ЖУРНАЛ «Волга» всегда запаздывает. Поэтому только что вышедшие 9-й и 10-й номера несут на своих страницах роман, уже успевший выйти книгой — причем в прошлом году. Речь идет о романе Андрея Коровина «Ветер в оранжерее», который входит в отвратительно оформленную (впрочем, смотря на чей вкус) книгу «Красивая жизнь», напечатанную калужским издательством «Золотая аллея». В книгу, между прочим, входит еще и повесть «Обладание временем», публиковавшаяся в июльском номере «Нашего современника». Так что об авторе, даже не прочтя ни единой его строки, можно уже заранее сказать, что он человек, видимо, обаятельный — раз сумел понравиться столь далеким в своих пристрастиях журналам — и что литературная судьба его, судя по всему, складывается благоприятно.

«Ветер в оранжерее» посвящен Литературному институту имени Горького. Большую часть романного времени и на большей части его пространства герои пьют. Хотя слово «пьют» не вполне соответствует тому энергетическому содержанию, которое потребно глаголу, способному охарактеризовать действие, осуществляемое персонажами романа.

Как и многие другие современные произведения, «Ветер в оранжерее» строится как автобиография (подлинная или мнимая). Герой-рассказчик повествует о себе. Есть известный соблазн отождествить с ним автора (уже сам факт пребывания в Литинституте наводит на мысль об их общем прошлом). Но нам (в данном случае) это совершенно безразлично. Допустим, что автору было удобнее развивать вымышленную интригу в стенах хорошо знакомого учебного заведения.

Сюжет строится таким образом: от некоторого условного момента в романном настоящем делаются регулярные флэшбэки, показывающие «дороманное» прошлое героя, призванные объяснить и показать, как и почему он дошел до роковой черты. Роковая черта обозначена как нежелание и невозможность писать. То есть как потеря внутренней интенции к творчеству.

Обстоятельства, способствовавшие этому прискорбному факту, обозначены не совсем ясно. То есть самих обстоятельств описано довольно много, но что именно положило роковой предел, покрыто завесой. Известно, что герой приехал из провинции поступать в институт, пришел к отцу, которого много лет не видел, имел с отцом несколько содержательных бесед, обнаружил попутно, что тот сильно пьет, но жить у него стал. Через некоторое время отец умер, и сыну досталось его жилище. Студент к тому времени женился и обзавелся ребенком, но потом все бросил (в том числе и институт), уехал в белый свет как в копеечку, вернулся, оставил бывшей жене жилплощадь и стал снова учиться в своем родном Литинституте. Это как бы предыстория.

Сама история начинается с того, что герой (по его уверениям), влюбленный в красавицу и умницу, разделяющую его чувства, заключает пари со своим лучшим другом — кто дольше продержится, если они будут пить на полную катушку. Никакого комизма в этой ситуации не заложено — это закамуфлированный, но легко расшифровываемый вариант русской рулетки, а в русскую рулетку все-таки от хорошей жизни не играют. Хотя можно предположить вариант уже полной балды.

Следует масса перетекающих один в другой эпизодов добывания спиртного (действие отнесено в такое прошлое, когда проблемы в этой области еще были, хотя, как и во все времена, находили свое разрешение), вноса добытого в пределы общежития, в том числе и с риском для жизни, и поглощения внесенного, а также попутно обретенного в независимо пьющих компаниях — и тут уж с самым основательным риском для жизни. Надо отдать автору должное — все это описано не просто мастерски, а с глубоким знанием всех тонкостей предмета. После Венедикта Ерофеева, измерившего глубины русской натуры, пользуясь лишь меркой в 0,5 и 0,75, это, может быть, первая серьезная попытка вернуть разговор на заданную тему в достойное русло.

Коровин (и я не шучу) придает действию раблезианские масштабы. И это безумное пари (которого, кстати, не выдерживает именно рассказчик, тогда как друг, войдя в штопор, готов продолжать до самого конца), и вся «карнавализованная» и безусловно профанная обстановка повального и самодовлеющего хмеля, когда все эти поэты-писатели уже давным-давно забыли, зачем они здесь когда-то собрались (изредка кто-то вдруг, словно забывшись, прочитает какие-то старые — и чужие — стихи)...

Надо сказать, что автор не скупится на краски, описывая сцены перманентной вакханалии. Он сообщает натуралистические подробности с простотой и естественностью, свойственными человеку, ведущему разговор о самых обычных вещах. Не будем пояснять, какого рода эти подробности, они слишком известны и особой эстетикой не отличаются.

Параллельно со всем этим пьяным безобразием у героя развиваются какие-то сложные взаимоотношения с еще одной дамой, обитательницей общежития. Этот светлый ангел готов видеть в герое лучшую сторону, закрывая глаза на то, что тот готов предъявить на настоящий момент. Впрочем, в эпилоге выяснится, что «они расстались» — и Лиза ушла в монастырь. Отметим, к слову, что здесь автор допускает довольно серьезную ошибку, не удосужившись как следует мотивировать радикальный поступок своей героини, отчего он смотрится скорее эффектной развязкой, нежели необходимым логическим завершением.

Вообще «женская линия» в романе кажется наиболее уязвимой. Герой, у которого — благодаря роли рассказчика — есть постоянная возможность декларировать особенности своих эмоциональных состояний, сослужил автору дурную службу, освободив последнего (и совершенно напрасно) от обязанностей доказывать состоятельность этих деклараций. В результате герой то и дело заводит речь о своей дикой потребности любви, неутоленной жажде ее — но, кажется, даже не понимает, что это такое. Во всяком случае, то, что открывается взору читателя, не дает этим речам никаких подтверждений. Единственное, что можно разглядеть, — так это томление духа (и суету сует). Ясно, что героя крутит, и крутит, видимо, основательно. Ясно, что ему необходимо за что-то цепляться. Самый очевидный (и проще всего уловимый) предмет — разумеется, женская любовь. Но спасать кого бы то ни было от чего бы то ни было она может только в случае самозабвенного встречного чувства. Здесь этого чувства нет. Есть скорее эгоистическая потребность в близком другом. Если бы автор и взял на себя труд заметить это несовпадение (для чего ему пришлось бы дистанцироваться от героя), он продемонстрировал бы большую жизненную искушенность.

Роман «Ветер в оранжерее» производит довольно странное впечатление. При том что автору удается показать внешний и внутренний разлад, обозначить какие-то трудные противоречия в натуре героя, роман кажется каким-то недоговоренным и даже незавершенным. Возможно, что причина того лежит в боязни слишком откровенного «обнажения» — как только заходит речь о самых важных для героя (и, видимо, автора) вещах, он начинает говорить обиняками и полунамеками, поскорее сворачивая тему и переводя повествование к описанию внешних событий. Здесь проходит больной и зудящий нерв, но — за всеми умолчаниями — не вполне понятно, что за недуг гнетет рассказчика. Остается надеяться, что в дальнейшем творчестве он прояснит, какую боль заливали с эпическим размахом герои «Ветра в оранжерее».