Михаил Елизаров «Юдоль»

Карнавальный оккультный роман Михаила Елизарова «Юдоль» предлагает читателю историю о самодеятельном и очень везучем сатанисте, возжелавшем на пенсии служить Диаволу, влезшем в тихий омут престарелых московских чернокнижников, добывшем главный инфернальный артефакт и чуть не обратившем Вселенную в Юдоль, а также о противостоящих ему юродивых, кусачей иконе Богородицы, маньяке с карандашами-кохинорами, копролитовой статуе Люцифера, Бархатном Агнце и оказавшемся посреди всего этого земного ада маленьком мальчике без пальчика.

В «Юдоли» писатель не просто возвращается к макабрическим сюжетам раннего творчества, а отпускает свое перо на вольный воздух после огромного акта художественного воздержания, каким для этого могучего языком и фантазией автора был роман «Земля». Результат – лучший роман Михаила Елизарова, где всё «что» безумно, болезненно, грязно, отвратительно и чудовищно, а всё «как» восхитительно, изобретательно, изящно, умно и, не побоюсь этого слова, совершенно. В «Юдоли» Елизаров собирает центральные мотивы «Pasternak», «Библиотекаря», «Мультиков» и «Земли» и конструирует из них водоворот великолепно написанных омерзительных сцен с участием потерявших всякую связь с реальностью городских сумасшедших всех сортов – от предынсультного сторожа чёртова колеса до известного советского диктора Кириллова. Не читали Елизарова? Начните с «Юдоли».

«Юдоль» – настоящий праздник для любителей интеллектуальной чернухи. Долгие, переполненные философской терминологией прогоны о метафизическом устройстве мироздания сопровождаются ехидными комментариями рассказчика о мутности этих конструкций для читателя/слушателя (мальчик-без-пальчика, выслушивающий откровения о языковой природе феноменов в устах Бога, регулярно возмущается, что за чушь). Оккультные ритуалы описаны подробно и серьезно, но выглядят откровенным стебом над бытовыми представлениями о служении нечистым силам, причем демоны и черти оказываются даже более комичными, чем выжившие из ума старики-сатанисты. Особенно старается бес-куплетист, поселившей в глотке одного из местных юродивых и сопровождающий пророческие реляции другого юродивого нелепыми виршами. Стихов здесь в целом очень много, в первую очередь переделанных на инфернально-апокалиптический лад советских песен – Елизаров наконец-то соединяет в одном тексте оба полушария своего литературного таланта, прозаическое и песенное.

Автор будто бы дает мастер-класс по жанру «городское дарк фэнтези»: тут и ведьмы с колдунами, и порчи с мороками, и духи мертвых с чертями – вот только характеристика «дарк» выкручена на такой максимум, что с непривычки «Юдоль» дочитать до конца будет непросто. Черная магия – удел не юношей/девушек бледных со взором горящим, но бесформенных мерзких стариков и старух, озлобленных на весь мир, а от мефистофелей и не пахнет «я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо», все они голодные звери, дорого берущие за услуги. Очень важно, что Елизаров показывает доминанту безумия в поведении как культистов, так и нечисти: путь богоборчества – это путь распада, и первым разрушается самое хрупкое, что есть и в человеке, и в падшем ангеле – разум. Также писатель постоянно приземляет оккультизм: заклинания работают через раз, черти далеко не всесильны, а над Диаволом постоянно хохмят, что он сам себе помочь не в состоянии, не то что прийти на помощь кому-то из приспешников.

В «Юдоли» прекрасно все (погоны, кокарда, исподнее) – и богатый на ловкие метафоры стиль, и безостановочно агонизирующий сюжет, и дизайн мира с посмертной аксиомой Эскобара, и персонажи один больнее и уродливее другого, и уморительные песни-пародии, и общая атмосфера комедийной пляски смерти. Новый роман Михаила Елизарова – одно из важнейших литературных событий 2025 года в России и большой приятный сюрприз для его поклонников, потому что тут Елизаров превзошел самого себя. Спасибо ему за это читательское счастье.

Елизарова читать «с пылу, с жару» не доводилось. Открыл автора для себя всего лет 5-ть назад. Погрузился в его творчество и не только литературное с головой. Но книги растягивал. Смаковал. Каждый из романов и сборников хорош. Но хорош по-своему. Елизаров не стоит на месте. Из оккультного хулигана в «PASTERNAKE» в «Мультиках» он преобразился в серьёзного творца, почти не позволяющего себе ехидства. Елизаров разный, но узнаваемый. Елизаров знакомый, но неповторимый. Мне оставалось прочесть «Землю», которую громко называют русским Танатосом, но тут, как Испанский грипп нагрянула «Юдоль».

Заглавное предложение романа многое обещает. «Сразу после выхода на пенсию Андрей Тимофеевич Сапогов решил продать душу Сатане…» Оно задает тон и атмосферу. «Юдоль» — это оккультный фолиант. Это поваренная книга ведьмака. Это АнтиБиблия. Этот томик, так и хочется обернуть кожаным переплётом с человеческим безглазым ликом на обложке.

Сюжет книги крутится вокруг апокалипсиса. Конец света грядёт в разваливающейся советской империи. Рушится Союз Советских и трещинами покрывается мироздание. Сатана-Диавол жаждет отделить Имена от предметов и насовсем уничтожить бытие. В преддверии торжества зла самая разнообразная нечисть начинает вдвойне свирепствовать. Ведьмы ворожат и плюют на иконы в церквях, колдуны насылают мор на соседей, инфернальные псы (от слова PSY) разгуливают между хрущёвок, а юроды воют падающим небесам псалмы, от которых стынет в жилах кровь и закипает жижа в глазницах. Остановить это безобразие должен самый обыкновенный советский школьник Костя, у которого на руке странный окостеневший безымянный палец, который, оказывается, вовсе не ему принадлежит.

«Юдоль» — это и сказка, и притча. Поэтому не стоит удивляться, когда Косте о устройстве бытия и коварных планах Сатаны рассказывает царапина, сделанная седьмым гвоздем из гроба. Большая редкость! Мы же не удивляемся говорящей щуке, в конце концов. Но сказка эта не добрая. Она и готическая, и кровавая, и сатанинская, и кишащая маньяками, и изобилующая безумцами.

И хоть сюжет в книге не главное, он крепок. Крепок для сказки, конечно. В одном из интервью на презентации «Земли» Елизаров рассказывал, как современного читателя приучили, что развешенные ружья должны выстреливать. Но он с этим не согласен. Литература, по его мнению, бывает совершенно разная. Не обязательно герой должен развиваться к финалу, не обязательно должен иметься логический конец. Автор своими книгами может ставить совершенно разные задачи. Вот и «Юдоль» — это «разная» литература. В ней на первом месте атмосфера и нахождение в самом романе, а не финал и рост героев. Но и финал и герои в книге на уровне. Не пугайтесь.

Язык, которым написан роман – это что-то с чем-то. Это смердящее великолепие. Это гноящееся облаками небесное волшебство. Давно я не читал такого густого и наваристого текста. 480 страниц, в которые надо вчитываться и медленно тонуть, как в болоте. Но насыщенный текст не значит, что его тяжело читать. Книгой захлёбываешься. Ведьмы; колдуны; их кроваво-мясные сражения; выглядывающие из-за величавых клёнов рогатые демоны; ёмкие описания конфликта Бога и Сатаны; ритуалы; обилие кладбищенской нежити; отгрызенные конечности; проглоченные ногти; измельчённые в муку берцовые кости…. Всё это читаешь, словно руками ешь невероятно вкусное блюдо с острющими шипами и осколками стекла внутри. Ешь, режешься, кусаешь и грызёшь собственные пальцы, но оторваться не можешь. Как это вкусно! Как это гипнотизирует! Как это загоняет в транс чёрной церкви!

Огромное место в романе занимают рассуждения и описание устройства нашего мира. Места в нём человека, Сатаны, Бога, Времени, Смерти, Зла и Добра. Елизаров проделал ошеломительную и грандиозную работу, изучая все эти ноумены и феномены, разделывая и заново собирая бытие и реальность.

Это огромный труд. Но именно эти философские, да ещё написанные с наичернейшим юмором рассуждения могут отпугнуть неподготовленного читателя. А у Михаила Юрьевича ещё остались такие? Неподготовленные?

Если бы меня пытали калённым железом и заставили назвать авторов, на которых в «Юдоли» похож Елизаров, я бы, вертясь и брызжа слюной, выхаркнул: Гоголь, Масодов, Пелевин!!!!

От Гоголя вычурная и выпуклая нежить. От Масодова кровища и ритуализм, пропахший чем-то умирающим постсоветским. От Пелевина бесконечные копания в пластах реальности.

Но Елизаров не вторичен. Его текст неповторим. Это невероятной красоты произведение. И пусть эта красота полна вывалившимся из кишок холодцом, пошлыми богохульными частушками и красно-коричневой вязкой кровью… а ещё Елизаров снова хулиганит. «..пи..ры из разных колон, вышли Сатане на поклон...»...

Юдоль – это трагедия развала огромной страны. Это покосившиеся беседки-грибы во дворах; это вывернутые почтовые ящики в подъездах; это каркающие старухи на лавках; это старики с их пустыми макаронами на завтрак, обед и ужин; это Останкинская телебашня, из которой вещается, что всё хорошо, но вдруг диктор Кириллов начинает тарабанить чертовщину о бесконечной грусти и хвори…

Юдоль – мощный роман! Елизарову удалось написать книгу, по которой не надо сёрфить от волны сюжета к волне. Юдоль надо обсасывать, разжёвывать по 150 раз, смаковать. На данный момент – это лучшее, что сотворил Михаил Юрьевич.

9 из 10. Минус бал за усталость к концу книги. Я всей душой не хотел, что бы роман кончался, но я выдохся от этого концентрата безумия, тлена и мрака.

Мне было страшно! Мне было весело! Мне повезло!

История разворачивается вокруг советского «маленького» человека, на старости лет решившего продать душу, и всем сопутствующим этому действу коллизиям. Сюжета не касаюсь, даже упоминание инфернальных и божественных сущностей романа может лишить части удовольствия от эффекта неожиданности при встречи с ними в тексте.

Экспозиция романа напоминает нечто среднее между «Альтистом Даниловым» Орлова и «Тхаги» Пелевина. Беззлобное глумление над позднесоветской действительностью и оккультным жанром в целом. Читается легко и с перманентной улыбкой на лице.

Начиная с завязки автор к гэгам добавляет «саспенс» и прочий шок-контент. Уход в мистический триллер? Но это так не работает, заданная ранее атмосфера не позволяет испугаться. Описываемые жестокие сцены воспринимаются потоками томатного сока и прочей бутафорией, как в «комедиях ужасов» (не тромовский треш, а постмодернистская деконструкция, как «В финале Джон умрет» и «Хижина в лесу»). Если продолжить аналогию с кино, вместо тревожной музыки хорроров нас развлекают переделки советских шлягеров на оккультный лад и такие же стишки («чернокнижник конопатый извел девушку Гекатой»).

Чтобы не казаться легковесным в романе присутствует совершенно пелевинская подача философии и гностической космогонии через диалоги. Ближе к концовке философские диалоги сменяются визионерскими лекциями ближе к диковскому «Валису». Елизарову было важно максимально подробно донести свою мифологию до читателя, даже в ущерб динамике повествования, не считаю это недостатком — мне было интересно.

Из особенностей: повествование идет от первого лица, но не от одного из героев, а неизвестной сущности — толи мемуары, толи затянувшаяся байка, адресованная конкретному слушателю, с небольшими лирическими отступлениями и авторской самоиронией. Довольно спорный натурализм, но видимо это неотъемлемая часть композиции («мерзость делает нас людьми»), поклонники Сорокина и Мамлеева, безусловно, оценят.

Несмотря на все недостатки, это самая смешная книга из мною прочитанных за последние годы. Восприимчивым к черному юмору — рекомендую.

Чертов палец

Топовый автор, под книги которого Редакция Елены Шубиной создала нынешним летом серию «Читальня Михаила Елизарова» (обложки в едином «советском», характерно состаренном, дизайне), после «Земли» не радовал произведениями крупной формы. Книги выходили регулярно, но все это были сборники малой прозы: рассказы, очерки, эссе, а хотелось смелости «Библиотекаря», хтонической мощи «Земли», скандальности «Pasternakа» — на худой конец. Хотелось большого. И оно случилось, ответив разом всем читательским ожиданиям.

Протагонист (он же антагонист) «Юдоли», Сапогов, пенсионер из собеса, намерен предаться дьяволу, чтобы напоследок пожить всласть. Он такой престарелый сологубовский Ардальон Борисович: чувства тупы; все, доходящее до сознания, претворяется в мерзость и грязь; никого не любит и никем не любим. Время действия середина 80-х, Кашпировский в телевизоре и вот это вот все. Уровень духовного самосознания, выросшего в государственном атеизме, Сапогова, стремится к минус единице, и в продаже бессмертной души он не видит ничего катастрофического.

Со своей мелкой душонкой не нужен примерно никому, даже если бы желающий приобрести имелся, но единственная сущность, которой можно было бы вменить таковое, лежит в образе сомнительных художественных достоинств статуи из окаменевшего дерьма рядом с мумифицированным трупом местной пьянчуги в панельной «двушке». На руке уродца не хватает безымянного, и если кто отыщет палец, вернув владельцу, тот пробудит зло с большой буквы «З» и наступит юдоль (с большой «Ю»). Откровенно не понимаю, почему автор выбрал достаточно нейтральное по смыслу слово для обозначения мировой катастрофы. Когда натыкаешься на фразу, вроде: «Он/она покинул/а эту юдоль скорбей, теперь в лучшем мире» — под юдолью подразумевается земная жизнь, и что в ней такого уж страшного?

Пока злодейский пенсионер в череде приключений ищет и находит вожделенный палец, силы добра не дремлют. Разного рода недотыкомкам, вообразившим себя колдунами и ведьмами, противопоставлен апокалиптический псарь с невидимыми собаками, клички которых повторяют в сниженном ключе имена четырех всадников Апокалипсиса. А главное, с нами Костя, советский школьник. Он избран орудием Божьего Ничто, которое обширными инфдамповыми вливаниями на темы добра и зла восполнит недостаток такого рода знаний в читательском организме.

Аннотация обещает веселую и страшную сказку для взрослых. Мне не было страшно, не было и весело. Пусть вам повезет больше.

Сказка начинается сразу, без зачина, долгим нашёптыванием в настоящем времени, из которого постепенно вырисовывается даже не сама история, а то, кто и кому её рассказывает. Возжелавший продать душу Сатане счетовод Сапогов — это трагикомичный колдун, но повествующее о нём существо вовсе не так нелепо. Оно способно на страшное, оно знает, как выглядит кремационный прах.

В «Юдоли» Михаил Елизаров откатился до настроек своей ранней прозы. Как и в «Мультиках», мистическое вновь прорвалось из советской повседневности, прямо из Перестройки, когда история столь глубоко рассекла бытие, что оттуда одной рукой можно было доставать сразу и проституток, и ведьмаков. Возврат писателя к истокам как правило хорошо воспринимают читатели и разочарованно — критики. Новый роман показывает классического Елизарова, ровно то, чего от него ждут поклонники, и то, чем он не может удовлетворить инстанцию — философскую некро-частушку. С её первыми куплетами настораживаешься: не просунут ли тебе то, чем любила шутить «Земля»?

В кладбищенском романе Елизарова чертовщины толком не было. Инфернальное содержалось в интеллектуалах-могильщиках из Москвы, хотя по-настоящему пугали лишь их софизмы. Роман разрывался столь высокопарной мыслью, что от неё хотелось отнести себя таксидермисту. В «Юдоли» присутствуют такие же несуразные вставки, но, когда по романному балагану бродят «опущенные боги», а из причинного места вылезает «глист-сионист», довольно странно критиковать примитивную гностическую космогонию. Елизаров всё время пытается усложнить кантианскую мысль о ноуменах и феноменах, но ни объясняющие их метафоры, ни их сверхъестественное прочтение не могут сделать философское измерение романа хоть чем-то отличным от 2D-игры: наш мир не более чем проекция непознаваемого разумом Божьего мира. Иллюстрирует этот принцип вынесенная на обложку «Электроника ИМ-02». И если бы всё оставалось ярмарочной философией, «Юдоль» вполне успешно напоминала бы фокусника, который жонглирует «онтическими ядрами». Но куда сильнее самопародии Елизаров увлечён дискурсом, который композиционно уничтожает его тексты. Вторая, «философская» половина «Юдоли» читается заметно хуже, а главы VIII-IX совсем перегружены, даже невыносимы. Это просто оккультная схоластика, формальный спор о терминах и понятиях, не имеющий отношения ни к знанию, ни к сюжету. Произведения взрослого уже писателя по-прежнему выглядят подростковыми, нахватано держащими экзамен перед кем-то невидимым. Посредственный философский гон без сомнения худшая черта елизаровской прозы.

Зато автор по-прежнему силён в юморе. Он смелый и ксенофобский, под стать песенному материалу. Ядерная война не так уж и плоха, ведь после неё кто-нибудь да выживет, например, «цыгане и киргизы». Кукольный туркменский мультик «Яртыгулак и лентяи» явно свидетельствует о том, что мир должен провалиться в тартарары. Филя из «Спокойны ночи, малыши» принимает ислам и становится Фарухом, из-за чего начинается конфликт с Хрюшей, но страна-то у нас «многоконфессиональная», так что, наставляет ведущая, давайте жить дружно. В лучших моментах смешон Сапогов, хотя юмор скорее сопровождает, чем направляет роман, похожий на шутливую перепевку чужого музыкального творчества.

Вторичность используемого Елизаровым материала, в общем-то, даже не постмодернична. Она не приводит к игровой цитатности или к коллажированию. Нет в ней и разрушительности. Елизаров случайным образом подбирает утильсырьё для какой-то своей печальной архаики. В ход идёт ни к селу ни к городу похищенный колдунами мем «Кто мы? Чего мы хотим?», или зашифрованный под именем Мити Митяева безумный харьковский художник Олег Митасов. Кореец Кимыч зачем-то исполняет роль Цоя, а всякий, кто слушал главного оккультного барда вся Руси — Михаила Круга — может опознать в Клавке Половинке легендарную сводницу Клавку Помидориху, со слов которой был записан «Фраер».

Рассказность помогает избежать многочисленных натяжек, когда герои магическим образом оказываются в нужном месте в нужное время. Но постоянство сказочной морфологии не соблюдено: нет дарителя, нет ложного героя, очень ненадёжно, на одной ниточке подвешены царевна (Макаровна) и отправитель (Божье Ничто). Огрубляя, в «Юдоли» есть лишь толпа волшебных помощников, которые вертятся вокруг мальчика Кости и колдуна Сапогова. Из тридцати одной сказочной акции «Юдоль» гасит как минимум дюжину, из-за чего нарушается цепь потери и приобретения ценностей. Сказочный канон смотрится так же искусственно, как и превращение вывески «МОЛОКО» в «МОЛОХ» посредством погасших «О» и боковой части «неоновых трубок буквы “к”». Это как вообще? Элементы сюжета плохо прилегают друг к другу, зазоры можно расковырять пальцем, хотя осквернять безымянный порой брезгливо:

«Проще сказать, старых богов «опустили» и отправили бытовать в петушиный метафизический угол, где они по сей день и влачат жалкое существование».

Что на это хочется ответить Елизарову?

Тивит никогда ЗЕМЛЁЙ не был и никогда быть не может!

Языку вроде бы придана та бодрость, с которой принято рассуждать об эгрегорах, но лёгкий, с бесинкой, стиль запыхается. Когда из прачечной тянет «запахом вскипевшей на утюге слюны», а занавеска касается как «удивительной доброты женщина» — это неожиданно и прекрасно, но, когда рядом же скребут «загаженными подошвами по стальной полосе оградки газона», или «разлапистые кусты пляшут танец уродливых лицедеев», в этом чувствуется юношеская избыточность, даже нагромождённость. Елизаров будто откатился не только к тематическим, но и ранним стилистическим настройкам, к «Ногтям» и натуралистичным побоищам «Библиотекаря». К слову, перекипевшей на утюге слюной уже пахло в «Мультиках», где тоже играли на «Электронике ИМ-02». Самоцитирование? Скорее бессолие. Елизаров ничем не приправляет повтор. В общем, «холодильный саркофаг мясного отдела хранит студёнистый отрез зельца».

Вдобавок Елизарова не очень заботит действие. Несмотря на растянутость, история о кончине мира в Юдоли событийно бедна и весьма скоротечна. Это лишь задник для другого представления.

«Юдоль» — это роман о хрупкости памяти, об её истираемости, крайне сентиментальный текст о том, что на фоне Апокалипсиса спастись можно лишь в личных воспоминаниях. Увы, личное всегда больше волнует носителя, чем наблюдателя, и при всей трогательности тайных летних дворов, куда предстоит отправиться героям, эту ностальгию не получается разделить из-за невыполненных текстом художественных обязательств. Михаил Елизаров будто забыл о читателе, без особой цели оставшись наедине с собой. Он то и дело оглядывается назад: в «Юдоли» ведьма шлёпает тем же холодцом, что и в «Украденных глазах», но отсылка вновь кажется повтором из-за незаинтересованности в собственном развитии. Роман выглядит ограничено и не может разрастись в сатанинскую самоцитацию. Михаилу Елизарову то ли всё равно, то ли просто осточертело. По сути в «Юдоли» он обозначает своё метафизическое отношение к происходящему. Бог и Люцифер в романе — это питающиеся душами запредельные жаждущие желудки. Нет особой разницы кому из них служить, ибо в конце твоё естество опустят в сок, но можно выбрать третью, ничейную сторону, Смерть, стать несъедобным для сильных мира сего. О чём в финале докладывает рассказчик, оказавшийся, так сказать, вполне принципиальным:

«Без разницы, какими опилками набивать полиграфический макет этого мира».

Это слишком хорошо накладывается как на конфликт Запада и России, так и на независимую позицию самого Елизарова, которая после 2022 года выглядит куда отстранённее и лаконичнее, нежели после 2014. Писатель будто и вправду сделал себя несъедобным: выпускает песни, которые подначивают тех, кто всюду видит дискредитацию, но в то же время безусловно желает стране победы. Вопреки маргинальному реноме, Михаила Елизарова вполне можно назвать центристом, который выдерживает удаление от желающих перетянуть его крайностей. «Юдоль» уже попытались истолковать как личное разочарование Елизарова, но этот печальный роман является не политическим, а… человеческим завещанием. В нём Елизаров прощается с ретроспективой советского детства, вспоминает харьковских юродивых и дурачков, незлобно просмеивает оккультные кружки, посматривает на свои прошлые тексты, машет рукой Союзу и вновь приходит к теме неразделённой любви, которая на фоне истории Сапогова кажется ещё более горькой. Лиричность финала совсем как тот елизаровский подорожник, листья которого похожи на отдающие ладоши — протянутый читателю, он сорван с важной писательской ранки.

Ведь Юдоль вовсе не «разомкнутый уроборос Литургической Памяти», не «аннигиляция Присутствия», не «мировая Порча, открепляющая Имена от Вещей» и даже не «вечная ночь».

Это просто скорбь от того, что всё понемногу заканчивается.

Крайне неприятная книга. Сама история вызывает чувство отвращения чуть ли не с самого начала. Да, хорошо написана, да, есть у автора и чувство юмора и много интересных идей и мыслей, но искать в этой грязи жемчужины я не готов. За детские страдания и глумление над передачей «Спокойной ночи, малыши» — отдельные минусы.

Буду ждать следующего романа Елизарова.

«Юдоль» Елизарова – это ужас. Не в смысле жанр, в смысле «ужас, как плохо». По крайней мере так я хотел написать, продираясь через первую треть книги. Потом я немного успокоился, но, пожалуй, можно сразу сказать, что перед нами самый слабый роман Михаила со времён «Pasternak`а».

«Юдоль» выглядит так, словно Елизарову нужно было что-то быстро написать, он склепал сюжет из всего, что под руку подвернулось, не работая над стилем, швырнул всё это на бумагу и по заданию из издательства искусственно раздул этого гомункула до неприлично больших размеров.

То есть на рахитичном сюжетном скелете, как у человека, страдающего тяжелейшим ожирением, налеплено столько высококалорийного и смертельного для читательского интереса жира, что сразу начинаешь пытаться это оправдать, пока не приходишь к единственно возможному объяснению: всё это осознанная культурная провокация и в концовке, воспалённый этой мыслью, находишь ей желаемое (но подлинное ли?) подтверждение.

По завязке же всё предельно просто: Старик решает продать душу Сатане, входит для этого в ведьмачье сообщество; параллельно разворачивается линия мальчика с сатанинским пальцем, который нужно отнять, чтобы присоединить его обратно к Сатане и ускорить наступление загадочной Юдоли. Собственно, перипетий в романе на маленькую повесть. Но что же занимает остальные килознаки, спросите вы?

1. Бесконечное умножение ненужных подробностей. Описательными излишествами уже была полна «Земля», но там хотя бы можно было подвести обоснование, что Елизаров щепетильно воспроизводит прошлый мир, в котором разворачивается действие романа. Здесь же Елизаров злоупотребляет описанием придуманных им (или подсмотренных на форумах сумасшедших, не знаю) ритуалов для доморощенных сатанистов. На них можно задушиться уже на первых же страницах. Они не слишком изобретательны и держатся на двух китах: что-то сделать наоборот христианской традиции (креститься или читать молитвы в обратном порядке) и использовать какой-то покойницкий элемент, чтобы навредить живым. Комбинаций подобных бесконечное кол-во и Михаил как будто пытался не пропустить ни одну. Местами, как в случае с разговором «на колдовском майдане» (гоголевский утомительный рефрен), это тянется просто неприлично долго.

2. Бесконечные разговоры о том, что такое Бог-дьявол-смерть. Елизаров, будто средневековый схоласт, пытается подвести «научную» базу под христианско-языческий понятийный аппарат, в котором все мы волей-неволей обитаем. И в целом можно похлопать ловкости той эквилибристики, с которой Михаил всё это выворачивает, только вот какого-то глобального смысла в этом ноль – я при всём желании даже банальной привязки к сюжету не разглядел, просто бесконечный фрактал обоснований обоснований. Охарактеризовать это можно, как в том меме: работа проделана огромная, получилось плохо.

В итоге мы имеем излишне простой сюжет, тяжеловесный подстрочник и абсолютно бледный, вымученный язык. Последнее, кстати, особенно важно. Сразу после «Юдоли» я полистал концовку неоконченной «Земли» в поисках связей, которые бы оправдали мучительное чтение (не нашёл), и понял, что это не «с памятью моей стало» – «Земля» действительно сочно и почти упоительно хорошо написана. В «Юдоли» даже юмор страдает каким-то бессилием, а натыканые, опять же без чувства меры, стишки на мотивы советских песен, блёклые и скучные относительно творчества Елизарова-песенника.

Естественно я, как человек с большим уважением относящийся к творчеству Михаила, вольно или невольно пытался оправдать, объяснить для себя: что это вообще было? Всерьёз перечитывать «Юдоль», вчитываться в неё, выискивая дополнительные крючки… одна мысль об этом для меня мучительна (сюда хорошо ложится и автоэпиграф Елизарова про «… я «Юдоль» никак не допишу»). Перечитывать не только концовку, а всю «Землю» целиком, чтобы привязаться к ней – тоже не слишком надёжная идея. Наверняка кто-то, проделав что-то подобное, предложит мало-мальский интересный ключ к тексту, но я считаю, что если автор не позволил мне считать какие-то смыслы, то это, как минимум, наша общая с ним недоработка.

И так как я отвергаю единоличную ответственность за неуспех романа в моих глазах, остаётся взяться за то, что говорит нам автор (здесь нет сюжетных спойлеров) в самой концовке:

«Но скажи, чем ещё было заполнять тринадцать часов и тринадцать минут … Без разницы, какими опилками набивать полиграфический макет этого мира. Феномено-Епископ создал Сущее таким, чтобы всякий живущий созерцал картинки и формы, не отвлекаясь на смысл, который отсутствует».

Я не знаю подсчитывал ли Елизаров какую-то среднюю корреляцию времени чтения на кол-во знаков, чтобы набить пространство между первой и последней страницей необходимым объёмом «опилок»; читается ли роман на самом деле 13 часов (мне он показался адовой вечностью – и тут тоже спасительная мысль: а может, так и задумано?). Но в этом отрезке я вижу не просто писательскую тягость о том, что нельзя преодолеть порог слова, человеческого восприятия и т.п. Я вижу чистосердечное признание в собственной творческой неудаче и в банальном неуважении к читательскому времени.

И да, в песнях у Елизарова часто основной иронический сюжет внезапно отступает, чтобы выпустить крик о подлинных чувствах. Да, через «Юдоль» тянется такая же лирическая линия голосом рассказчика. Только вот с основным сюжетом она нормально не рифмуется (при желании можно только сову на глобус натягивать), да и проза – не поэзия, где достаточно одного только чувства. В общем, и тут искать оправдания нет никакой возможности.

Пишу это только для того, чтобы предостеречь или, как минимум, подготовить поклонников автора, к которым отношу и себя. Если же вы Елизарова раньше не касались – начните лучше с «Библиотекаря».

Все таки для меня Елизаров останется отличным автором рассказов. А здесь все свалено в кучу—Пелевин, Сорокин, Мамлеев, личные прошлые наработки. А на выходе—пустота... Писатель Лимонов, как-то сказал, что литературный роман себя изжил, с чем не могу не согласиться. Ну не смешно это, не трагично, не вызывает желания как-то поразмышлять над прочитанным. Сам автор далеко не глупый человек, у него прекрасные лекции, интервью, неужели он сам не видит всю беззубость написанного? Даже как просто стёб над жанрами это не срабатывает.

Должен ли автор писать, чтобы понравиться читателю? Нет, не должен.

А вот должен ли писатель писать так, чтобы вызывать эмоции? Пожалуй, что да. Эмоции гнева, радости, веселья, удовольствия от прочитанного, но не равнодушия.

Елизаров потрясает. Я в юности прикладывался примерно к тому же источнику — последовательно к Деррида, Хайдеггеру, Сведенборгу, Шопенгауэру, не помню каким еще людям с раскатистыми фамилиями. Но делал я это при пустой голове — только чтобы пересказывать, рисуясь, короткостриженным девочкам с пирсингом в языках и журналом «Птюч» под мышкой. Декарт, дазайн и дасман, боже, вообще ничего уже не помню, а силач Елизаров все понял, перепридумал, пошинковал и заделал чудное мертвогоническое варево сперва для «Земли», а теперь и для «Юдоли». Потрясающая жуть и дичь, конечно.

Вообще «Земля» кажется более гладкой — от «Юдоли» у меня осталось призрачное чувство, что она такая немножечко сшитая из разнесенных по страницам писательского блокнота идей, что там много чего пошло в дело: и песни неспетые, и стихи, и недописанные рассказы, и стружка от прошлых романов. Но из-за этого все только острее — гвозди ржавые из страниц, осколки разные, все это задеваешь и прямо на ладошке случайно то рот говорящий процарапываешь, то столбнячную гангрену. И хочется потом на четверть века назад, чтобы опять короткостриженным девочкам с рэйвов рассказывать, задыхаясь, — только теперь не про дазайн и Хайдеггера, а про Елизарова.

Это великое некромантское варево, большая сатанинская энциклопедия, живой атлас позднесоветского чернокнижья и горячечный мальчишеский хоррор.

Наконецто вкусное текстом и смыслом. Земля была суховата и с оборватым концом. По стилистике смесь колдуна стоменова и булгаковской МиМ. Суета бесовщины наложенная на рельсы Библиотекаря. Без мусора и откровенного стеба не обошлось, разматывать сюжетный клубок как Пелевин автор так и не желает. Все спасает академическое описание концепции мироустройства и колдовских ритуалов, так что хочется перечитывать снова более смакуя детали

Жидкое подобие предыдущего романа автора. «Земля» также была с избытком насыщена псевдофилософией смерти, но сюжет там был плотный, чёткий, яркий. Здесь — хотя и с иронией — Елизаров сыграл арию Рагнарёка — Апокалипсиса, где основные действующие лица — некомбатанты, старики и дети. Соответственно очень цензурно в тексте нет нецензурных слов, хотя по степени глумления над христианством автор прочно застолбил себе место в том самом девятиэтажном. Но консистенция событий — мутная, побоища — как то ли самопародия, то ли самоповтор на минималках. И реально утомлял абстрактный бред о строении мира по Елизарову, со специальной загрузкой сложных терминов и определений. Вероятно, ковид серьезно сказался на творческом потенциале автора, сила ушла, осталось только подобие.

Замечательный плутовской роман, ни разу не хоррор (к которому некоторые приравнивают), конечно. Балл скидываю лишь за то, что автор часто лезет в пелевенщину (все эти чрезмерные философские рассуждения о божественно-демоническом мироустройстве), в которой сам и запутывается. На этих моментах тянуло пролистать, но в остальном — прочёл с огромным удовольствием. Юмор, фантазия, стиль, образы — снимаю шляпу.