9
С. Логинов: А вот второй рассказ — беда, можно сказать. Так... а где он у меня, второй рассказ?..
В.Р. (разбираемый автор): Хе-хе-хе.
С. Логинов: Тихо. Вот он, ***, я его просто не включил, сейчас включу. А вот второй рассказ — увы и ах. Вроде бы построен точно так же: короткая штучка, в которой взяли и умерли. Тоже вот здесь короткая штучка, и товарищ сам себя утопил. Но мы видим — в первой — как он до этого доходит, и, в общем-то, он получает, что хотел. Здесь — какой-то северный посёлок... во всяком случае, северное сияние объявившееся никого не удивляет... Живёт товарищ — и вдруг обнаруживает, что в доме холодно, чем больше печку топит — тем большим холодом от неё веет, а на улице северное сияние, и там тепло, снежок хрустит... и выскакивает, и видит, что другие люди бегут, причём друг дружку рубят, табуретками убивают, и все бегут, бегут туда. И один только заинька был паинькой, и не нявкал и не зявкал... под капусткою сидiв, по-зайчачьи булькотiв... Фельдшер — вот, фельдшер, вот, я посмотрел, как его... И говорит, что это Полярная звезда время от времени взбешается...
В.Р.: (Запись большей частью неразборчива, передаю общий смысл.) Это из статьи, «Наука и жизнь», «зов Полярной звезды», известное явление. Когда полярное сияние вызывает достаточно мистическое воздействие — это случаи реальные — на природу человека. Человеку может так взглючнуться, что он и пойдёт себе на север, к Полярной звезде...
С. Логинов: Это может быть и из-за темноты, из-за чего угодно. Человек, живущий в экстремальных условиях, может глюкнуться реально из-за чего угодно. И соответствующая пресса может написать это и представить вот так. Всё хорошо, автор фантаст, написал вот так, что теперь все глюкнулись и, подобно тому, как лемминги в море идут, так эти босиком по снегу бегут за Полярной звездой, одному кажется, что там рубины падают, другому кажется, что там, наконец, тепло, третьему ещё что-то кажется... И единственного фельдшера, который разбирается в происходящем, стукнули табуреткой по голове. Точка.
Вот эта самая точка вызывает резкое недоумение. Ну хорошо. Суть рассказа: жили-были люди, потом на них шмякнулось, и они умерли. Это рассказ? Это не рассказ. Мы ничего не знаем об этих людях, мы ничего не знаем, как они дошли до жизни такой, заслужили ли они тем или иным способом эту, так сказать, мясорубку, которую устроил им автор. И что из этого дальше следует? То есть фактически нам дали маленькую людоедскую картинку, и говорят: «Наслаждайтесь». Тот, кто не хочет наслаждаться... Да, написано довольно прилично, я даже здесь, прочитавши, потом не стал выбирать конкретно — вот это слово, может быть, не очень удачно, а вот это очень удачно. Написано весьма пристойно. Но зачем этот рассказ написан? какая в нём человеческая составляющая? что отзовётся в душе родственным и близким?.. Далеко не все зимовали в тундре. Все вот эти самые глюки помрачённого сознания — чужды. С комаром в одной комнате зимовали (sic) все, и картинка становится ясна, близка, родна, и дальше, когда она доходит до сюрреализма, мы её воспринимаем — получился рассказ. Здесь — исходник чужд, и, значит, нужны люди, их проблемы и объяснение, почему вдруг их так съело. А этого ничего нет, и получилось, что и рассказа как такового нет. То есть это неудача.
Ну и диалоги... Зачем эти диалоги? «Повара не видал?» «Видел. Он Толяна зарубил». «Клёво. Нам больше достанется». «Чего?» «Рубинов». Ну... Я б сказал, что делать с этим рассказом. Но поскольку рассказ на две странички, то... мне тоже доводилось, да ещё, наверное, и доведётся в будущем писать рассказы на две странички, которые оказались неудачными.
В.Р.: Подождите. У вас на какой фразе заканчивается? Слово? Последнее?
С. Логинов: «Врёт фельдшер!»
В.Р.: Ну, всё нормально.
С. Логинов: «Врёт фельдшер!» Единственный человек, который разобрался, в чём дело, и никуда не...
В.Р.: Я думал, действительно на том моменте, где его табуреткой зарубил, а остальное как бы...
С. Логинов: Нет, «врёт фельдшер».
А. Кубатиев: Много таких рассказов и повестей, где человек остаётся один на всём земном шаре. Помните была чудная книжка детская «Пале один на свете»?
С. Логинов: Угу.
А. Кубатиев: Цыганова помнишь, «Птицелов»?..
С. Логинов: Цыганова? Да.
А. Кубатиев: ...где он идёт через зимний этот мир и не может до конца, не хочет верить, что он один остался. Полунина лучшая вещь была, «Дождь»...
С. Логинов: Какая «лучшая»?! Мы одновременно... я привёз свои «Часы» и Полунин свой «Дождь», он в половину того, что я в свои «Часы» написал, не сумел, а его вещь в четыре раза больше...
А. Кубатиев: Лучшая вещь Полунина.
С. Логинов: Но она же... всё равно...
А. Кубатиев: Не спорю. Но там, понимаете, зачем-то это всё есть. А просто нарисовать картинку, чтобы это всё было видно... Фантастика, она, к сожалению, мерзавка... в неё сам по себе заложен довольно сильный дидактический момент: если ты не поучишь чему-то, не выскажешься относительно чего-то — что-то не работает, видимо, какая-то существенная часть механизма. А самый ужас бывает, когда ты делаешь это прямо, как в «Карнавальной ночи», помните, когда он там редактирует клоунский этот самый номер, и говорит: «Вы прямо скажите: позор товарищу такому-то, который имеет половые связи на стороне». Вот. Чем непрямее здесь это делается, тем, как ни странно, это сильнее доходит.
(Продолжение следует.)