Мария Рольникайте «Я должна рассказать»

Когда Мария Рольникайте оказалась в вильнюсском гетто для евреев, ей было четырнадцать лет. Через год она попадает в концентрационный лагерь и до конца войны ждёт, когда советские войска протолкнут линию фронта до Штуттгофа. Повесть настолько коротка, что не верится, что происходящее заняло несколько лет — события пролетели как будто за несколько месяцев.

Ты ждёшь, что узнаешь от Рольникайте реальные описания зверского повеления нацистов в отношении евреев, ждёшь глубоких, травмирующих воспоминаний, но ничего этого нет: читатель видит мерзкую суку, окруженнную милосердными людьми, на которых ей плевать. Рольникайте думает только о том, как бы не вляпаться в дерьмо, пока ее коллеги по несчастью достают неудержавшуюся над отходной ямой женщину, как бы не обмараться в гное, раздевая ослабевших людей, как бы удовлетворить свою гордыню, не надев форму или саботировав работу. Рольникайте быстро забывает о расставании с родными, это не становится для неё таким уж важным перед перспективой выживания в голоде и холоде. Все, на что она надеется, — это освобождение с помощью коммунистов. Гитлеровцы считаются таким злом, о котором и не стоит упоминать: они плохие, вот и все. А те, кто с ними воюет — хорошие. В книге замечаешь и других хороших: готовых помочь заключённых, а до этого знакомых семьи, помогающих жизни в гетто. Но, как и ортодоксальные евреи, они уходят из памяти слишком стремительно, ведь Рольникайте — ненастоящая еврейка, она просто пострадавшее в войне существо, который не обрёл человеческого облика ещё до начала средоточения евреев в гетто. Она идёт причины, почему именно ее бьют в неправильном поведении, но ответ в ней самой: Рольникайте — бездушная тварь, заслуживающая худшую участь подаренной ей нацистами. Она осознанно устраивает провокации из обид в полной уверенности, что советские войска, или уж партизаны, точно встанут на ее сторону. Она пострадает сейчас, а справедливость настанет чуть позже и вот: публика рукоплещет тому, как спустя годы Маша описала то, как специально подскакивала под удар, чтобы объявить себя жертвой. А раз так, нацисты — плохие. Но, вот что хуже всего: Маша скажет, что ее страдания — это страдания еврейского народа, ведь ненависть была чисто национальная.

Проблема антисемитизма вообще в том и состояла всегда, что евреи считали себя избранным народом вне зависимости от того, какими были его представители. Поэтому в какой-то момент среди них выделились фарисеи, которые заявили, что они — лицо еврейской нации, стали высокомерить и скрупулезно перетирать буквы Закона. Остальные еврейские родственники ассимилировались с большинством, но все равно образовывали замкнутую диаспору, отделяясь от других народностей. И в тот момент, когда Рольникайте вдруг обижается на слова о том, что все люди братья, ведь к евреям так не относятся, она не преминула вспомнить, что евреи на протяжении всей своей истории сохраняли изолированность в родственном и культурном аспекте, очень жестко ограничивая общение с теми, кто впоследствии стал называться язычниками. Как можно быть братьями с теми, кто даже не хочет быть друзьями да ещё и мнит, что пуп земли? Кажется, та же самая проблема была и с китайскими императорами, с которыми можно было начать дипломатические связи только после признания себя вассалами. А тут и вассалом быть нельзя — только кем-то за пределами общения. И что за проблема с ношением опознавательных знаков для евреев, если ты прекрасен сам по себе, от рождения? Выделяться в концлагере, специально снимая косынку, Рольникайте воспринимала с пафосом, ведь быть прокоммунистический бунтарем, по ходу, лучше, чем евреем.

Удивляет, что, считая себя еврейкой, Рольникайте так ни разу и не обратилась к Богу и не уповала на Божественное воздаяние. Причём она даже не из тех, кто понимал, как в Новой Эре ушёл на второй план Ветхий Израиль, отдав лавры Израилю новому — христианскому. И странно, что в фашизме оказалось больше Божеского, христианско-католического, чем в таких вот персонажах, рассеявших свой разум по коллективному коммунистическому, предав то, что делало особенным их народ в пользу национального атеизма. И все потому, что окружающие сговорились быть против евреев. Никакой национальной гордости у Рольникайте, зато постфактум она ее внезапно так возвращает.

Хороший вопрос, что лучше: извлекать из смерти эмоциональный опыт через национальное ее обосновывание или рационально объяснять страх смерти, зажевывая топтаным снегом своё бездушие? Ну что ж, после гетто и лагерей с табличками в духе «Ты жив, потому что поработал» привыкнуть мало есть, но хотя бы есть, и жить, чтобы работать, в советском обществе уже не выглядит так уж плохо. Советским человеком как будто бы можно быть, оставаясь любой национальности: просто забудь то, что делает тебя народом, а, если ты национален, а не интернационален, свали на окраины страны. В войне с нацистами не только евреи пострадали, если уж начистоту. И не так уж и страдали те, кого описывает Рольникайте. Книга в этом плане очень детская, тем более написана очень простыми предложениями с низкой эмоциональной и смысловой глубиной.

Вот уж не думала, что проникнусь сочувствием к гитлеровцам. Рольникайте настолько примитивно говорит о человеческих драмах, откровенно брезгует людьми, даже своими близкими, что внезапно осознаёшь, насколько сочувственно относились к страданиям других нацисты, правда, извлекая из него извращённую эмоциональную силу. Жаль в этой книге любого, кроме автора. Она была бы идеальной детской книгой об истории этого периода, если бы из неё можно было убрать национальные обозначения, тем более что немцы в ней названы гитлеровцами, а коммунистические движения не привязаны жестко к СССР. Вот и евреев отсюда бы убрать. Хотя, подождите-ка... Лол.