеши триллер чести, то сего Льиса имаши, и аще ли хощеши детективных книг, то почти сию.»

Итак, напряженно-захватывающий и мистико-детективный сюжет на социально-психологическом фоне схватки старой доброй Англии (Логрис и Пендрагон!) с мироправителями тьмы века сего и духами злобы поднебесными разворачивается в льюисовской современности (издано в 1945 году). Кому-то этого будет достаточно. Но не это главное. Главное — каков выбор, совершаемый человеком, и каковы его ценности — ложны они или истинны. Разумеется, для Льюиса конфликт разрешается в системе ценностей христианства. Опять же, кому-то, как, например, когда-то это случилось с Джорджем Оруэллом, такое решение конфликта — «известно, чья сторона победит» — покажется недостатком, но в том-то и дело, что в тексте Льюиса вовсе не известно заранее, чья именно сторона победит. Напротив, как и в трилогии Дж. Толкина «Властелин колец», зримые власть, могущество, сила и количественно-армейские показатели, долженствующие обеспечить победу в последней битве, хвастливо выставляются напоказ порабощенными или поглощенными тьмой. Никакого автоматизма спасения, никаких гарантий успеха не дается людям, противостоящим смертному страху, но и находясь в состоянии, сходном с пребыванием Иоанна Крестителя в темнице перед казнью: «Ты ли Тот, Которому должно придти, или другого ожидать нам?», они преодолевают себя, и тогда только, когда свободная воля их не склонилась ко злу, происходит заветное: «сила Моя в немощи совершается». И подается помощь. И тогда только каждый открывает как личный опыт обещание «Я с вами во все дни до скончания века». Не раньше. Таков один из самых моих любимых моментов и самый яркий, пожалуй, когда бесчувственный дотоле ко всему, кроме собственной карьеры, Марк находит силы противостоять профессору Стрейку, но есть и другие — допрос Джоанны, поиски Мерлина ею же вкупе с доктором Димблом и Артуром Деннистоном.

И уж если перечислять любимое — в первую очередь, это блистательно-уничтожающая характеристика вузовско-научно-исследовательской кухни, по вертикали от лорда Феверстона до несчастного Марка, гениально совмещенная Льюисом с раскрытием евангельского «по плодам их узнаете их», ведь в оригинале сверхорганизация ненавидящих жизнь именуется общеположительным N.I.C.E. (что в русском переводе остроумно заменено на аббревиатуру ГНИИЛИ, с всплывающими ассоциативно НИИЧаВо и НИИКаВо Стругацких, но, к сожалению, в результате потеряна интрига, так как сущность явления дарится читателю сразу) и лишь постепенно эти «хорошие» проявляются как волки в овечьей шкуре. Во-вторых, тема вавилонской башни и смешения языков. В стихе из Дэвида Линдсея, цитата из которого послужила частью названия романа, упоминается тень твердыни зла («The shadow of that hyddeous strength»), а имеется в виду именно вавилонская башня (слово «strength» употреблено в архаическом значении «крепость», «твердыня»). И рухнуть ей суждено от действий обезумевших и потерявших дар взаимопонимания строителей, как в библейском повествовании, но Льюис находит для этого оригинальный поворот сюжета и разворачивается невероятная сцена. В-третьих, милая честертоновская струя о верности истине, если даже весь мир против тебя, о бесконечной красоте малых и простых вещей, об обретении себя в отказе от самости словно ответ на нынешние навязчивые внушения о самореализации любой ценой. Всё это, вполне очевидно, не будет близко нехристианскому читателю, которому тогда останется восхищаться, подобно уже упоминавшемуся Джорджу Оруэллу, пророческими предупреждениями о том, куда заведет человечество упоение «чудовищными мечтами о власти».

Оценка: 10
⇑ Наверх