Александр Пушкин «История Пугачева»

Первое, с чем сравнивают эту работу Пушкина, так это с «Капитанской дочкой», естественно. А стоит сравнить её и капитальным трудом Карамзина, над которым Пушкин в молодости посмеивался. Ведь и у Пушкина труд в том же духе, только масштаб поменьше и горизонт поуже. Такое же дотошное изложение фактов, которое часть заслоняет выводы. Та же попытка соблюсти объективность, и тоже не всегда удачная. Та же сосредоточенность на центральном театре событий при слабом внимании к периферии. Даже язык Пушкина в этом сочинении меняется, становится ближе к Карамзину.

Но самое интересное — знаменитая насмешка А.С. в адрес истории Карамзина, насчёт пользы самовластия и прелестях кнута. Оказывается, посмеялся над собой. Взявшись за серьёзное исследование, Пушкин повторил путь более раннего вольнодумца. Карамзин в александровские времена даже позволял себе больше выпадов в адрес самовластия, чем Пушкин в николаевские. А кнут охотно применяли обе стороны конфликта. Пушкин подробно описывает и, нет, не оправдывает, но старается понять и террор пугачёвцев, и террор властей. И из текста напрашивается вывод, что террор екатерининских офицеров, конечно, неприятен, но террор пугачёвских атаманов всё-таки масштабнее и беспощаднее. И эффективность екатерининского аппарата, при всех его катастрофических провалах, оказалась в итоге всё же выше, чем эффективность атаманского управления. Действительно, доведись Пугачёву укрепить своё царство хотя бы на локальном уровне, он остался бы в истории как самый жестокий и самый неумелый царь в истории России.

И всё-таки, при всём своём старании и добросовестности, Пушкин не историк. До уровня Карамзина он не дотянул. И «Капитанская дочка» оказалась на порядок сильнее его «Истории», даже в чисто историческом плане.

Написанный по заданию Николая Первого памфлет (разумеется, никакой не исторический труд) А.С.Пушкина свою задачу выполнил: утвердил справедливость свирепой расправы правительства с восставшими, затушевал подлинные причины восстания и убрал подальше от глаз интересующихся детали, которые не укладывались в официозную схему. Но эти задачи выполнены необычайно топорно. Империализм и ненависть дворянина к крестьянам и казакам настолько явно выпирают из текста (простонародье для аристократа Пушкина — просто «сволочь»), что книжка про «пугачевский бунт» читательского успеха не имела — несмотря на тщательно выстроенный царским и советским правительствами культ Великого Пушкина.

Ну, по крайней мере, А.С.Пушкин хорошо заработал на написании этого памфлета. И то хлеб.

Любопытна динамика библиографии этой книжки. Она активно издавалась при Сталине, всего один раз при Хрущеве, четыре раза Брежневе (причём один раз в Башкирии, как раз там, где царские генералы массово вешали бунтовщиков-башкир), два раза, почти синхронно, в короткий период правления Андропова, а затем много-много раз при Путине (интенсивно после 2008 года). Это довольно ясно говорит об умонастроениях и страхах власть предержащих в те или иные исторические эпохи. Чуть сдвинутые даты — потому что книга ставилась в план на публикацию заранее.

Очень жаль, что в средней школе проходят «Капитанскую дочку», а не эту вещь — она и гораздо интересней, и гораздо поучительней, мне кажется. Не говоря уж о том, что талант Пушкина, которого наша школа привыкла выставлять таким гением-вертопрахом, которому легко даются стишки про любовь, проявляется с довольно неожиданной стороны — тщательного и вдумчивого историка.

Увы, я лично из школы о восстании Пугачева вынесла только то, что оно было. Возможно, людям, лучше меня знакомым с предметом, Пушкин будет и неинтересен — хотя, как я понимаю, на тот момент, когда он писал, аналогичных работ на русском еще не было, так что он интересен по крайней мере как первый историк этого вопроса. Нельзя, конечно, сравнивать работу Пушкина с классическими трудами по истории с разбором предпосылок, причин и последствий, но у него не было и ни малейшей возможности это сделать — ведь стоило бы начать разбираться в причинах, тут же выявились бы все основные проблемы тогдашнего социального строя, которые ко времени Пушкина совершенно никуда не делись. Но в данном случае, с нашей колокольни, умному достаточно.

Что особенно поражает в истории пугачевского восстания — это замедленная реакция правительства и легкость, с которой войска и жители переходили на сторону Пугачева. Екатерина боится отозвать Суворова из иностранной кампании, чтобы не показать западу, насколько велика в действительности внутренняя проблема — пусть лучше Пугачев повырезает еще пару городов и перевешает еще несколько сот дворян, делов-то. Горе-полководцы, оказавшиеся против Пугачева в начале кампании, обоснованно опасаются, как бы их войска не перешли на сторону противника — что и происходит, особенно с казаками. Более того, «мирное» население, огромное количество бродящего по России всякого сброда и отрепья, охотно бросается к Пугачеву, так что он как Змей Горыныч — вчера его разбили вчистую, а сегодня он уже с новыми силами вчетверо больше прежних. Правда, в его случае закономерность наблюдается: переходят наименее ценные, но наиболее многочисленные слои населения, чернь или, как выражается Пушкин, сволочь. Дворяне переходят разве из трусости, но у Пугачева не хватило еще ума этих перешедших дворян использовать, а не наказывать на потеху своей черни.

Удивительно, еще раз повторюсь, как при таком обилии блестящих полководцев, предводительствовавших в иностранных кампаниях, так долго не находилось приличного человека, который смог бы победить этот сброд — и ведь стоило ему найтись (говорю сначала про Бибикова), как тут же дела пошли на лад. А все эти провинциальные военачальники, особенно комендант Оренбурга, заслуженно охаянный Пушкином в «Капитанской дочке» — просто стыдно. Нам, воспитанным на военной идеологии Второй мировой, просто не понять, как какой-то подчиненный военный может заявить своему начальнику, что он-де в кампании участвовать больше не будет, потому что устал, не хочет и тд. У меня лично перед глазами сразу встает товарищ Сталин и расстрел всей семьи, а с военными, боровшимися с Пугачевым, это происходило сплошь и рядом. Такое чувство, что разорение городов, гибель того же дворянства, взбаламучивание всей страны никого из власть предержащих особо не трогало, и поэтому к действиям Пугачева относились не особо внимательно. Вроде и воевали с ним, но как-то спустя рукава, и каждый участник процесса, за исключением единиц, больше думал о своей не то что шкуре, а о своем удобстве, чем о результате. Все это на фоне блистательного века Екатерины выглядит очень печально, и выводов относительно успехов в борьбе с внешними врагами и провалов во внутренних делах делать не хочется.