(читать под песню «Сто лет одиночества» группы «Белая гвардия»)
Где-то там время текло своим чередом, и только здесь, в уютной комнате наверху башни, оно боялось показать норов. Здесь из-под пера летописца, поседевшего до срока, рождалась во второй раз сама история. Секунды, дни, века протянулись нитью от сердца к кончику пера и ложились бахромой кривых букв на бумагу. Листами здесь было всё забито. С первого взгляда (да и со второго, с десятого, с сотого – не важно, с какого) казалось, что бумага валяется здесь беспорядочно, бессистемно: будто ветер в кои-то веки проник сюда и разметал давным-давно.
И только один человек на всём белом свете знал: никак иначе эти листы и не должны были лежать. Каждому здесь нашлось своё место. Первый эпизод был связан через хаос с эпизодом заключительным, а тот, в свою очередь, оказывался зачином новой истории. Но порой эти невидимые связи обрывались – и пустота пола или стола была красноречивее многочасовой речи. Так умирала история – обрываясь на полуслове или, наоборот, заканчиваясь бравурным маршем победы.
И только одна история образовала кольцо. Она была писана на пожелтевших от бесчисленных прикосновений, измятых листах. Разводы от падавших на бумагу капель упорно молчали, не желая выдавать секреты. Буквы…Буквы…Буквы же складывались в простенькую историю, такую банальную, такую обычную, повторявшуюся из раза в раз.
Летописец поминутно бросал взгляд на эту «жёлтую нить», и тогда не тень даже – туча набегала на его лицо. Он пробовал браться за перо, остро отточенное, макал в чернила, синие-синие, выводил буквы – а те исчезали, словно и не было их. На листах они проступали сами собой, так, как пожелают. И не было у летописца власти только над этой историей – его историей…
Иногда сюда, в эту комнату без времени, приходили люди, такие разные люди – но все они одинаковы были в своём молчании. Они заглядывались на бесконечные вереницы историй, просматривали те или иные «кучи» — но, рано или поздно, взгляд их на останавливался на той самой истории, которая никак не хотела меняться.
Они начинали читать эти жёлтые страницы жизни. Но в какой-то момент им это надоедало, и они откладывали страницы в сторону. Они уходили – а история оставалась, история, писавшая сама себя.
И порой, когда «жёлтая нить» начинала новый виток, летописец бессильно отставлял перо и распахивал окно, впуская время внутрь.
В его волосах появлялось ещё больше серебра, никак не вязавшегося с ещё молодым лицом летописца. Но, может быть, он сам хотел постареть? Кто знает? Только седина прибавлялась, и только…А ещё, наверное, на сердце оставались борозды…
Он вглядывался в дождь – он всегда шёл над его башней, и лишь изредка солнце выглядывало из-за свинцовых туч – он вглядывался в жизнь…Свою жизнь…
Но однажды дверь в его каморку распахнулась сама собой. Там, на пороге, застыла тень…
Летописец улыбнулся, хотя и вышло это у него плохонько, ну почти никак: ведь он так давно не улыбался, поглощённый запечатлением истории…
Летописец улыбнулся- и сделал шаг вперёд. Тень застыла на месте, ничуть не шелохнувшись…
Тень застыла…
Летописец сделал ещё шаг…
Ветер ворвался через распахнутую дверь, сломал окно и пробился навстречу дождю…
Бумага закружилась по комнате.
И только те самые жёлтые листы остались лежать на своём месте.
Тень застыла…Застыла? Нет…Она наклонилась, дотронувшись до оставшихся на своём исконном месте бумаг…
Летописец ждал, что же произойдёт…
Никакого другого цвета, кроме серебряного, не осталось у него в волосах…
цитировать
, очень красиво написано.
