Гроздана Олуич «Голоса на ветру»

(война, чувство вины, забвение (не только амнезия или болезнь Альцгеймера))

Memento mori... В последнее время всё чаще попадаются книги, где смерть или умирание выходят на передний план и невольно приковывают взгляд. Читаешь ли «Жизнь Арсеньева», «Лавр» ли, «Мост короля Людовика Святого», или даже самые обычные детективы, где подобное в порядке вещей — везде говорится о смерти. И даже если вдруг принимаешься за фэнтези, среди персонажей всплывает Мрачный Жнец... Memento mori — забывать о ней не удаётся, как ни старайся.

Герой этой книги находится посередине двух миров — мира живых и умерших. Днём он живёт обычной повседневной жизнью, но вечерами его навещают души умерших родственников, которые не оставляют в покое даже по ту сторону океана («мы ведь только благодаря тебе существуем»).

«Голоса на ветру» — это проза, тяжелая эмоционально и психологически, но добротная и человечная, хотя чуточку не без клюквы (насколько уместна, например, «тайга» при упоминании Мурманска? похоже, на взгляд иностранцев, у нас здесь, куда ни глянь — сплошная Сибирь!). Более подойдёт, наверное, старшему поколению, поскольку задевает больные темы ХХ века — война, коммунизм, распад страны...

Завязка напоминает дамское чтиво или детектив: главный герой пробуждается в нью-йоркском отеле, рядом посапывает обнажённая незнакомка, бормочущая во сне — two hundred dollars owes me a son of the bitch! — и герой — Данило Арацкий — не сразу вспоминает, кто он такой и как сюда попал. Это и в самом деле женский роман — но исключительно потому, что написан женщиной — с уклоном не в детектив или кассовую мелодраму — а скорее, в эмоциональность — по сути, элегия в прозе, меланхолическое повествование, замешанное на эмоциях и полутонах, а не на грубом действии, плавное скольжение по временам и людям рода Арацких, с частым погружением в лирику или философию.

Если воспринимать написанное как реалистическую прозу, это обычные воспоминания: находясь в номере нью-йоркского отеля, Данило вспоминает свою жизнь и судьбы членов семьи, рода Арацких. Упоминаемые снова и снова прыжки самоубийц — с тупыми звуками падающих тел! — повторяются потому, что происходит возврат к настоящему — никаких тебе сарагоcских рукописей или эпидемии — простой психологический шок.

Если воспринимать книгу как нереалистическую прозу, вырисовывается более интересная картина.

Призраки, видимые только Арацкому, символизируют память, и напоминают о том, что хотелось бы забыть. С мокрых волос утопленницы капает вода и в луже воды в тёмном номере нью-йоркского отеля отражается неоновая реклама соседних заведений — весьма кинематографично.

Рукопись, которую читает герой — «Карановская летопись», написанная загадочным Шепчущим из Божьего сна — в которой описано почти всё что происходило-происходит-или будет происходить в роде Арацких — вводит дополнительный элемент чудесного, создаёт новое измерение. Данило Арацкий может читать о том, что сам он думает или вспоминает в данный момент.

«Если вечные времена существуют? Если все, что происходит, происходит не случайно: и любовь, и ненависть, и смерть, и жизнь? Если все это не одно лишь повторение того, что произошло с каким-то давним Арацким, который впал в сон в мрачных лесах Закарпатья, а пробудился любующимся на мощное течение какой-то реки.»

Нет, это не фармеровский Мир Реки. И прелесть в том, что это настоящий европейский магреализм.

* * *

Стоит ли читать такие некомфортные книги? Стоит, если хотите оставаться человеком. Не нужно забывать прошлое, чтобы не повторять ошибок — войну, лагеря, доносы, социализм, «врагов народа» и «пятую колонну», всеобщее повальное безумие — когда в воздухе и без того носится возврат к средневековью, но вместе с тем и надежда на неизбежное возрождение.

Это человечная книга, которая нужна как воздух в наше бесчеловечное время. А голоса на ветру — это только мертвые, которые как ветер, который уходит и не возвращается более.

Помни о смерти... Но существует и забвение, которое куда страшнее.