Из интервью польской писательницы, редактора и переводчицы с русского Евы Бялоленцкой (см. ЗДЕСЬ), напечатанного в журнале "Nowa Fantastyka" в конце 2009 года. Перевод интервью готовится к публикации в колонке автора этого сообщения.
"А Россия?
Мне бы очень хотелось так же солидно издаться в России. В настоящее время реализуется проект под руководством Андрея Белянина, который любит поляков. Лет восемь назад Белянин, посетив Польшу, заметил, что многие люди говорили с ним по-русски, а он умел только поздороваться по-польски. Он также был свидетелем, когда польская женщина и россиянка беседовали, используя английский язык. Первый факт заставил его устыдиться, а второй разозлил -- это скандал, что братья-славяне, имеющие одни культурные корни, используют в качестве языка общения английский. А когда увидел, что книги русских успешно издаются в Польше, подумал, почему бы не попробовать обратное. Он начал собирать авторов из Польши, Чехии и Словакии и создал антологию. Поначалу издательство «Армада» отнеслось к проекту с большим скептицизмом. Но у Андрея в издательстве звездный статус, а у звезд могут быть свои капризы. Чтобы сделать ему приятное, издательство выпустило его антологию тиражом около 4000 экземпляров (в России это мизерный тираж). Поляков представляли Пилипюк и я. Проект возымел успех, русские выкупили тираж. Сейчас собирается четвертая антология, и у меня заканчиваются короткие тексты. Однако россияне постепенно приходят к выводу, что раз уж рассказы славянского Запада продаются, стоит заняться нашими романами. И кто знает, может быть, они напечатают «Хроники второго круга»?
А как складывается ваше сотрудничество с русскими переводчиками?
C переводчиками творилось нечто абсолютно безумное. Русские не знали никого, кто смог бы перевести им эти рассказы. Я удивилась, когда получила письмо с вопросом, знаю ли я кого-нибудь в Польше, кто понимает русский язык. Первое, что я сделала, это пропустила свой текст через автоматический переводчик. Он выглядел неплохо, я все понимала – ха, ха, ха... К счастью, я познакомилась на поттеровском форуме с россиянкой, имевшей и российское, и польское гражданство, которая владела обеими языками. И имела мать-переводчицу. Они ознакомились с результатами моего труда и схватились за голову. Пани Коган сказала, что переведет мне это без всякого вознаграждения, только за авторский экземпляр книги. Текст ушел в издательство, которое заплатило ей и сделало моей постоянной переводчицей.
Анджей Пилипюк говорит, что русские переводят довольно-таки творчески, они даже изменили концовку его рассказа. Ваши переводы тоже такие же креативные?
Я пока что беру простые тексты, а как мы все знаем, из «Фиата» не сделаешь «Феррари», хотя иногда приходилось сдерживать себя, чтобы не переписывать текст целыми абзацами. Однако я ограничиваюсь тонкими вставками и сокращениями, чтобы красиво выглядело. У русских, в отличие от нас, нет хороших редакторов. По сравнению с ними наши специалисты превосходны. Когда я читаю книги по-русски, то тоже хватаюсь за голову. Автор может трижды менять цвет глаз героя; долго писал – забыл, как там было. А редактор этого не уловил. Герой гуляет по саду и вдруг подходит к полке с книгами. Редактор не уловил. У меня такое впечатление, что русские редакторы ищут только опечатки, а если в тексте чего-то не то проскакивает – вся вина на авторе. Когда я редактировала роман "Arcymag" (Александр Рудазов «Архимаг». W.), мне пришлось с согласия автора переделать всю сцену допроса бандита, подозреваемого в убийстве. Предполагаемого преступника допрашивали в комнате отдыха — стул, стулья, кофеварка, без зеркала с односторонней видимостью, на столе степлер, ножницы. А сам допрос, это чистый стеб. «Ты убил! -- Я не убивал. -- А может, ты немножко убил? – Нет, я немножко не убивал». А вокруг полно всякого такого, что можно в глаз вонзить, чем по голове шарахнуть. Посмотрев несколько фильмов сериала ”CSI”, я лучше представляла себе, как это все выглядит, чем несчастный автор «Архимага». Но в России это проскочило. У них настолько широкие горла, что они проглатывают все, как пылесос. Нет абсолютно никакой критики".
Это «сочетание криминала и рассказа ужасов с поправкой на польскую действительность (т.е. расследование – одна из многочисленных обязанностей трудолюбивого правоохранителя, а о зрелищных полицейских погонях не может быть и речи из-за нехватки автомобильного горючего)» (Kszysztof Pochmara, сайт KATEDRA).
И это третья публикация писательницы в нашем журнале (первые две см. “Nowa Fantastyka” №№ 10/1999, 5/2005). Рассказ позже нигде не перепечатывался. Его карточки, равно как и биобиблиографии автора на сайте ФАНТЛАБ нет. Кое-что о писательнице можно узнать в этом блоге, пройдя по тэгу “Рыдзевская Я.”
10.2. Рассказ “Piastun/Пестун” написал Михал Урбан/Michał Urban (стр. 52—58). Иллюстрации НИКОДЕМА ЦАБАЛЫ/Nikodem Cabała.
В этом рассказе автор «экспериментирует с праславянскими темами и современными формами» (Krzysztof Pochmara, сайт KATEDRA).
И это второй (и пока что последний) текст писателя, опубликованный в нашем журнале (первый рассказ см. “Nowa Fantastyka” # 12/1993). Позже рассказ не перепечатывался, его карточки, равно как и биобиблиографии писателя на сайте ФАНТЛАБ нет. Кое-что о писателе можно узнать, пройдя в этом блоге по тэгу «Урбан М.».
10.3. Рассказ “Postęp/Прогресс” написал Марцин Шеренос/Marcin Szerenos (стр. 58—64). Иллюстрации РАФАЛА ШЛАПЫ/Rafał Szłapa.
«Надо сказать, что автор выбрал идеальный момент для размышлений о финансовом и экономическом будущем мира» (Kszysztof Pochmara, сайт KATEDRA).
И это второй текст писателя, опубликованный в нашем журнале (первый рассказ см. “Nowa Fantastyka” # 4/2006). Позже рассказ не перепечатывался, его карточки, равно как и биобиблиографии писателя на сайте ФАНТЛАБ нет. Кое-что о писателе можно узнать, пройдя в этом блоге по тэгу «Шеренос М.».
9. В рубрике «Иностранный рассказ» размещены три текста.
9.1. Рассказ американского писателя Томаса Диша/Tomas M. Disch, который называется в оригинале “Descending” (1964, ант. ”Fantastic Stories of Imagination”; 1966, ант. “10th Annual Edition the Year’s Best SF”; 1970, авт. сб. “Under Compulsion”), перевел на польский язык под названием “W dół/Вниз” КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ/Konrad Walewski (стр. 17—21). Иллюстрации МАРЕКА ТОМАСИКА/Marek Tomasik.
”Одинокий мужчина, потерявший работу, всё больше и больше погружался в долговую яму. Денег у него не было, всё, что можно было продать из дома, он уже давно продал. К счастью, есть пока кредитная карточка, но долг на ней всё возрастает и возрастает, и скоро возможность кредита закроют.
Поэтому напоследок он решил пошиковать, надел свою лучшую одежду, накупил деликатесов, несколько книг, пообедал в ресторане и поехал вниз на эскалаторе, так как ресторан находился на 15 этаже, одновременно читая книгу. Зачитавшись, он не заметил, что оказался далеко под землей, где нет ни магазинов, ни людей, а спуск всё продолжался и продолжался...” (PUPSJARA, FANTLAB)
Рассказ переводился на итальянский, французский, немецкий, испанский языки. На русский язык он переводился (пожалуй, рекорд!) четырежды: впервые его перевел под названием «Спуск» М. ДРОНОВ (1991, ж-л «Смена», № 6), этот же перевод был воспроизведен в антологии «Смерть Вселенной» в 1992 году.
За ним последовали перевод П. ВЯЗНИКОВА (1995, под тем же названием «Спуск» — в антологии «Врата времени»), перевод О. ОРЛОВОЙ (1997, под названием «Нисхождение» — в авт. сборнике «Щенки Терры»), перевод А. ГУЗМАНА (2017, под названием «Спуск» в авт. сборнике «334»).
Не обошлось также без малотиражек: рассказ вошел в состав авт. сборника «334» (2002) и антологии «Заповедник гоблинов» (2020).
И это первая встреча с художественным произведением писателя на страницах нашего журнала.
Заглянуть в карточку рассказа можно ЗДЕСЬ А почитать об авторе можно ТУТ
9.2. Рассказ американского писателя Брюса Стерлинга/Bruce Sterling, который называется в оригинале “The Denial” (2005, “The Magazine of Fantasy & Science Fiction”, Sept.; 2006, авт. сб. “Visionary in Residence”; 2006, ант. “Fantasy: The Year Best of 2005”), перевел на польский язык под названием “W zaparte/В отказе” КОНРАД КОЗЛОВСКИЙ/Konrad Kozłowski (стр. 22—29). Иллюстрации ДАРИИ МАЙ/Daria Maj.
«Это фантастическая история о человеке, который потерял жену, но эта потеря, как оказалось, была не столь уж и окончательной» (Krzysztof Pochmara, сайт KATEDRA)
На русский язык рассказ не переводился.
Заглянуть в карточку рассказа можно ТУТ А почитать об авторе можно ЗДЕСЬ
9.3. Рассказ российского писателя Вадима Панова, который называется в оригинале “Клуб любителей покушать” (2006, ант. “Русская фантастика 2006”; 2006, 2009, авт. сб. “Таганский перекресток”) перевела на польский язык под названием “Kłub Smakoszków” АГАТА БРУШЕВСКАЯ/Agata Bruszewska (стр. 30--40).
“Он не кормит, он скорее лечит. Ведь от того, что мы едим, зависит очень и очень много. Но если ты умеешь лечить, то умеешь и убивать. Елакс хотел влияния и власти. Но Шеф — повар гений и колдун, да при том живет уже около двухсот лет в Москве. Что ему проще — избавиться от какого-то Елакса или переехать в другой город?” (julik, сайт FANTLAB).
И это первое появление писателя на страницах нашего журнала.
В карточку рассказа (перевод не зарегистрирован) можно заглянуть ЗДЕСЬ А почитать об авторе можно ТУТ
— Да, — согласился я, обрадованный тем, что Лэмптон знаком с творчеством
Диша. Это был хороший знак».
Филип К. Дик”Валис"
4 июля при драматических обстоятельствах ушел из жизни один из самых интересных американских писателей второй половины XX века: выдающийся прозаик, прекрасный поэт, блестящий и строгий критик, человек невероятной эрудиции и художественной чувствительности.
Томас Диш дебютировал в начале 1960-х годов как писатель-фантаст серией великолепных, чрезвычайно глубоких и насмешливых рассказов и романом «Геноцид» (“The Genocides”).
После переезда в Лондон и налаживания сотрудничества с писателем и главным редактором литературного журнала «Новые миры»Майклом Муркоком, он стал одним из корифеев «Новой волны». В гораздо большей степени, чем произведения других писателей движения, его произведения демонстрировали пессимизм не только в отношении будущего человека, но и в отношении самой природы человеческого существования, которое, хрупкое и короткое, осеняется чувством нереализованности и бессилия. Поэтому из всех писателей «Новой волны» его творчество наиболее пронизано проблемами и вопросами экзистенциального характера.
Опубликованный в 1968 году роман «Концлагерь» (“Camp Concentration”) первоначально печатавшийся частями в журнале «New Worlds» (был опубликован в Польше через несколько дней после смерти писателя), не оставил сомнений в таланте Диша и значимости его голоса не только в пространстве фантастики, но и во всей американской литературе.
Хотя произведение можно сравнить с «Цветами для Элджернона»Дэниела Киза и счесть написанным под влиянием общественно-политических волнений 1960-х годов, внимательное прочтение позволяет заметить, что «Концлагерь» имеет больше общего с «Доктором Фаустом»Томаса Манна, которого Диш считал одним из своих учителей, чем со всей фантастикой того периода. Интересно, что похожее ощущение испытывал Станислав Лем, который, пытаясь критически подойти к американской научной фантастике в своей «Фантастике и футурологии», назвал роман Диша исключительным произведением.
Между тем вскоре, в 1972 году, Диш опубликовал еще один роман под названием «334», вошедший в историю литературы как одно из самых оригинальных произведений фантастики благодаря не только исключительно интригующему принципу построения, что успешно квалифицирует его создателя как члена литературной группы “OuLiPo”, но также целой серии глубоких и зрелых человеческих портретов и захватывающему видению жизни в мегаполисе.
Антиутопический образ Нью-Йорка XXI века стигматизирует разрыв между развивающейся цивилизацией и дилеммами человеческой природы, особенно индивидуального бессилия перед лицом как быстро меняющейся реальности, развивающихся социальных структур, игнорирующих личность, так и чисто человеческих уязвимостей, от которых до сих пор нет средств.
В конце десятилетия увидел свет еще один выдающийся роман американского автора «На крыльях песни» (“On Wings of Song”, польское издание вышло в издательстве «Solaris» в 2007 году).
Номинированный на получение премии “Hugo” и “Nebula”, награжденный мемориальной премией Джона У. Кэмпбелла роман не только впечатляюще сочетал всех разработанные Дишем мотивы и проблемы, но также вдохновил новое поколение создателей фантастики, «киберпанковых» писателей. В романе о поисках трансгрессии и трансцендентности через искусство, о стремлении человека к свободе и преодолении собственных ограничений, многие читатели увидели стимул к самовыражению посредством творческих действий и исследований. Уильям Гибсон неоднократно называл этот роман одним из величайших литературных произведений конца 20-го века. Хотя он не сразу завоевал расположение любителей фантастики, вскоре оказалось что его влияние можно заметить в творчестве многих писателей 80—90 годов.
Последние два десятилетия XX века ознаменовались в творческой жизни Диша постепенным отходом от научной фантастики не то к фантастике для детей, не то к horror-у с сильным социально-политическим подтекстом, хотя следует подчеркнуть, что он писал прекрасные научно-фантастические рассказы практически до конца жизни. Эти рассказы собраны в несколько сборников, наиболее популярными и ценимыми из которых являются: «Забавно с новой головой» (“Fun With Your New Head”, 1971),
«Попадание в смерть и другие истории» (“Getting into Death and Other Stories”, 1976),
«Фундаментальный Диш» (“Fundamental Disch”, 1980; под редакцией Сэмюэля Р. Делани),
«Человек, у которого не было идеи» (“The Man Who Had No Idea”, 1982);
в настоящее время в США посмертно издается сборник его рассказов 1990–2006 годов под названием «Стена Америки» (“The Wall of America”).
Когда в 1980 году «The Magazine of Fantasy & Science Fiction” опубликовал его детскую повесть «Отважный маленький тостер» (“The Brave Little Toaster”), никто не ожидал, что она преподнесет Дишу, уже уважаемому выдающемуся писателю фантастики, большой сюрприз. В 1982 году права на экранизацию повести приобрела компания “Disney”. Фильм «Отважный тостер с ковриком» вышел на экраны в 1987 году. Интересен тот факт, что это был первый анимационный фильм, представленный на фестивале «Сандэнс», и в его постановщиков было несколько мультипликаторов из культовой уже к этому времени студии “Pixar”.
Тем временем в 1984 году вышел из печати роман «Бизнесмен: История ужаса» (“The Businessman: A Tale of Terror”). Он положил начало серии произведений (но не частей единого целого, хотя действие во всех этих текстах происходит в одном и том же географическом пространстве), амбициозной целью которых было как предоставить читателю превосходную жанровую прозу, так и заставить его мыслить, бичуя и высмеивая лицемерие современного человека.
Писатель с большим мастерством соединил сатиру Свифта с требованиями готики, фэнтези и horror-а, поэтому вторая часть цикла «Доктор медицины: История ужасов» ( “The M.D.: A Horror Story”) в 1991 году попала в американские списки бестселлеров и стала самой популярной книгой Диша. Стивен Кинг так писал о книге: «”Доктор” — один из лучших романов ужасов, которые я читал. Томас Диш уже много лет пишет замечательные фантастические романы — истории, которые иногда развлекают, иногда провоцируют, иногда пугают, иногда предоставляют все эти впечатления одновременно, но «Доктор», несомненно, является его opus magnum».
Следующие два романа серии: «Священник: готический роман» (“The Priest: A Gothic Romance”, 1994) и (“The Sub: A Study in Witchcraft”, 1999).
С середины 1960-х годов Томас М. Диш с большим успехом занимался литературной критикой, на протяжении многих лет писал театральные и оперные рецензии для крупнейших американских ежедневных газет. В 1999 году он опубликовал критическое исследование явлений и экспансии научной фантастики в культурном пространстве ХХ века под названием «Мечты, которые создают наши вещи, или О том, как научная фантастика завоевала мир» (“The Dreams Our Stuff Is Made Of How Science Fiction Conquered the World”; название является пародией на цитату из шекспировской «Бури»: “We are such stuff/As dreams are made on" – Акт IV, сцена 1), которое было удостоено премии «Хьюго».
Почти с самого начала своей литературной деятельности Диш занимался также поэзией, которая быстро стала своеобразным самостоятельным направлением в его творчестве и публиковалась в многочисленных сборниках. Известие о смерти Тома застало меня в Лондоне — городе, где его карьера обрела размах и ускорение, городе, где вместе с несколькими другими тогда молодыми писателями он начал великую работу по реконструкции научной фантастики, полагая, что она может стать серьёзной литературой, ставящей зрелые и важные вопросы и во всех своих аспектах соответствующей литературе главного течения. И ударило с огромной силой, хотя я имел честь быть одним из его друзей, с которыми он поделился своими суицидальными мыслями, рожденными в результате многих лет страданий. Тем не менее, возможно, из-за наивной веры в то, что все будет хорошо, так сильно привитой нам культурой, я никогда не мог до конца поверить, что может дойти до того, что Том настолько изнурится бременем своего существования, что захочет с ним покончить. Ведь недавно, когда я пытался более или менее систематично навещать его в его квартире на Юнион-сквер в Нью-Йорке, у меня сложилось впечатление, что после череды жизненных трагедий, постигших его за последние несколько лет, он начинает обретать покой, стабильность и примирение с судьбой. Он вернулся к написанию прозы, много читал и охотно вел более длительные и увлекательные беседы о литературе, искусстве и жизни…
Томас Диш был чрезвычайно чувствительным к человеку, к миру, к жизни и в то же время чрезвычайно разносторонним художником, поскольку умел трансформировать свою чувствительность в научно-фантастические тексты, стихи, детские сказки и даже либретто опер. Из-за этой чувствительности он иногда казался трудным человеком, которого легко обидеть и который, однажды обидевшись, никогда не забывает перенесенную обиду. Это также сделало почти все его произведения пронизанными тем, что его большой друг и один из любимейших писателей Джон Кроули однажды назвал «святым» или даже «набожным» недовольством тем, как устроен мир, какова природа человеческого существования, поэтому столь значительную роль в его романах, рассказах, стихах играет созерцание ограничений, быстротечности, случайности нашего существования и способов борьбы с ними.
Томас Диш не воспринимал литературу в отдельных категориях; литературный текст был для него либо хорош, либо плох; либо глубок, либо поверхностен; либо мудр, либо глуп, поэтому он с одинаковым удовольствием читал как Гëте и Томаса Манна, так и современных писателей-фантастов. Диш также был чрезвычайно требователен к писателям и литературе, не терпел формальной легкости, отсутствия остроты зрения, использования фантастики исключительно для удовлетворения эскапизма, что, впрочем, часто осуждал в своих обзорах.
Показательно, что мы до сих пор воспринимаем самоубийство как безумие, поспешное решение, принятое под влиянием порыва, эмоциональной экзальтации, а не волевой поступок, акт побега или даже бунта. В «Мифе о Сизифе»Альбер Камю задает такой вопрос: «Есть только одна по-настоящему серьезная философская проблема: самоубийство. Решить стоит ли задать себе труд жить или не стоит – значит ответить на фундаментальный вопрос философии». Том решил, он сделал свой выбор. Нам, его читателям, остается воздержаться от осуждения и вернуться к его необыкновенным произведениям, которым, правда, долгие годы не везло с польским издательским рынком, но будем надеяться, что ситуация изменится.
8. На стр. 4—10 размещено интервью, которое польский журналист Конрад Валевский взял у американского писателя Томаса Диша. Интервью носит название:
ЖИЗНЬ АНТИУТОПИЧНА
(Życie jest dystopijne)
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: В какой степени вы осознаете свое влияние на развитие движения «Новой волны» и как и когда вы связались с ним?
ТОМАС ДИШ: Поначалу это было отнюдь не то движение, к которому можно было бы присоединиться. Я начал писать в 1962 году. Свой первый рассказ продал, будучи еще студентом. Я посещал различные курсы по развитию писательских навыков, пока в один из уикэндов вместо того, чтобы сдать экзамен по математическому анализу, остался дома, то есть фактически бросил Нью-Йоркский университет, и простил себя за то, что не пошел на этот экзамен, сказав: «Вот теперь ты можешь написать рассказ, который напечатают». Я заперся в квартире на все выходные, решив не выходить из нее, пока не закончу работу, которую смогу продать. И вот так оно и случилось. Это был рассказ «Двойной таймер» (“The Double-Timber”) — не лучшее мое произведение, но достаточно приличное, чтобы его опубликовали. Затем я написал второй рассказ под названием «White Fang Goes Dingo», который лег в основу романа «Человечество на поводке» (впоследствии был опубликован как «Щенки Терры» [“The Puppies of Terra”]).
А потом все начало налаживаться. Это была еще не «Новая волна», а вполне традиционные научно-фантастические рассказы, хотя некоторые мои тексты начала 1960-х годов уже можно было отнести к «нововолновым», например «Вниз», рассказ о человеке, спускающемся на эскалаторе все ниже и ниже. Это было очень по-кафкиански. И многие «новолновые» произведения имели аналогичный характер. Я полагаю, что отличительной чертой «Новой волны» было предположение, сделанное многими из нас, писателей, что в научной фантастике не обязательно должны быть задействованы космические корабли, лазеры, инопланетяне, летающие тарелки, и т. д. История о вечном плывущем вниз эскалаторе не имела никакого научно-фантастического обоснования, но была хорошим литературным текстом. Многие из нас практиковали этот тип литературного творчества, включая Харлана Эллисона. А единственными журналами, в которых мы могли публиковаться, были научно-фантастические журналы, такие как «Fantasy & Science Fiction» или «Amazing». "Новой волны" тогда еще не было; стандартоопределяющим журналом был журнал Джона У. Кэмпбелла «Astounding» (название уже было изменено к тому времени на «Analog»), плативший писателям самые высокие гонорары. А это была старомодная фантастика, основанная на гаджетах, космических кораблях и других планетах. Я не опубликовал ни одного рассказа в «Analog»-е, хотя часто отправлял туда свои тексты. Но Кэмпбелл знал, и мне стоило бы понять в то время, что я не соответствовал профилю журнала. Это касалось, впрочем, большинства авторов «Новой волны», лишь немногие из них публиковались в «Analog»-е.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Чувствовали ли вы в то время свою принадлежность к какой-либо литературной группе или какому-то движению?
ТОМАС ДИШ: Нет. Я почувствовал нечто такое только тогда, когда отправился в Англию в 1965 году. Тогда я написал свой первый роман. Мы с Джоном Слейдеком поехали туда и представились Майклу Муркоку. В то время антологии лучших научно-фантастических рассказов года редактировала Джудит Меррилл. Эти книги установили своего рода стандарт: каждый хотел, чтобы его рассказ был включен в один из томов ее ежегодной антологии. Мне удалось это сделать довольно рано, еще до того, как я отправился в Европу. Потом я встретился с ней в Лондоне, где она готовила антологию под названием «England Swings SF», которая и положила действительное начало «Новой волне». Именно она придумала это определение, а заодно собрала первые соответствующие рассказы британских и американских писателей. В Англии ей наиболее нравились продукты творчества Дж.Г. Балларда и Брайана Олдисса, а также множество историй из существовавшего уже тогда некоторое время журнала «Новые миры» (“New Worlds”), главным редактором которого был мой ровесник Майкл Муркок. Вот тогда все это и началось, тогда-то мы и стали движением -- благодаря Майклу и Джудит; ее антологии и его журналу.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: А когда началось сотрудничество британских и американских писателей, вы почувствовали, что начинаете какую-то революцию, что происходит что-то новое?
ТОМАС ДИШ: Это сотрудничество было больше похоже на драку. Борьбу за место, где тебя заметят и опубликуют. Почти сразу, когда все это началось, мы попали под критический обстрел со стороны писателей старшего возраста, которые увидели, что на сцену выходят разгневанные молодые люди, которым нужно настучать по голове, поэтому мы начали получать негативные отзывы. Фактически мы сами напрашивались на это, на страницах “New Worlds” Майкл публиковал рассказы (одним из них был «Жук Джек Бэррон» (“Bug Jack Barron”) Нормана Спинрада), в которых в печати появлялись такие слова, как «fuck» и «shit», что впоследствии привело к дебатам в парламенте. Там требовали закрыть журнал и снять его с полок самого известного дистрибьютора Англии. Как называется эта сеть книжных магазинов и газетных киосков?
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: WH Smith?
ТОМАС ДИШ: Точно. Это была прямо-таки фантастическая реклама для журнала. В результате «New Worlds» появился на карте литературных журналов. Тем временем в США наступил период войны во Вьетнаме. Когда в дело вмешалась политика, «The Magazine of Fantasy & Science Fiction» опубликовал знаменитое антивоенное заявление писателей. Что-то вроде «Да какое нам дело до войны во Вьетнаме?» В то время в США почти все были возмущены войной. Тогдашняя фантастика, особенно фантастика "Новой волны", переставала быть детским чтением, стала восприниматься как студенческая литература.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: То есть вы считаете, что фантастика «Новой волны» была хотя бы частично стимулирована духом 1960-х годов?
ТОМАС ДИШ: Да, конечно. Из-за политики того времени. Но также и эстетики, потому что одним из элементов духа 1960-х годов было то, что вся культура становилась разумной. Раньше популярная культура была связана с Дорис Дэй и песнями типа «Я встаю утром такая счастливая». Но рок-музыка изменила ситуацию, и научная фантастика стала рок-литературой. Группа «Битлз» написала песню «Paperback Writer». Именно «Новая волна» позволила молодым людям из чуть более низких социальных слоев зарабатывать на жизнь писательством, искусство всегда давало возможность подняться по социальной лестнице, например живопись или популярная музыка, затем пришло написание романов. В прошлом писатели были представителями верхушки среднего класса, литература была уделом джентльменов. Мы не были джентльменами; мы были умными студентами колледжа. Был так называемый Закон о военнослужащих [законопроект 1944 года, гарантирующий бесплатное образование на университетском уровне демобилизованных военнослужащих. К.В.], давший многим солдатам возможность учиться. Мы принадлежали к первому поколению после Второй мировой войны, которое, не будучи солдатами, шло после средней школы прямиком на университетскую скамью, а за 20-30 лет до этого молодые люди нашего социального происхождения не попадали в университеты. Университет начал превращаться в нечто, чего все желали испытать, а это означало, что вся страна становилась все более и более образованной. Мы знали больше, и в этом тоже играла определенную роль «Новая волна». Мы не ждали от литературы того однородного, наивного понимания мира, которое было характерным для таких людей, как А. Э. ван Вогт. Мы были умнее; весь мир становился умнее, а мы, писатели «Новой волны», принадлежали к первому поколению писателей, которые это заметили и работали в этих реалиях.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Именно поэтому вы как поколение отвергли все классические научно-фантастические гаджеты, такие как лазеры, зеленые человечки и космические корабли?
ТОМАС ДИШ: Если они использовались в глупом контексте, то да. Фантастика, которую мы отвергли, это продукция типа «Бак Роджерс» («Buck Rogers») — телесериал и радиоспектакль для детей. Телепрограммы и книги такого типа были на интеллектуальном уровне восьмилетнего ребенка; все эти истории о гигантских пауках или Годзилле, гигантском резиновом монстре, сеющем хаос в Токио. Был только один способ подхода к этому -- счесть это шуткой. Тем не менее, все это вернулось, издатели и средства массовой информации поняли, что детям всегда будут нравиться гигантские пауки и зеленокожие инопланетяне, потому что можно купить краску, раскрасить лицо в зеленый цвет, а это всегда было отличным развлечением для детей. В каком-то смысле эта глупая старая научная фантастика вечна, потому что дети вечны. Вероятно, с нашей стороны было очень неразумно предполагать, что мы можем создавать фантазии для взрослых, потому что в нашей культуре одним из процессов, происходящих в человеке во время взросления, является убийство воображения. Так что попытка превратить фантастику в литературу для взрослых была чем-то вроде донкихотства.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Но вы с самого начала своей литературной карьеры избрали научную фантастику как наиболее совершенный способ представить свое понимание мира и человека. Почему?
ТОМАС ДИШ: Потому что это дает исключительную возможность поговорить о серьезных проблемах в литературном пространстве. Большая часть прозы того времени, но в значительной степени и сегодняшняя, повествует о людях, испытывающих трудности в своих семьях, или о влюбленных – об обычных людях и их проблемах. Проза — это что-то о живых людях в реальном мире. Между тем сегодня молодые люди поступают в институты и записываются на курсы по написанию воспоминаний. Только вот о чем им писать в этих мемуарах? Они еще не имеют никакого представления о реальной жизни, ведь все их жизненные ошибки еще впереди. Так должна выглядеть литература? Уж помилуйте.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Многие из ваших романов и рассказов, а также большая часть «нововолновой» литературы эпатируют пессимизмом в отношении будущего человечества. Мне очень интересно, что было источником этого пессимизма для вас и вашего поколения?
ТОМАС ДИШ: Одна из причин заключалась в том, что над нашими головами висела ядерная бомба.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Означает ли это, что здесь, в Соединенных Штатах, в 1950-е и 1960-е годы вы реально ощущали ядерную угрозу?
ТОМАС ДИШ: Вы видели фильм “Dr. Strangelove”?
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Конечно.
ТОМАС ДИШ: Вот это и была та шутка, которую все поняли. Одним из аспектов научной фантастики является то, что это способ представить определенные реальности, не позволяя им доводить человека до безумия. [u"Песнь Лейбовицу"[/u] может быть одним из примеров: ранние работы Филипа К. Дика отражали ощущение ядерной угрозы. Это было одним из источников этого пессимизма. Что касается меня, я редактировал антологию под названием "Руины Земли" (“The Ruins of Earth”), которая предвещала большинство сегодняшних экологических проблем.
Легко было увидеть, что происходит с миром и понять, что это проблема. Тогда никто серьезно к этим вопросам не относился, кроме писателей-фантастов. Гарри Гаррисон написал роман «Подвиньтесь! Подвиньтесь!» (“Make Room! Make Room!”), по которому позже был поставлен глуповатый фильм «Зеленый сойлент», там проблема не в том, что в будущем дойдет до актов каннибализма, а в том, что нас будет слишком много. Ларри Нивен и Джерри Пурнелль написали очень хорошую антиутопию о Лос-Анджелесе, страдающем от проблем перенаселения. Я не думаю, что в то время были писатели литературы главного течения, которые обращали внимание на подобные проблемы, для них их просто не существовало, эти проблемы поднимались научной фантастикой, а для многих людей «научная фантастика» была синонимом абсурда.
.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Ну да, но вы, как целое поколение писателей, отвергли точные науки как источник вдохновения, повернулись лицом к философии и гуманитарным наукам, не так ли?
ТОМАС ДИШ: И да, и нет. В «Геноциде» (“Genocides”) я написал своего рода альтернативную версию «Войны миров», в которой задал очень простой вопрос: что было бы, если бы мы не победили в такой войне? Инопланетяне Уэллса терпят поражение от воды. Какие инопланетяне совершили бы такую глупую ошибку? Однако можно представить себе цивилизацию, которая явится на Землю и завоюет Нью-Йорк точно так же, как мы завоевали Багдад. И именно об этом пишет Уэллс: как более продвинутые технологии могут позволить силам вторжения стереть с лица земли своих врагов и захватить их планету. Я создал версию того, что произошло бы, если бы мы были Багдадом. Нечто вроде Уэллса, но без надуманного финала. Это пессимизм? Я думаю, это просто драма. Самая глупая часть критиков обвиняла меня в том, что я сторонник уничтожения человеческой цивилизации. А я просто задал вопрос: что будет, если...? Я не говорил, что что-то подобное должно произойти или даже, что это может произойти. На самом деле я не верю в существование инопланетных цивилизаций. Мы единственная цивилизация, о которой мы когда-либо узнаем. Возможно, развивались и другие цивилизации, но, как и мы, они уничтожили себя прежде, чем смогли построить космические корабли, или вообще не строили космические корабли, потому что музыка давала им столько радости, что они предпочли писать симфонии.
Я, конечно, не был противником технологической цивилизации в таких областях, как медицина или транспорт. Мне повезло, что я родился в разгар технологического прогресса, который позволил мальчику из Миннесоты, сердца Северной Америки, много раз ездить в Европу, чтобы реализовать свои культурные запросы. Это была цивилизация, в которой мальчики из бедных семей могли пользоваться величайшими достижениями культуры. Это была Утопия. Никакому другому поколению не повезло так, как моему, в плане благосостояния. Фактически, мы платим за все это сегодня. Мы узнаем, что глобальное потепление приближается, поэтому новое поколение больше не будет жить в такой утопической жизни, как мы.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Но вас также считают первым поколением писателей-фантастов, которые заинтересовались классической литературой XIX века, модернизмом...
ТОМАС ДИШ: Литературой в целом. Мы занялись учебой, где от нас требовалось знать все эти вещи. Особенно, если человек был чувствителен к миру, который нападал на него со всех сторон. Впрочем, это была не только литература, но и история, экономика... Я думаю, что на каком-то скрытом уровне именно об этом и говорит "Концлагерь" (“Camp Concentration”).
Подтекст этого романа — ощущение подавленности необъятностью знаний, ведь существует столько всего того, что нужно выучить, прочитать и усвоить. Это опыт умного молодого человека, который приходит в университет и осознает, что все то, чего он не понимает и о чем не знает, невообразимо велико; до него доходит, что всему этому ему придется научиться. Это обескураживает и, возможно, даже пугает, но в то же время доставляет огромную радость. Мы были поколением, у которого были все эти чувства.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Филип К. Дик видел в вас один из ведущих голосов «Новой волны» и очень высоко ценил ваше творчество, о чем он даже упоминает в своем романе «Валис». Чувствовали ли вы в то время какую-то связь с его творчеством?
ТОМАС ДИШ: Я был самым красноречивым поборником его творчества. Как в предисловиях к отдельным романам, так и в эссе я это творчество объяснял. Равно как и в рецензиях, которые я систематически поставлял на рынок. Писать о Дике я начал где-то в 66-м или 67-м годах — до этого литературной критикой не занимался. Я не помню, каким был первый текст, который я написал о нем, но он был опубликован еще до того, как мы встретились. Дик также донес на меня в ФБР....
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Почему?
ТОМАС ДИШ: Потому что думал, что я либо нацист, либо коммунист. Почему?.. Просто хотел доставить мне неприятности, не знал только кем ФБР займется охотнее: коммунистом или нацистом. Многие люди считали Дика сумасшедшим, потому что он творил нечто подобное, но я думаю, что Дик был попросту злобным каверзником. И мне кажется, что источником его злобы была ревность, которую он почувствовал после прочтения «Концлагеря», той книги, которую привел в качестве доказательства в своем доносе ФБР. Когда Дик прочитал этот роман, он почувствовал, что должен был написать его; что это несправедливо, что такую книгу написал кто-то другой, потому что роман настолько хорош, что его мог написать только он и никто иной.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Вы хотите сказать, что Дик был кем-то вроде интеллектуального монополиста, который считал, что только он имеет право писать лучшую научную фантастику?
ТОМАС ДИШ: Несколько упрощенно, но я думаю, что именно так это и было.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: В 1980-х вы начали понемногу отходить от научной фантастики. Что привлекало вас в других жанрах? Вы написали роман ужасов, который имел огромный успех, и то же самое случилось с детской книгой. Почему вы начали отдаляться от научной фантастики?
ТОМАС ДИШ: Что касается детской книги, то это была научно-фантастическая история, опубликованная в журнале «The Magazine of Fantasy & Science Fiction”. Я написал четыре horror-а, в каждом из которых были некоторые элементы научной фантастики. Второй из них, «Доктор» (“The M.D.: A Horror Story”), содержит длинный фрагмент, отражающий кризис, связанный со СПИД-ом; он показывает, как государство может превратиться в полицейский режим из-за страха распространения эпидемии.
И я никогда не переставал писать научно-фантастические рассказы. Я также написал научно-фантастический роман, который не был опубликован, потому что он выбивался из ряда и его сложно было продвигать. Люди хотят, чтобы писатель повторял то, что уже написал, а если ты этого не делаешь, издатели перестают тебя любить. Они домогаются того же самого.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Но, например, в вашем романе «Священник» (“The Prist: A Gothic Romance”) нет научно-фантастических элементов...
ТОМАС ДИШ: Минуточку, там присутствует очень сильный НФ-компонент в сцене, где женщин, желающих совершить аборт, арестовывают и заставляют рожать детей. Там не только готика, но и элемент антиутопии, потому что, оказывается, есть люди, способные творить нечто подобное.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: В этом романе особенно много критики по отношению к католической церкви, но у меня сложилось впечатление, что он также критикует религию в целом. Как вы думаете, в чем проблема институционализированных религий и католической церкви?
ТОМАС ДИШ: Это две разные вещи. Проблема католической церкви несколько иная, чем проблема других религий, например ислама. Однако в войне миров между христианством и исламом я бы поддержал христианство. У меня долгое время было много серьезных сомнений по поводу католицизма, потому что я воспитывался в католической семье, и в то же время многие цивилизационные проблемы были спровоцированы Церковью: инквизиция, крестовые походы — это были довольно неприятные стороны истории. А вот конкретные современные проблемы связаны с эндемическими практиками священников-педофилов как в американской, так и в европейской церквях, особенно в Ирландии. Отчасти об этом и рассказывает «Священник». Церковь была патологически неприязненно настроенной к сексу, особенно в те времена, когда я рос. Меня, подростка, пугали вечным проклятием в наказание за мастурбацию. Нам неустанно приходилось слушать проповеди о том какие страшные муки нас ждут в аду. Я думаю, что в результате этого очень многие люди ушли из Церкви и стали заниматься научной фантастикой. Церковь практически приравняла эротические переживания к пыткам, поэтому каждый католик, который рос в этой системе, постепенно начинал ее ненавидеть, и почти все мои знакомые, выросшие тогда в католических семьях, мои тогдашние школьные друзья, мои родственники, даже мой отец, ушли из Церкви, когда я рос. Именно поэтому в последнее время нас пытаются захлестнуть волной иммигрантов из Мексики, потому что они все еще настолько отсталые, чтобы склониться перед авторитетом Церкви в этих вопросах. Церковь в устрашающем темпе теряет свою паству как в Америке, так и в Европе из-за своей политики по отношению к сексу.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Если вернуться к вашей работе, поэзия уже давно стала ее важной частью. Как вам удалось совместить написание научной фантастики и стихов, и не вступали ли у вас эти два вида творчества в противоречия? Другими словами, вы видите себя больше поэтом или прозаиком?
ТОМАС ДИШ: Сейчас я скорее поэт, потому что большую часть времени провожу за сочинением стихов, но я всегда занимался таковым и всегда считал это великим видом искусства...
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: И вы даже выступили как критик — написали прекрасную книгу, посвященную научной фантастике, и издали великолепный сборник критических статей о поэзии.
ТОМАС ДИШ: Даже два таких сборника. Я также занимался театральной критикой. Эти тексты не опубликованы, но их немало уже накопилось. Я также занимался оперной критикой и художественной критикой. Существует ведь понятие «человек эпохи Возрождения»; мне кажется, что интеллектуал, то есть тот, кто зарабатывает на жизнь как устной, так и письменной речью, или даже человек вообще, обязан попытаться понять, как устроен мир, в котором он живет, работает, и каким образом это можно выразить. Так что чем больше находится средств для достижения этого, тем лучше. Майк Муркок частично зарабатывает себе на жизнь как рок-музыкант. Это здорово. Я ему завидую. Я не замечал, чтобы это вызывало какой-либо конфликт, если вы чувствуете, что должны сделать что-то подобное, сделайте это. Я аналогично отношусь к своим стихам или критике. В ранней молодости я танцевал; и хоть так и не стал профессиональным танцором, но это доставляло мне огромное удовольствие. Я считаю, что любому, кто чувствует, что у него есть желание получить подобный опыт, стоит попробовать. То же самое и с музыкой. Я не умею петь, и музыкант из меня никакой, правда в средней школе я играл на саксофоне, но мне так и не удалось добиться того глубокого, резкого, мясистого звука, который должен издавать саксофон. Меня никогда не тянуло особенно к музицированию — это моя вина, точнее мой недостаток, но я считаю, что каждый должен попробовать то, что ему нравится.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Насколько он может себе это позволить в финансовом отношении.
ТОМАС ДИШ: В то время это было огромным преимуществом американского образования. Моя католическая школа предоставила мне уроки игры на саксофоне в составе оркестра. Когда у меня появилась возможность усовершенствовать навык, я не воспользовался ею и пошел на попятную, но тогда все выглядело как большой шведский стол, и мне хотелось попробовать блюда с каждой из тарелок. Я очень хорошо разбирался в математике, моя первая работа, которую я получил, была работа чертежником в U.S. Steel. Сразу после окончания школы я сдал тест, который включал в себя подсчет кирпичиков на картинке. Оказалось, что я хорошо умею считать воображаемые кирпичи, поэтому я получил работу. Раньше я никогда не изучал техническое рисование. Я брал уроки художественного рисования, умел пользоваться карандашом и быстро научился делать технические рисунки на миллиметровой бумаге. На пике этой своей работы я делал чертежи стальных лестничных конструкций. Вы не представляете, насколько это было сложно. Мне нужно было знать, какой тип заклепок использовать для данного элемента. Сегодня мне сложно поверить, что я мог делать что-то подобное. Все это было частью цивилизации, в которой мы жили. Это был механизм обучения людей, передачи им знаний с высокой интенсивностью, и если вы были к этому готовы, вы могли делать все что угодно. В юности, прежде чем стать писателем, я много чем занимался.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Следы этого можно найти в «334» (“334”), моем любимом романе в вашем творчестве, но, на мой взгляд, это также глубоко гуманистический роман, исследующий состояние человека. Насколько вы чувствуете себя продолжателем исследования великих человеческих дилемм, поставленных в литературе?
ТОМАС ДИШ: Вот это и есть писательское творчество. Работая над «334», я понял, что научная фантастика по-прежнему рассказывает о людях будущего, летающих на космических кораблях и имеющих проблемы на других планетах, но почти никогда не фокусируется на том, чем люди на самом деле занимаются в жизни здесь, на Земле. А я был уверен в том, что будущие люди будут вести жизнь на Земле, поэтому меня очень интересовало, какой она будет. Я не верил, что она будет такой, как в романе «1984»Оруэлла. Даже Усама бен Ладен не назвал бы такую форму правления идеальной с его точки зрения. Люди будут пытаться зарабатывать на достойную жизнь тем, что у них есть под рукой. Поэтому я решил написать роман о том, какой, вероятно, будет жизнь в будущем, как в позитивном, так и негативном аспектах, в мире, которым управляют бюрократы, подобные тем, что есть сейчас, которые стараются сделать все возможное, чтобы управлять мегаполисом. Например, право иметь ребенка регулируется правительством. Многие читатели могут сказать, что это антиутопия. но в основном я выступаю за то, чтобы лишить некоторых людей права иметь ребенка. Я считаю, что это то, что следует контролировать, наличие детей должно быть гражданским правом, выполнения которого граждане должны добиваться.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Но, как это ни парадоксально, это очень бюрократическая процедура.
ТОМАС ДИШ: Да. Бюрократия иногда необходима. Я написал роман о мире, в котором бюрократия иногда имеет трагические, иногда комические последствия. Функционирование больниц, которые там появляются, на самом деле очень близкое к такому, какое мы имеем сегодня; людей много, некоторые из них работают в медицинских учреждениях из корыстных расчетов, но и много и тех, кто работает из благородных побуждений, то есть все так же, как и в жизни. Последняя часть романа «334» рассказывает о женщине, которая добивается права покончить с собой, и это право, в которое я верю, и я думаю, что люди должны иметь возможность сказать: «Мне это надоело. У меня больше нет сил продолжать». Затем у вас будет возможность посоветоваться с соответствующими консультантами и объяснить им эти чувства. В ситуации, в которой мы сейчас находимся, эти консультанты просто отправили бы вас в психиатрическую больницу и заперли бы там, если бы вы настаивали на желании покончить с собой. В романе «334» я пытался создать бюрократию, более интеллектуальную, чем та, что есть у нас. Однако большинству читателей такой образ мира показался устрашающим. Но я не уверен, что он так уж страшен...
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: По меньшей мере это антиутопия...
ТОМАС ДИШ: Да, но мир антиутопичен по своей природе, Жизнь антиутопична. Мы умираем – таков несчастливый конец каждой истории. И научно-фантастическая литература никогда не хотела смириться с этой трагической стороной жизни. Малоизвестный писатель-фантаст Чарльз Платт, пошел работать в фирму, которая занималась отделением головы от тела и хранением ее таким образом, чтобы ее владельца могли воскреснуть, когда это сможет сделать Наука с большой буквы. По-моему, это безумие. И я считаю, что это типично для научной фантастики — предполагать, что существует какое-то техническое решение проблемы смерти. Но по моему мнению, чего-то такого не существует. В лучшем случае можно справиться с этим с помощью алкоголя или философии…
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Или и того, и другого...
ТОМАС ДИШ: Точно.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Вы разочарованы сегодняшним днем, или сегодняшний мир такой, каким вы его себе представляли в 1960-е и 1970-е годы?
ТОМАС ДИШ: В чем-то да, в чем-то нет. В каком-то смысле этот мир более страшный, и я рад, что мне сейчас не двенадцать лет и мне не придется сталкиваться с перспективой жизни в будущем, которая, скорее всего, нас ждет. Кто в 1960-е мог представить себе 11 сентября? В романе "334" есть фрагмент, в котором политические диссиденты бомбят Нью-Йорк. Но я счастлив, что жил в такие, а не в иные времена.
облако тэгов
