Костанца Казати «Клитемнестра»

Страсти по Клитемнестре

Куда плывете вы?

Когда бы не Елена,

Что Троя вам одна, ахейские мужи?

Мифы универсальны, способов пересказать их столько же, сколько рассказчиков и каждый находит для этого свои слова, смещая акценты в естественном для себя направлении. 28-летняя американка Костанца Казати выбрала для истории Клитемнестры радикально-феминистский способ подачи, от души обогатив классику апокрифами и безжалостно обрубив неудобный для истории сильной женщины финал. Что ж, имеет право.

Миф о Клитемнестре, со всеми этими семейными ужасами дето-, муже- и матереубийства — один из тех, к которым чаще всего обращается современность. Совсем недавно все читали «Дом имен» Колма Тойбина, где рассказ ведется от лица Клитемнестры, совсем свежая «Троя» в пересказе Стивена Фрая не обходит этой истории вниманием, «Песнь Ахилла» Мадлен Миллер тоже задевает ее, хотя бы и по касательной. Даже громкий китайский детектив «Эвмениды», который читали тоже примерно все — для расшифровки названия нужно было, как минимум, прочесть в интернетах об Оресте и эриниях.

Притягательность этой части гомеровой «Илиады» для интерпретаторов от Эсхила с Софоклом и Еврипидом до наших дней, наверно в том, что Клитемнестра персонаж-ключ, открывающий многие двери: из-за Елены (сестры) началась Троянская война, Агамемнон (муж) был военачальником, Ифигению (дочь) принесли в жертву, чтобы многомесячный штиль сменился попутным ветром. Впрочем, с Ифигенией все не так однозначно, у Еврипида Артемида в последний момент заменяет ее на алтаре жертвенной овцой, саму же девушку уносит в Тавриду, где та долго и счастливо живет царицей. Эгисф (деверь) помогает убить мужа. Орест и Электра (дети) мстят за отца

Вы можете любить или не любить, знать десяток интерпретаций какого-то мифа или не знать даже источника — все равно это часть культурного контекста, в котором мы живем. Чрезвычайно пластичного, как выясняется. В версии Казати Клитемнестра дева-воительница, что естественно для лаконской царевны, спартанцы отличались большим участием женщин в общественной жизни, чем афиняне. И да, будучи сестрой Елены, от которой как-то не ждешь боевитости, могла бы защищать красавицу. Но тема Тантала, уж простите, хромает на обе ноги. Хотя бы потому, что замужество предполагает для женщины необходимость оставить отцовский дом, а не продолжать жить в нем вместе с мужем столько времени, что уже и ребенок родился.

По апокрифическому варианту, использованному писательницей, Клитемнестра до замужества с Агамемноном была супругой Тантала (не тем, который «танталовы муки», а его внуком. Трагедия, которой закончился первый брак героини, описана с большим мастерством и трудно представить читательницу, которую этот эпизод оставил бы равнодушной. Но с точки зрения причинно-следственных связей эта часть оставляет много вопросов. Почему молодые супруги не отправились во владения Тантала, а остались у Тиндарея с Ледой в Спарте? С какого перепуга Клитемнестра, увидев синяки у Елены, идет к брату мужа сестры, габаритами превосходящему себя примерно втрое, и затевает драку?

Это вообще нормально, хрупкой молодой женщине прийти к мужику, похожему на Дуэйна скалу Джонсона и начать наскакивать на него из-за, внимание, плохого обращения его брата с женой? Менелай не сын Агамемнону, не слуга его, она чего ждала, что тот погрозит брату пальчиком или выпорет его? Да будь ты хоть сто раз спартанка, сопоставлять весовые категории нужно. И это не говоря о том, что красота Елены ограждала ее от мужской грубости надежнее любой сестринской заботы, однако Казати последовательно проводит линию воинствующего феминизма: все мужчины грязные животные, и странная сцена, повлекшая жестокие последствия, для ее искаженной картины мира естественна.

Еще один странный анахронизм романа богоборчество Клитемнестры, все-таки речь о женщине из античной Греции, сознанию которой атеизм как способ мировосприятия чужд абсолютно, это не двадцать первый век и даже не девятнадцатый, это мир, где боги являют себя постоянно, да черт побери, мать самой Клитемнестры родила Прекрасную Елену от Зевса. Это принимается как данность, а разговоры рабов о смазливом чужестранце, посетившем Спарту примерно за год до рождения малышки, которые внезапно становятся решающим аргументом в глазах Клитемнестры и самой Елены в тех обстоятельствах если бы и повлекли какие-то последствия, то порку сплетников. Механический перенос человека прошлого в сознание современника прием популярный, но совершенно неоправданный, такой род попаданчества.

Впечатление от книги в целом, с ее навязчиво педалируемым сестринством, когда героиня рыдает над наложницей мужа (так-то по всем источникам бедняжку Кассандру убила именно Клитемнестра) — посредственная поделка на злобу дня. А опущенный финал делает ее и вовсе трехногой собакой. Это как в фильме «Чикаго»: «А где тот момент, когда ты вышибла им мозги?» А где тот момент, когда сын убил тебя?