Я запомнила его хрупким юношей с горячими черными глазами. В конце восьмидесятых, мы, диссиденствующие студенты филфака, часто собирались в Архангельском, на даче у одной из моих школьных подруг. На одном из таких вечеров и появился Никос — студент из сладостно-таинственной Греции, который, начитавшись «Братьев Карамазовых», приехал доучиваться в Москву. Получив диплом, Никос женился на скрипачке Светке Олениной и совсем уж неожиданно для всех махнул на Урал, где с преогромным трудом устроился учителем русской литературы в сельскую школу, кажется, где-то под Орском. Однако годика через два Никос решил не искушать судьбу и вместе со Светкой и двумя карапузами вернулся в Грецию, где отец — капиталист простил блудного сына и отошел в мир иной, оставив после себя неплохое наследство, позволившее Зервасу посвятить себя литературным трудам. И вот сейчас , когда русский перевод первой книги Зерваса «Дети против волшебников» зажигает отмороженные «отверткой» и героином сердца российских тинейджеров, я пью кофе в скромной гостиной домика Зервасов на острове Хиос и, на правах старой знакомой, беседую с гостеприимными хозяевами.

— Никос, сколько ты за эти годы написал книг и какие из них будут переведены на русский язык?

— О, да я уже и сам не помню. Столько всего понаписал... Вот она все помнит (показывает на жену). Но Бог даст, все мои книги будут переведены на русский язык. Так что — ждите.

В разговор вступает жена: «Помните, у Распутина был рассказик «Сеня едет»? Там есть такие слова в конце: «Едет Сеня, едет. Ждите».

— Вот-вот: едет Сеня, едет. Ждите. Скоро уже приедет.

— Ну а после «Детей» что на очереди?

— На очереди второй том. Во втором томе зло приходит в Россию и все действие разворачивается в России. Герои чуть повзрослели. Сейчас мы со Светой вносим в перевод последнюю правку.

— А кроме второго тома?

— Третий и четвертый. Но давайте дождемся сперва второго. Спешить — людей насмешить. Да, еще скоро выйдет мой словарь; большой словарь на много важных тем вместе, чтобы подросток в одной книге, на столе у себя — имел универсальное оружие против всего этого... (смотрит на жену) непотребства. Это слово еще есть самая мягкая характеристика. Вот послушайте: «Учись расстегивать крючки и платьице снимать. Не говори: «Мальчишка я и платьев не ношу». Никто не знает, что его в дальнейшей жизни ждет. Любые знанья могут нам понадобиться вдруг». Или вот: «Не надо бояться того, кто во тьме крадется к постели твоей, чтоб кровь твою теплую выпить и съесть холодное тельце твое. Не бойся того, кто приснится тебе, гораздо опаснее тот, кто утром с улыбкой на добром лице будить тебя в школу придет». И все это адресовано детям, подросткам. Я просто не понимаю вас — русских! В любой другой стране такой автор давно сидел бы в тюрьме за развращение детей! А вот еще похлеще: «Если вас не жалеют родители, ручки-ножки себе оторвите вы, чтоб жалели, кормили из ложки и возили вас в детской коляске. А еще можно выдавить глазки, чтобы вслух почитали вам сказки». Еще один перл: «Неужели ты еще не пробовал, то, что все уже успели выплюнуть? Да, на вкус оно ужасно горькое, но нельзя же отставать от сверстников». А рядом нарисован ребенок, докуривающий бычок и стоит бутылка с фужером вина! Но ведь это же не литература, это чистой воды Уголовный кодекс. И если этот, с позволения сказать, писатель Остер не развратитель, то кто он? Это не брань, но констатация факта. И он такой не один. То есть что же: эти «наставники» развращают наших детей, приучают их творить скотство, приучают их заниматься онанизмом, пить водку, блудить, сажают их на иглу, превращают в дегенератов, а мы якобы по-христиански должны с этим смиряться?! Иногда мне просто стыдно смотреть на русских! В кого вы уродились такие размазни? На ваших глазах паскудят и ублюдят ваших детей и ни один из вас не может остановить развратителей? Не может подать на них в суд, дойти до конца и добиться правды? Думаете, это у вас что — русское смирение? Русская трусость у вас, а не русское смирение. Видно, совсем вам Верка Сердючка головки за... ма... (смотрит на жену)

«Замагнитила», — помогает Светлана.

«А еще мне очень стыдно... — Петруша обернулся к профессору и глянул на нее чуть исподлобья,- что в моей стране не нашлось взрослых здоровых мужиков, чтобы...

Мак-Нагайна ощерилась, поспешно вскидывая волшебную палочку. А Петруша — уже прыгнул, на лету подхватывая ручищами новенькую метлу, заготовленную для Наденьки:

— Чтобы вымести всю вашу нечисть поганой метлой!

Мак-Нагайна успела таки выхаркнуть боевое заклинание-острие волшебного жезла вспыхнуло белой искрой, которая внезапно... бессильно погасла. А Петруша тем временем не терял ни секунды. Поганой метлой он звезданул Мак-Нагайну по гадючей роже — только шпильки взбрыкнули в воздухе.

Пожалуй, впервые в жизни, профессор фундаментального ведовства отправилась в полет отдельно от волшебной метлы».

Из книги Н. Зевраса

«Дети против волшебников»

— Никос, у нас многие восприняли «Детей» как «Наш ответ Гарри Поттеру». Это действительно так?

— Это так и это не так. Действительно, когда я только начинал писать первый том, мне хотелось дать детям какое-то противоядие против этой чумы, которая называется Гарри Поттер. Это чума или, как сейчас говорят, СПИД — почему? Потому что дети заглатывают такую приманку сладкую — вот, белая магия, вот красивый фантик, вот, например, вам розовый бантик, а потом они вместе с этой приманкой заглатывают крючок. Он сидит в них крепко и через 5-10-15 лет за этот крючок, то есть за леску, надо только знать , в какой момент потянуть , и так через 15-20 лет мы будем иметь целое поколение сатанистов и колдунов, зараженных этой чумой — но не тогда, а сейчас зараженных- и потому что мы, взрослые, ушами про... прохлопали? Да, мы прохлопали этот вирус, не восстали — не тогда — тогда будет поздно, а сейчас. Вот это я отвечаю на твой вопрос. Но! Но: во-первых, сам по себе Гарри Поттер недорого стоит. Я бы даже за него не дал, пожалуй, и ломаного гроша. Это — за пределами литературы. И то, что у вас в России продали, как говорят, 3 миллиона Гарри Поттера, это не признак высокой литературы, а признак де-ге-не-ра-ции потребителей литературы. То, что ваши дети не читают Пушкина, не читают Гоголя, а три миллиона читают Гарри Поттера, значит, что вы, как нация, деградируете. Это тоже самое, одного поля ягодка, что ваши дети не слушают Чайковского и Свиридова, а слушают Киркорова и «Братьев Грим» и им подобных, что они не идут в Русский музей к Шишкину или к Васнецову, а смотрят похабные картинки в «Браво» или в «Молотке» тиражом в 200 тысяч, если они, конечно, не преувеличивают свои цифры. Это не признак того, что все эти перечисленные выше идолы относятся каким-то образом к искусству — нет, они-то к нему, конечно, никак не относятся. Это только признак того, что вы медленно, но верно превращаетесь в нацию де-ге-не-ратов. И во-вторых: уже работая над первым томом, я понял, и не сам по себе, конечно, а мне помогли понять, что все много... многообразие? Так, все многообразие внешних явлений имеет в своей основе единую корневую духовную систему. Вот: есть много веток, листьев, шишек, шипов, цветов, есть кора, течет сок и смола из трещинки, но в основе скрыта единая корневая система и единые законы, по которым живет весь организм. И Гарри Поттер есть одна крохотная зараженная веточка только, нет смысла од-ну эту веточку прыскать: «Пш-

пш!» бедная веточка!» — нет-нет, надо идти в глубь и лечить корень. И лечить свой корень, а не дяди Васи корень. Вот это я ответил на твой вопрос про мое отношение к тому де-ге-не-ра-тив-ному явлению, которое называется Гарри Поттер.

«И тут Ваня отчетливо понял: он должен врезать Гарри по очкам. Не потому что очень хочется сокрушить стеклушки. Не потому, что надо выполнить задание и вернуться с победой. И даже не потому, что Гарри такой злобный и мерзкий. А потому что просто... больше некому. И если не врезать — погибнут друзья.

Ощущение раскаленного свинца в горле исчезло. Его вроде перестало раздувать от гнева — зато вернулась страшная боль в ушибленной спине. Ну ничего, с такой болью уже можно жить. И даже подняться с колен».

Из книги Н. Зерваса

«Дети против волшебников»

— Никос, твои книги насыщены литературными реминисценциями, заимствованиями, цитатами в эпиграфах глав, перечислением известных в литературе имен, начиная с народных сказок и заканчивая «классиками» постмодернизма. Скажи, каковы твои ориентиры в литературе?

— Ну, сказки это мой конек. Мой конек-горбунок. Я не говорил тебе, что я все-таки защитился?

— Какая тема?

— «Мотивы раннего критского эпоса в сказках русского Севера». Мне пришлось изучить все эти сказки русского севера получше любого помора.

— А кроме сказок?

— В русской литературе для меня несомненный ориентир это Гоголь. Вряд ли ваша литература когда-нибудь поднималась выше — я имею в виду собственно литературу, а не литературное морализаторство. Еще мне нравится поздний Чехов. Из поэтов наиболее близок Тютчев, а из поздних — Ахматова.

— А из поздних прозаиков?

— Шукшин. Это, по-моему, вершина советского периода. И посмотрите, какой парадокс: сам он, видимо, был человеком далеким от Церкви, и когда брался не за свое дело, то, как дилетант и человек далекий от Церкви, писал невообразимые глупости. Вот этот его рассказ «Верую» — глупый поп, таких не бывает...

«Ты отстал от жизни, Николя, — вздыхает Светлана Зервас. — Сейчас таких попов в России, да и здесь, в Греции, пруд пруди...»

— Так, может быть, это было шукшинское пророчество?

— Пруд пруди... Ну допустим, это было его пророчество, дело не в этом. Дело в том, что он творил внутри традиции русской литературы, и эта традиция, хотел он этого или не хотел, питала его чистой водой того Истока, из которого она взяла свое начало и несла его в том же направлении, куда и всех проплывших по этой реке до него. Вот, например, настоящий шедевр: «Как умирал старик». Семидесятые годы, советский до мозга костей писатель и так написать! Думаете, здесь просто гениальная интуиция? Нет, здесь еще и внутренняя причастность традиции русской литературы.

«Солнце взошло на звенящий трон полдня, и ветер смиренно опустился в траву, застыли в мягком воздухе лишние звуки. Небо накрыло Летающий остров солнечной кисеей- чтобы замедлить время и дать отдых тем , кто с вечера не спал, работая Богу в древних алтарях, у праздничных жертвенников в ночных переполненных храмах, и за книгами, и в тесных деревянных стасидиях.

Раб Божий Виктор трудился всю ночь, и под утро уж казалось ему , будто не просто стоишь и поклоны кладешь, а работаешь на веслах, рядом с другими молчаливыми дружными гребцами, грудью наваливаясь на невидимое тяжелое весло, и чудилось ему, что на дюжинах стонущих весел темный поющий храм, словно каменный корабль, медленно поднимался над миром».

Из книги Н. Зерваса «Дети против волшебников»

— Никос, что ты хочешь пожелать нашим читателям?

— Не прохлопать ушами своих детей. Это раз. Сделать это сейчас как раз плюнуть, но отвечать потом придется по всей строгости духовного закона. Смотреть в корень — это два. Если корень будет силен, то и к нежным листьям не прилипнет потом всякая колорадская тля. Любить и читать русскую литературу — это три.

— А у тебя есть сокровенное желание? Я знаю, ты не любишь такого дурного журналистского стиля, но что поделать, раз ты согласился на интервью. Итак, чего ты хочешь больше всего на свете?

— «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо». Так сказал один из самых богохульных и гениальных русских поэтов, и, по-моему, здесь тоже не обошлось одной лишь интуицией. Ведь подлинное искусство — это борьба. Позволю себе процитировать глубоко уважаемого и любимого мной современного русского литературоведа Михаила Дунаева: «Сколько бы не твердили нынешние либеральные теории, что искусство осуществляется вне какой бы то ни было борьбы, над этой борьбой, — сколько бы не твердили — истина в том, что искусство активно действует в пространстве этой борьбы. И здесь оно: или на стороне Удерживающего, или на стороне апостасии». «Кто не со Мною, тот против Меня» (Мф. 12,30). Третьего не дано». Я, как Никос Зервас, полностью с этим согласен.

Одни пренебрежительно называют его политическим конъюнктурщиком и сочинителем дешевых триллеров, другие с ненавистью швыряют в спину обидное «святоша» или клейкое «фашист». Сам он говорит о себе так: «Я не конъюнктурщик, не святоша и не фашист. Я грешный человек, который силою Божией пытается бороться с врагом».

Никос Зервас. Не время сдаваться без боя. Время читать русские книги.