Отягощенные злом — обещанное

Отягощенные злом

Во-первых, большое спасибо всем, кто заохотил меня к написанию этой статьи не статьи, очерка не очерка, а так, чего-то среднего между филологическим наброском и сетевым трепом. Все равно спасибо, вы дали мне повод задуматься и ко мне пришла мысль, которая может оказаться ценной. Я вот прямо сейчас на вас ее и проверю.

Во-вторых, для начала изложу вкратце свое окончательное впечатление от повести ОЗ. Эта вещь, на мой взгляд – полное и окончательное прощание с миром Полдня. Открытое признание того, что без чуда – и недоброго чуда, «беспощадного чуда» с четким проблеском бесовщинки – «педагогическая утопия» невозможна.

В мире ОЗ нарочито упоминаются кое-какие реалии мира Полдня – субакс, нуль-Т, линия доставки, например. Он как бы мостик между нашим временем и тем преддверием Полдня, которое мы видим в «Стране багровых туч» и «Шести спичках». Но в мостике есть зазор, разрыв, провал, который залатывает только чудо. Этот провал – переход современной педагогики, имеющей целью воспитать среднего человека, к педагогике будущего, описанной в новеллах Полдня и частично – в «Жуке в муравейнике».

Когда писались ОЗ, пресса СССР кипела дискуссиями о педагогах-новаторах. Очень много говорилось о реформе образования, о том, какой должна быть школа – и в ОЗ эти дискуссии оставили след, образ Носова во многом навеян образами учителей, будораживших умы в то время. Пророческим оказался и сюжет, в котором систему лицеев закрывают: кто сейчас помнит о тех педагогах и о том кипении умов? Их съела не административно-командная система, их съело общество свободной конкуренции.

Центральным образом ОЗ есть образ Учителя. Терапевта, способного вылечить мир. Не только Г. А. Носова, Га-Ноцри, но Учителя в самом высоком смысле слова. Гуманистический идеал, который самим своим существованием способен изменить мир, стать закваской будущей цивилизации.

Этот образ у Стругацких не получился, почему я, собственно, и считаю роман ОЗ их творческой неудачей. Ну, не получился у них Учитель, у которого, скажем, я хотела бы учиться – хоть Га-Ноцри возьми, хоть Носова.

Чтобы объяснить, почему, с моей т. з. он не получился, начнем аб ово – с восстановления хронологии. Итак, в 80-х годах 20-го столетия в провинциальном Ташлинске появляется Демиург, который ищет человека с большой буквы Ч. Вместе с ним работает Агасфер Лукич, ака апостол Иоанн, который в настоящий момент занят тем, что скупает людские души — просто так, для коллекции. По ходу дела он нанимает для устройства быта Сергея Корнеевича Манохина – астронома, допустившего научную ошибку. В обмен на душу Манохина Агасфер Лукич и Демиург изменяют в мировых сферах какие-то реалии (им это вполне по силам) и ошибка Манохина превращается в триумф. В ходе работы на демиурга Манохин выясняет, что оный демиург и учиталь Га-Ноцри, ака Иисус Христос – одно и то же лицо. Манохин пишет о происходящем нечто вроде дневника. И сорок лет спустя эта рукопись оказывается в руках Г. А. Носова, педагога-новатора, возглавляющего в том же Ташлинске спецлицей для будущих учителей, юношей и девушек, наделенных даром педагогики. Он передает ее своему ученику Игорю К. Мытарину (мытарь Матфей всем машет ручкой), чтобы рукопись помогла ему в работе над отчетом-экзаменом по теме "Учитель двадцать первого века". Каким образом она должна помочь – Игорь К. Мытарин так и не понял за все прошедшие годы. Что, кстати, обличает в нем изрядного слоупока, ибо послание Г. А. Носова ясно как день: хочешь писать об Учителе, каким он должен быть? Ну, почитай, во что превратился лучший Учитель всех времен и народов. Вот чем пришлось заплатить и во что превратиться, вот почем в нашем деле мешок картошки.

Через несколько дней после передачи рукописи при погроме лагеря Флоры с Г. А. Носовым происходит беда. Прямо в тексте об этом не сказано, но в предисловии и послесловии Игорь говорит о нем в прошедшем времени – так что совершенно логично допустить, что в тот день он умер. Прочитав рукопись ОЗ до конца, юный Игорь К. Мытарин узнает, что при помощи Агасфера Лукича Г. А. удалось перенестись в прошлое (именно перенестись – Манохин описывает телесные повреждения, полученные Г. А. в драке с наркоторговцами) и предстать перед Демиургом. Несколько лет спустя систему лицеев разгоняют, Г. А. забывают. А потом, через сорок лет – «имя Георгия Анатольевича Носова всплыло из небытия, и даже не всплыло, а словно бы взорвалось вдруг, сделавшись в одночасье едва ли не первым в списке носителей идей нашего века».

Этот внезапный взрыв популярности можно объяснить только чудом – причем тут проясняется и второе послание Носова к Мытарину: подкинув ученику рукопись, учитель указывает на взаимосвязь между этой славой и теми сделками, что заключали Агасфер Лукич и Демиург. Слоупок Мытарин эту связь установить не может, он даже полагает в простоте душевной, что последние страницы Учитель изъял по причине скромности. Уж конечно. Скромный человек вымарал бы все, что намекает на его личность – и описание внешности, и имя-отчество. А Г. А. явно хотел, чтобы даже такой тормозной парень как Игорь догадался, о ком идет речь (впрочем, Игоря он переоценил).

Нам остается сделать последнее умозаключение: эта посмертная слава и была предметом сделки между Демиургом и Носовым. Жизнь Носова была ее ценой. Из рукописи ОЗ Носов знал, что всегда приходится платить, аверса без реверса не бывает. Он выбрал платой жизнь. Последние страницы не вынуты из скромности – Носов, скорее всего, вырвал их и сжег не читая, чтобы сохранить за собой свободу выбора.

Разобравшись с хронологией, переходим к главному моменту: Стругацкие хотели создать образ Учителя с большой буквы У, у них не получилось. Носов производит нехорошее впечатление, Га-Ноцри – вообще мерзкое, что в человеческом облике, что в демиургском.

Мы не видим ни в одном из случаев педагогического гения. Нет, я понимаю, о гении писать трудно – трудно описывать гениальность так, чтоб вышло правдоподобно, убедительно. Гений виден по плодам своих рук. С композиторами и художниками относительно легко – ты не обязан сам рисовать, достаточно описывать. У Бальзака очень хорошо получилось в «Утерянном шедевре» и «Доме кошки, играющей в мяч», у Моэма – в «Луне и гроше», а вот у Ефремова даже на уровне сюжетики получилось напыщенно и банально. Но гораздо сложнее описывать гения, действующего на каком-то общественном поприще. Если ты описываешь гениального полководца – читатель должен видеть гениальную победу. Если гениального политика – читатель не поверит, если ты не покажешь гениальную интригу.

Когда мне пытаются показать гениального учителя, я смотрю на учеников. Потому что по плодам их узнаете.

Итак, кто у нас есть? Есть Игорь К. Мытарин, парнишка добрый, но тормозной. Правда, при всей его тормознутости именно его Учитель таскает с собой по высоким кабинетам. Чтобы он въехал, что работа с учениками – это цветочки, главный геморрой- укрощать чиновников? Или еще с какими-то целями?

А кстати, кому Игорь должен был сдавать свой отчет-экзамен?

Кроме Игоря упоминаются его друг Микаэль, о котором мы знаем, что «он брезглив, а брезгливость и любовь несовместимы».

Кирилл-«теоретик», который уезжает домой.

Иришка и Зойка, совершенно безликие и неразличимые в своей любви к Учителю.

Аскольд, молодой человек, склонный к силовым решениям, чемпион по субаксу, в решительный момент оказавшийся гниловатым. Добавлю, что на дело, требующее решительности, Г. А. берет не мускулистого Аскольда, а Игоря и Микаэля.

Как хотите, а эти ребята не тянут на продукт гениальной педагогики.

Более того – по ходу выясняется, что лидер фловеров, Нуси – пожалуй, самый большой педагогический провал Носова. Эпик фэйл. Это ж как надо было достать парня, чтобы главным девизом своей жизни и центральным принципом учения он сделал «не мешать». Это какое ж специфическое отношение к пониманию и милосердию нужно было ему привить, чтобы он позволял в своей общине трахать 12- и 13-летних девочек. Неудивительно, что отец и сын друг друга чураются.

Но самый яркий показатель педагогической беспомощности Носова – это тот факт, что после его смерти ученики не продолжили его дело.

Теперь посмотрим на его «историческую параллель» — Га-Ноцри. Что мы видим? Да то же самое. Из учеников более-менее прорисованы Иоанн, который, как-ниак, один из главных героев, Петр – мягко говоря, неприятный тип – и «дрисливый гусенок» Иуда. Кто были остальные, где они были – непонятно. В чем заключался смысл проповеди Га-Ноцри – непонятно. После его смерти все разбредаются по своим углам. В чем Учение-то состояло? В чем роль Учителя, в том, чтобы гладить дрисливых гусят по головам, не запрещая при этом остальным издеваться над ними? Что он там собирался проповедовать со своего креста, если он даже вернейшему своему слушателю, Иоанну, не сумел никуда вложить ту нехитрую идею, что грабить и убивать, в общем, нехорошо?

Но если Носов в роли Учителя просто неубедителен и сомнителен – то Га-Ноцри в исполнении Стругацких получился еще и нестерпимо гнусен. То, что он сделал с Иудой – предательство мерзейшее. Хочется устроить перфоманс на кресте – пойди и застучи себя сам. Чем такое обращение заслужил несчастный полоумный подросток? Это если забыть об Иоанне, и тех, кого он положил при аресте. И после этого – «Встань, дристун, — сказал Агасфер Лукич. — Подбери сопли. Все давно прошло и забыто. Пошли. Он хочет тебя видеть». Что интересно – вопрос, хочет ли его видеть после всего этого Иуда, не поднимается. Неудивительно, что от этого Учителя ощутимо несет серой.

Я, честно говоря, так и не понимаю, чем господам писателям так намазан евангельский сюжет. Ну, напишите вы о Будде, о Конфуции – если вам нужен Учитель с большой буквы У, то лучше, чем Конфуций, вы и не найдете – нет, надо тормошить непременно Иисуса Назаретянина. Более того, даже у тех людей, которые понимают, что если из произведения вынуть становой хребет, оно развалится – это понимание отказывает, когда они берутся за евангельский сюжет. Ну, подойдите вы к Евангелию как к ФАНТАСТИЧЕСКОМУ произведению. Мы же все тут любители фантастики, массаракш. Мы понимаем, что если из «Машины времени» убрать машину времени и объяснить все происходящее, скажем, пьяными глюками путешественника во времени – то книга развалится. Ну так почему бы не подойти к Евангелию с теми же мерками? Выдергиваем из книги допущение, что Иисус Назарей – Сын Божий – и все у нас сыплется. Захотели Стругацкие выдернуть это допущение, а образ Учителя оставить – хопа, рассыпается образ Учителя. Остается какой-то невразумительный поц.

Но вернемся к Носову. Если ученики – это первое, что мне показалось неубедительным, то второе – метода. Похоже, что вся она сводится к совершенно неформализуемым понятиям «милосердие и понимание». Ничего более конкретного Г. А. не говорит (он и этого-то не говорит, это из записей Игоря, но Игорь явно цитирует). Описываются функции понимания и милосердия – «Понимание — это рычаг, орудие, прибор, которым учитель пользуется в своей работе. Милосердие — это этическая позиция учителя в отношении к объекту его работы, способ восприятия». Но не природа.

Для развития милосердия, по всей видимости, ученики дежурят в больницах и специнтернатах для инвалидов. Но при этом даже Игорь, самый верный из учеников Носова, не понимает милосердия Носова по отношению к Флоре. Он верит, не понимая, как Иоанн. Он нравственно здоровый хлопчик, он понимает, что планируемое горожанами действо гнусно в принципе, безотносительно того, что представляет собой Флора – но не понимает, что Носов в этой Флоре нашел. Самому преданному из учеников Носов бессилен это объяснить. Или не хочет объяснять. Он вообще мало объясняет.

Вообще-то ничего особенно новаторского в такой педагогике я не вижу. Метод оный, если это в самом деле метод, известен давно и освящен веками, по-японски он называется «минараи», то есть, «смотри и учись». Ничего против него не имею, но зачем его подавать как офигенное новаторство, если он старше Конфуция? Более того, само отношение к Учителю – что в ОЗ, что в мире Полдня – это знакомое любому востоковеду почтительное отношение к учителю, преждерожденному, сэнсэю (да и вообще, если приглядеться поближе, этика мира Полдня – это конфуцианство, очищенное от того, что в конфуцианстве европейцу противно: от беспрекословного и нерассуждающего повиновения старшему – отцу, учителю, начальнику).

Но, несмотря на это почтение, понимания между Г. А. и учениками в отношении Флоры нет. «И что еще замечательно: ведь общего между нами гораздо больше, чем разного. Все мы ученики Г.А., и все мы обучены свято следовать своим убеждениям. Все мы ненавидим Флору и тем самым не являем собою ничего особенного — целиком и полностью держимся мнения подавляющего большинства. Все мы любим Г.А., и все мы не понимаем его нынешней позиции, а потому чувствуем себя виноватыми перед ним и слегка агрессивными по отношению к нему.

Мы с Мишелем размахиваем руками, главным образом, потому, что нам не нравится оказаться в одной куче с большинством. Мы от этого отталкиваемся, но никаких серьезных оснований отмежеваться от большинства у нас нет, и это нас ужасно раздражает. И никаких оснований мы не находим, чтобы полностью стать на сторону Г.А., и это нас ужасно беспокоит. Потому что ясно: если кто-то здесь и ошибается, то уж, наверное, не Г.А. То есть это для нас с Мишелем ясно. А совсем не ясно нам с Мишелем — как быть дальше. Следовать своим убеждениям — значит остаться в дураках, да еще предать Г.А. вдобавок. А слепо идти за Г.А. означает растоптать свои убеждения, что, как известно, дурно.

Вот у Иришки все просто. Она очень любит Г.А., и она очень жалеет Г.А. Этого для нее вполне достаточно, чтобы целиком быть на стороне Г.А. Это вовсе не означает, что она растаптывает свои убеждения. Просто у нее такие убеждения: ей жалко любимого Г.А. до слез, а на остальное наплевать. Флоры и фауны приходят и уходят, а Г.А. должен пребывать и будет пребывать вовеки. Аминь! А будешь много тявкать, получишь этой овсянкой   по физиономии».

Честно говоря, я, читатель, тоже не понимаю отношения Г. А. к Флоре. Отчасти понимаю как мать и как женщина – неприятно думать, что твоей кровиночке будут заламывать ручки и с размах кидать в черный воронок, даже если кровиночка уже вымахала в половозрелую особь. Но как просто взрослый взрослого – не понимаю. «А может быть, на наших глазах как бы стихийно возникает совершенно новая компонента человеческой цивилизации, новый образ жизни, новая самодовлеющая культура. И тогда кровь, боль, нечистота — роды! Младенец непригляден, даже уродлив, он вопит и гадит, но он обречен на рост, и в обозримом будущем он обречен занять свое место в структуре человечества. И если это так, то упаси нас боже от нечистоплотных повивальных бабок и деловитых абортмахеров!» Это он о чем, о Флоре? Этот недоделанный даосизм – новая самодовлеющая культура? Извините, люди, я была в Системе. Я знаю, как это выглядит изнутри. Описанное Стругацкими не отличается практически ничем. Еще одна молодежная забава, еще один вариант праздника непослушания. А с учетом того, кем приходятся друг другу Г. А. и Нуси, ситуация выглядит вообще некрасиво – получается, Носов покрывает безобразия, творящиеся среди "паствы" сына.

Не убеждает меня Носов, короче, ни словами ни поступками.

Из поступков Носова самым странным выглядит сдача милиции наркомафии, расположенной в подвале университетской лаборатории. (То есть, сам весь этот поворот сюжета еще более фантастичен, чем все остальное вместе взятое, а товарищ Тютюкин, завотделом культуры горисполкома, по совместительству крестной отец местной наркомафии – самая фантастическая фигура в повествовании. Демиург на пару с Агасфером Лукичом отдыхают. Но уж тут нам придется вздохнуть и положиться на Стругацких как есть: босс так босс). Получается, что Носов об этой наркомафии знал и спокойно мирился с ее существованием, придерживая это знание до того момента, как его можно будет использовать в торге с милицией. Спокойно мирился с тем, что наркотики распространяются среди паствы его сына. А как сын вместе с паствой оказался под ударом – нет, не в милицию пошел, а лично разбираться в духе Рэмбо. Более того, потащил на разборку своих учеников – минараи, смотрите и учитесь, мальчики, как дела делаются. А что бы он делал, если бы его там тупо пришили, а потом вышли и убили ничего не понимающих Игоря и Михаила?

Короче, Носов неубедителен как педагог, неубедителен как полемист – в каком же качестве он убедителен?

В качестве харизматического лидера. Как и Га-Ноцри. Вот в харизму веришь, безусловно. В обоих случаях.

Но, во-первых, свою харизму ведь другому не приставишь. А во-вторых, харизма – оружие обоюдоострое. У Аскольда она тоже есть, харизма эта. У Нуси она есть (не из-за этого ли произошел конфликт отца и сына: две харизмы не ужились под одной крышей? У Иоанна ее хоть… ухом кушай. Но это не мешает Аскольду быть уродом, а Иоанну – бандитом. Ну и наконец, харизматический вождь, который не очень хорошо понимает, куда он ведет – это, цитируя настоящего Учителя – «слепой вождь слепых». Вот что получилось у Стругацких в конечном счете, вот какой образ является стержнем книги.

Где крив стержень – там криво все. Книга распадается на составные элементы, каждый из которых вроде бы наделен своей логикой, а между собой они не клеятся. Какой етической силой получили бессмертие Иоанн и Демиург? Зачем Демиургу настоящий человек, какова его мотивация? В чем вообще «великая идея», носителем которой, по мнению авторов, был Иисус? А в чем – идеи Носова, которые вдруг неожиданно завоевали мир?

И последнее. «Нэ так всебыло, савсэм не так» — Борис Стругацкий утверждает, что целью романа было «еще и еще раз доказать» это тезис. Но чего-чего, а доказательств в романе как-то… нет. Не то чтобы мало – просто нет. О, скажем, что на самом деле ухо рабу отрубил не Петр, а Иоанн. А самым юным учеником был не Иоанн, а Иуда. И вообще он был умственно отсталым. Ну, порезвились. Можно было еще написать, что у Симона зелота не хватало глаза, а Фома Дидим умел пердеть гаммы. Можно еще много чего придумать – но это не станет доказательством какого бы то ни было тезиса. Доказательства где? Где бык, Багира?