Дэйзи Джонсон «В самой глубине»

Примерно до середины эта гипнотизирующая история вызывала у меня впечатление глубоко личной авторской метафоры, существующей в сюрреалистическом мире, центром которого выступает река. Но потом я обратил внимание на заднюю сторону обложки, где сюжет назван «переосмыслением мифа об Эдипе», полез в Википедию — и все тут же встало на свои места. Да, я — необразованное чудовище, и об Эдипе знал только что-то поверхностное про «ревность к матери». А у Джонсон эта основа как раз не «на глубине», как в названии, а на самой поверхности, и уже под нее заложен «дорожный сюжет» о потерянных людях современной Америки.

Повествование сплетено из десятков деталей холодного мира, который невозможно постичь физически, но который открыт к любым эмоциональным интерпретациям. Сюжет покрыт тонкой вуалью магического реализма — люди в нем живут без условностей, пуская в дома незнакомцев и ставя воображаемое выше реального. Здесь в реке водятся водяной вор и страшный Бонак, герои меняют пол, когда чувствуют, что перемены неотвратимы, а судьба предопределена и безжалостна. В то же время герои не отчаиваются: если поймать волну этой неоднородной жизни, то можно стать ее частью и суметь познать себя. К этому и стремятся Гретель, Марго/Маркус, Фиона и Сара, каждый день приближаясь к экзистенциальной цели своих поисков. И она совершенно ожидаемо приводит их к трагедии.

Пронзительная и красивая книга.

Эдип цар(евна)

«Я внезапно поняла, что ты наделала, сотворив собственный язык и обучив меня ему. Мы стали чужаками в этом мире.»

На самом деле, чужаками в мире сделал их не собственный язык, язык лишь надстройка, в то время, как базис — образ жизни. А маргинальность не способствует социализации. То есть, жить на лодке, время от времени нанимаясь для выполнения поденной неквалифицированной работы — значит выпасть из сферы внимания государства: не платить налогов, не иметь медицинской страховки, лишить ребенка возможности посещать образовательное учреждение.

Откровенно говоря, работа Гретель в качестве лексикографа, имея в виду ее детство, весьма сомнительна. Ну или девушка немыслимый самородок, при должном внимании к развитию талантов обещавший стать гением. Примем как данность. Отправной точкой к тому, чтобы читать Дейзи Джонсон для меня стало не членство ее дебютного романа в шорте Букера, а переводчик.

Так тоже бывает. Когда круг твоего чтения обширен и разнообразен, с определенного времени начинаешь обращать внимание не только на авторов, но и на переводчиков иностранной литературы, редакторов, издательства. Перемещаясь из категории читателей в лигу книжных экспертов. Не ради дивидендов, тут их не полагается, для радости. Дмитрий Шепелев покорил меня первой прочитанной в его переводе книгой, «Подменышем» Джой Уильямс и новых его работ стараюсь не упускать из поля зрения.

Таким образом, «Сестер» Дейзи Джонсон, которые на самом деле вторая книга, прочла из-за переводчика, писательница заинтересовала тоже, потому и обратилась к ее звездному дебюту. И вот какая странность, «В самой глубине» по всему должна бы быть плохой книгой, но отчего-то получилась стоящей.

Когда автор со школярским тщанием вгоняет историю в прокрустово ложе мифа об Эдипе, совмещенном с феминистской повесткой, для остроты и пикантности приперчив «Моби Диком» — ждать хорошего, вроде бы, не приходится. И тем более удивительно, что все-таки хорошо. Тот редчайший случай, когда «сделанная» книга обретает живое дыхание, а читать по-настоящему интересно.

Ну потому что героини живые, обаятельные особым гранжевым маргинальным очарованием. Потому что подлинная жизнь, вопреки авторской воле, вознамерившейся отдолбить эдипов миф от забора до обеда, входит в историю, одушевляя ее особой витальностью. Словно бы против авторской воли, встраиваясь в историю капитана Ахава и Белого кита, изначально пущенную здесь по бордюру.

Сильная харизматичная глубоко порочная мать, обожаемая детьми. Слабого губит, сильного сминает и калечит. Наплевав на материнство, ставит превыше всего маниакальную одержимость чудовищем, скрытым в самой глубине. Даже потеря части тела не заставляет отказаться от цели, ставшей сверхценностью и смыслом жизни.

И как-то так получается, что в финале, вместо того, чтобы осудить безумную старуху, ты, читатель, испытываешь в отношении нее благоговейный трепет. Так тоже бывает, по всему должно было бы стать макулатурой, но осеняет Муза крылом — и оказывается литературой.