Всеволод Вячеславович Иванов «Дитё»
В монгольской степи обосновался, выбитый белыми из прииртышья, партизанский отряд. Скука и тоска одолевает русских мужиков в чужой степи, не спасают положение даже кочующие рядом киргизы.
Но вот однажды появился в отряде ребёнок, совсем маленький, грудной…
Впервые в «Красной газете», 1922, № 212, 12 февраля.
Входит в:
— сборник «Лога», 1922 г.
— сборник «Седьмой берег», 1922 г.
— сборник «Седьмой берег», 1923 г.
— антологию «Литературная Россия», 1924 г.
— сборник «Рассказы», 1925 г.
— сборник «Рассказы о себе», 1925 г.
— сборник «Рассказы», 1927 г.
— сборник «Дикие люди», 1934 г.
— антологию «Окрылённые временем», 1990 г.
— антологию «Российские фантасмагории», 1992 г.
— антологию «Сада кад сам се пробудио. Антологиjа руске приче XX века (од Сологуба до Хармса)», 1995 г.
— антологию «Антологиjа руске приче. XX век», 2020 г.
Издания на иностранных языках:
Отзывы читателей
Рейтинг отзыва
Zangezi, 19 февраля 2021 г.
Очень сильный даже для Вс. Иванова рассказ — беспощадный, прозрачный, скупой, как слеза. И понятно, почему его не печатали в советское время, даже в восьмитомнике 70-х годов — красные партизаны показаны тут отнюдь не с гуманистической стороны, а такими, какими и были — дикой пылью, взметнувшейся с самого дна воронки, на месте которой когда-то была Россия.
tarasovich09, 6 июля 2016 г.
Замечательный рассказ «Дите» — это гражданская война в пустыне: киргизы, их быт, красные партизаны, жестокость и кровь, которые царят в бешеном мире. Расстреляв белогвардейскую семью, красные жалеют маленького ребенка, находят киргизку, которая кормит его грудью. Очень трогает образ тонкого, обидчивого и нежного человека, казначея отряда Афанасия Петровича, который в условиях ненависти, злобы и жестокости пытается сохранить хоть что-то человеческое, братское и мирное в себе и в душах людей. Этот рассказ высоко оценивали многие: от представителей власти, до коллег -писателей (Горький, Каверин, Паустовский, Шкловский).
Резиновый Лев, 31 декабря 2011 г.
Читаешь иной раз фантастичекие рассказики, какие-то нравятся, и оценки высокие недрогнувшей рукой расставляешь. Но точит червь сомнения: это всё равно что пользоваться линейкой с давно обгрызенными краями и затёртыми метками, когда 20 сантиметров сойдут за сорок, коли сильно не присматриваться. Но вот в руках появляется эталон из палаты мер и весов. Тоже ведь рассказ. Приятная кучерявость стиля, единственно возможные слова, обыденная жестокость гражданской войны. И тогда понимаешь, где мастер работал, а где подростки на уроке труда с деревянными чурочками баловались.