Т.С.: Верю.

С. Логинов: Первый из этих самых рассказов — он очень гладко сделан, он очень хорошо вычитанный, во всяком случае... может быть, там можно к чему-то придраться, но при первых чтениях я не нашёл ни мусорных слов, ни откровенных штампов, ничего. А кое-что зелёным подчёркивал, и сейчас, поскольку зелёного нет (С. Логинов потерял файл рассказов Т*** С*** со своими правками и читает его на мастер-классе с чужого ноутбука, неправленый), примеров приводить не буду, здесь вам придётся поверить на слово, что у Т*** есть удачные фразы, которые показывают, что он понимает, что он делает. А вот рассказ сам по себе — вот по большому счёту уже как рассказ — оказывается... ну, не то, чтоб провальным, а каким-то пресным, никаким, рыхлым.

Сюжет следующий: врываются в банк грабители-дробь-террористы, которые понимают, что грабануть банк и уйти незамеченными не удастся, слишком близко полиция и всё остальное, а банк поэтому чувствует себя уверенно и прямо-таки просится, чтобы его грабанули. И они тогда решают: мы не просто его ограбим, мы его ограбим под террор, то есть возьмём заложников, потом стребуем вертолёт, благо что на ближайшей базе есть... Ну и всё это происходит, всё это описывается глазами одной из кассирш, к которой за минуту до этого подошёл странный человек с совершенно мне незнакомым именем. Наверное, это что-нибудь...

Т.С.: Джон Доу. "Джон Доу" — это термин, которым обозначается в США и вообще в Англии неопознанные трупы в морге.

А. Кубатиев: "Dead on arrival". "Прибыл мёртвым".

С. Логинов: Ага...

Т.С.: "Прибыл мёртвым", да. То есть неопознанные трупы, и на них вешается бирочка, и вместо имени пишется: "Джон Доу".

С. Логинов: Ага...

Т.С.: Вот поэтому аллюзия вот на это идёт.

А. Кубатиев: А если женщина, то Джейн.

Т.С.: Да, если женщина, то Джейн Доу.

С. Логинов: Ну вот. Ну не знаю я, так сказать, этого...

Из аудитории: Это повелось с давних пор, когда адвокаты тренировались, у них было для тренировки "Джон Доу" и "Ричард Роу".

Т.С.: Да, ну это очень давний такой термин, он в судебной, в адвокатской практике в США, в Англии, в англоязычных странах.

С. Логинов: Ясно.

А. Кубатиев: Ты слушай, слушай, мы тебя научим.

С. Логинов: Ну, вот это, так сказать, благодарю, потому что для меня многое было... Я видел, что многое завязано на это имя, но тем не менее. Хорошо, теперь я знаю, что это такое, но даже вот это моё знание рассказ не спасает.

Этот самый Джон Доу подходит, документы какие-то, хочет какие-то банковские операции сделать, а после того, как ворвались бандиты, он вместе со всеми заложниками лежит на полу, и так далее, и так далее, и так далее. Уже объявляют, что будут сейчас каждые полчаса убивать по одному заложнику — и даже... Удачный это приём или неудачный? Если этого не сделать, рассказ совсем оказывается пустым, если это сделать, то оказывается поступок и вообще само существование Джона Доу обессмысленным в значительной степени — потому что одного из присутствующих людей поднимают, подтаскивают к стеклянной этой витрине, чтоб его видели снаружи, и стреляют ему из пистолета в голову. Первый труп есть. Полиция идёт на контакты, обещают ещё дополнительно денег, кроме тех, что взяты уже в банке, уже летит вертолёт, а этот тем временем хватает следующего, эту самую девчонку: "Ну что? Сейчас буду её стрелять, или может быть кто-нибудь тут желает..." — фраза какая-то не очень естественная, но она понадобилась автору. Так вот, беда, когда автору понадобилась такая фраза, и герой послушно эту фразу произносит. Ну ладно, это не очень насилие, тем более что данный герой-бандит не есть герой, не есть персонаж, мы ничего не знаем о его психологии. Вот он появился, это действующая функция, и как эта функция авторский произвол она терпит безболезненно, произносит нужную фразу — и тут встаёт это Джон Доу и говорит: "Ну давайте меня следующего".

К тому времени операция по спасению заложников входит в решающую фазу, но бандит успевает нажать на курок и Джону Доу вышибить мозги. Всех остальны спасают. То есть таинственный Джон Доу спасает фактически одного человека, одну эту самую девушку. После чего полисмены обнаруживают, что у человека на руках водительское удостоверение, у человека на руках там... ну, в общем, всё, что там у американцев заменяет паспорт, если он не уезжает, вот этот весь набор документов: страховка... что ещё там?

Т.С.: Медицинский полис. Там я смотрел...

С. Логинов: Да-да-да, здесь совершенно чётко ясно, видно, что Т*** в курсе дела, там нет ни комсомольского билета, ни паспорта, и не предполагается. Всё замечательно. А вот ни в одной базе данных этого товарища нет. Появился откуда-то, и вот он теперь с незарегистрированными документами неопознанный труп.

Почти точка. Потому что к рассказу есть вдруг такой маленький... как бы это сказать... аппендикс, что едут какие-то товарищи и говорят: "А тут вот нехорошо ездить, тут часто автобусы грабят", и прочее — но некто по имени Джон Доу всё равно садится в этот опасный автобус. Тот ли это тот самый Джон Доу, неубиваемый человек, либо кто-то из людей прежде живших вдруг превращается в Джона Доу, или же конденсируется таковой из...

А. Кубатиев: ...некроинформации.

С. Логинов: ...некой информации...

Из аудитории: "Некро-", "некро-".

С. Логинов: А может быть — наоборот.

А. Кубатиев: Кстати, термин существует.

С. Логинов: Я знаю этот термин, но вряд ли из некроинформации будет конденсироваться человек, который своей гибелью спасает.

А. Кубатиев: Позитивное существо.

С. Логинов: Да, некое позитивное существо. Так что из некой информации может быть он синтезируется, не важно, но важно, что есть этот Джон Доу, который опять-таки идёт, чтобы заменить собою, по-видимому, кого-то из погибших.

Мне рассказ показался невыстраданным.

А. Кубатиев: Конструкция.

С. Логинов: Да. Вячеслав Рыбаков называет такие вещи красивым термином "отумизм". Придумалась такая идея, и нарисовалась к ней иллюстрация. Не есть самостоятельная картина: в ней нет второго плана, в ней нет глубинных слоёв восприятия, это именно иллюстрация к какому-то положению. И в частности, вчера я совершенно не удивился, когда Т*** сказал, что это рассказ на конкурс под названием... как?

Т.С.: "Коллекция фантазий", кажется, я уже не помню, я на все конкурсы посылаю.

С. Логинов: Нет, что что-то... "не бывает..."

Т.С.: А! Тема была "Напрасная жертва".

С. Логинов: Да, что "не бывает напрасных жертв". На эту тему придумано вот это положение, к этому положению нарисована иллюстрация, и только. В результате иллюстрация есть, хорошо написанная иллюстрация, грамотно нарисованная иллюстрация — и в какой теперь её том поместить? Где тот текст, к которому?..

Т.С.: В какой-нибудь сборник, посерединке.

С. Логинов: Нет, конечно, это где-нибудь можно опубликовать. Этот рассказ не прославит автора. Да, он его, может быть, не опозорит, но в следующий раз, наверное, надо очень подумать — а стоит ли такого рода рассказ писать.

Т.С.: (Неразборчивая запись.)

С. Логинов: Ну хорошо, то есть это что-то внелитературное. "Жертва не бывает напрасной, — ответил его собеседник. — Кстати рад познакомиться. Меня зовут Джон Доу". И только.

 

 

(Продолжение следует.)

Несвязный язык. Неживые, при этом до крайности пафосные в словах и поступках герои; нет никакого желания им сопереживать. Наконец (мелочь по сравнению с предыдущим, но как-то очень много этой мелочи) — неумело описанное интриганство, двусмысленность, трёхсмысленность и так-далее-смысленность в каждой второй фразе, но эти все дополнительные смыслы почему-то не складываются во что-то целостное, в результате создаётся впечатление, что герои шизофреники. За всеми этими недостатками я не смог найти в книге какие-либо философских и психологические глубин, которые хвалит большинство читателей. Ну да, первая художественная книга, затронувшая вопросы экологии... ну да, наверное, можно провести какие-то параллели между описанными в книге арракийскими страстями и последовавшим 30 лет спустя ползаньем американцев на Ближнем Востоке... ну... и что?..

Кстати, ещё один момент в копилку минусов: по сюжету "Дюна" не тянет на полноценный роман, она похожа на сюжетную завязку к чему-то большему:

— и понеслось. А вот и не "понеслось" — the end. И вот это странно, потому что — насколько мне известно (я могу ошибаться) — первая "Дюна" писалась как самостоятельное произведение, продолжения пошли несколько лет спустя. (Как тут подсказывает Dark Andrew, с этим моментом меня обманули )

Если же говорить о деталях, готов подписаться под отзывом Ny: да, именно так: скучный, слабый текст; ненатуральные герои; логические провалы.

В.Р.: (Запись большей частью неразборчива, передаю общий смысл.) Это из статьи, "Наука и жизнь", "зов Полярной звезды", известное явление. Когда полярное сияние вызывает достаточно мистическое воздействие — это случаи реальные — на природу человека. Человеку может так взглючнуться, что он и пойдёт себе на север, к Полярной звезде...

С. Логинов: Это может быть и из-за темноты, из-за чего угодно. Человек, живущий в экстремальных условиях, может глюкнуться реально из-за чего угодно. И соответствующая пресса может написать это и представить вот так. Всё хорошо, автор фантаст, написал вот так, что теперь все глюкнулись и, подобно тому, как лемминги в море идут, так эти босиком по снегу бегут за Полярной звездой, одному кажется, что там рубины падают, другому кажется, что там, наконец, тепло, третьему ещё что-то кажется... И единственного фельдшера, который разбирается в происходящем, стукнули табуреткой по голове. Точка.

Вот эта самая точка вызывает резкое недоумение. Ну хорошо. Суть рассказа: жили-были люди, потом на них шмякнулось, и они умерли. Это рассказ? Это не рассказ. Мы ничего не знаем об этих людях, мы ничего не знаем, как они дошли до жизни такой, заслужили ли они тем или иным способом эту, так сказать, мясорубку, которую устроил им автор. И что из этого дальше следует? То есть фактически нам дали маленькую людоедскую картинку, и говорят: "Наслаждайтесь". Тот, кто не хочет наслаждаться... Да, написано довольно прилично, я даже здесь, прочитавши, потом не стал выбирать конкретно — вот это слово, может быть, не очень удачно, а вот это очень удачно. Написано весьма пристойно. Но зачем этот рассказ написан? какая в нём человеческая составляющая? что отзовётся в душе родственным и близким?.. Далеко не все зимовали в тундре. Все вот эти самые глюки помрачённого сознания — чужды. С комаром в одной комнате зимовали (sic) все, и картинка становится ясна, близка, родна, и дальше, когда она доходит до сюрреализма, мы её воспринимаем — получился рассказ. Здесь — исходник чужд, и, значит, нужны люди, их проблемы и объяснение, почему вдруг их так съело. А этого ничего нет, и получилось, что и рассказа как такового нет. То есть это неудача.

Ну и диалоги... Зачем эти диалоги? "Повара не видал?" "Видел. Он Толяна зарубил". "Клёво. Нам больше достанется". "Чего?" "Рубинов". Ну... Я б сказал, что делать с этим рассказом. Но поскольку рассказ на две странички, то... мне тоже доводилось, да ещё, наверное, и доведётся в будущем писать рассказы на две странички, которые оказались неудачными.

В.Р.: Подождите. У вас на какой фразе заканчивается? Слово? Последнее?

С. Логинов: "Врёт фельдшер!"

В.Р.: Ну, всё нормально.

С. Логинов: "Врёт фельдшер!" Единственный человек, который разобрался, в чём дело, и никуда не...

В.Р.: Я думал, действительно на том моменте, где его табуреткой зарубил, а остальное как бы...

С. Логинов: Нет, "врёт фельдшер".

А. Кубатиев: Много таких рассказов и повестей, где человек остаётся один на всём земном шаре. Помните была чудная книжка детская "Пале один на свете"?

С. Логинов: Угу.

А. Кубатиев: Цыганова помнишь, "Птицелов"?..

С. Логинов: Цыганова? Да.

А. Кубатиев: ...где он идёт через зимний этот мир и не может до конца, не хочет верить, что он один остался. Полунина лучшая вещь была, "Дождь"...

С. Логинов: Какая "лучшая"?! Мы одновременно... я привёз свои "Часы" и Полунин свой "Дождь", он в половину того, что я в свои "Часы" написал, не сумел, а его вещь в четыре раза больше...

А. Кубатиев: Лучшая вещь Полунина.

С. Логинов: Но она же... всё равно...

А. Кубатиев: Не спорю. Но там, понимаете, зачем-то это всё есть. А просто нарисовать картинку, чтобы это всё было видно... Фантастика, она, к сожалению, мерзавка... в неё сам по себе заложен довольно сильный дидактический момент: если ты не поучишь чему-то, не выскажешься относительно чего-то — что-то не работает, видимо, какая-то существенная часть механизма. А самый ужас бывает, когда ты делаешь это прямо, как в "Карнавальной ночи", помните, когда он там редактирует клоунский этот самый номер, и говорит: "Вы прямо скажите: позор товарищу такому-то, который имеет половые связи на стороне". Вот. Чем непрямее здесь это делается, тем, как ни странно, это сильнее доходит.

 

 

(Продолжение следует.)

Дальше появляются некоторые недостатки. Слишком рано и слишком "в лоб", тем более для такого короткого рассказа, начинает автор создавать негативный образ своего дачника. Вот страшный образ комариного... этого самого, комариной штуки — создан сразу и удачно. А здесь он вскакивает... "брезгливо отёр пот с рыхлой туши". Ну за что же так? Мягчей надо, мягчей, постепенно...

А. Кубатиев: Само действие: представляешь, как он отирает всю тушу?

С. Логинов: Само действие. Ведь читатель-то себя уже как бы совместил с этим героем. Вот я, предположим, вскакиваю в ночи — ну да, потный, жаркий, да, разумеется, — но я никогда о себе не скажу: "туша"... хотя уж у меня-то есть... с чего отирать пот. И вот эта штука начинает: "А! Автор здесь — против героя!"

В.Р.: Ну, под конец...

С. Логинов: Вот автор может героя довести до чего угодно, вплоть до того, что в сортире утопить — но автор не должен быть против героя, не должен.

Так. "По животу бить оказалось удобнее, чем в ухо", когда комар начинает... Да, действительно. "Но едва ли приятней". Нет. (Сильно хлопает себя по животу.) А вот по уху я себя так не рискну. Так что — не пробовал автор...

В.Р.: Смотря куда попасть. Если поддых, то...

С. Логинов: Не пробовал автор раздеться и в душной комнате, в темноте ловить на себе комаров. Не пробовал. Да, по пузу бить удобнее — и легче. Не дай бог вот по уху себя саданёшь — плохо будет.

А. Кубатиев: Звону на полчаса и, так сказать, чувствуешь себя в лёгком нокауте.

С. Логинов: Угу. В***, лишние слова сами вычеркните. Особенно притяжательные местоимения. Так, вот опять хорошая фраза. Когда у него перегорают пробки, нет ничего, комара не поймаешь, и вот он находит свечки и спички: "Огонь, хвала Прометею!" Хорошо, хорошо. Вот тут начинаешь опять сочувствовать герою, всё-таки автор не окончательно его избивает. Ну, замечательно. Красивые слова, что комар "вальсирует в воздухе".

Понятно, о чём идёт речь. Товарищ ночью мечется по дому, пытается этих самых... двух-трёх, больше ведь не надо, туча комаров... к чему этот хоррор? Ну, здесь у него штуки четыре-пять.

В.Р.: Три.

С. Логинов: Три. Вот как раз тот самый идеал, когда три комара доводят человека до сумасшествия. И вот когда... — ну, пришлось мне отбрасываться от недоброжелательных фраз, я их вычеркнул бирюзовым цветом, но продолжаем сочувствовать герою — и когда он хватает швабру, или когда он начинает отмахиваться от комаров простынёй — ясно: боже мой, ведь не поможет простыня, да что ж ты делаешь, положь швабру, адьёт! Не торопясь бить надо, ты дай ему присосаться, ты потерпи, а потом — чпок! — насмерть. А он, дурак...

В.Р.: На живца он его уже ловил.

С. Логинов: Он на живца ловил, пытаясь под одеялом скрыться, выставив маленький кусочек. Вот это — это никогда не помогает. Никогда, поверьте человеку...

В.Р.: Помогает! Я ловил, и у меня помогало много раз.

С. Логинов: Это можно поймать и убить отдельного комара. Но от комаров это не помогает.

В.Р.: Желательно, около уха. Чтобы слышно было, как он пищит.

С. Логинов: Так вот, помогает реально от комаров — таки да, зажечь свет, обойти, сидящих на потолке поснимать...

В.Р.: Всосать их пылесосом.

С. Логинов: У меня нет пылесоса. Который вот так летит — аплодисментами (хлопает) аки моль — и вот это — это помогает. Минут на десять. Потом через какие-то щёлки новые приползут. Но за десять минут надо успеть уснуть.

А. Кубатиев: Ну это гиперболизация хорошая, доведение до абсурда.

С. Логинов: Да. Вот доведение до абсурда автор нам делает — размахивание сначала простынёй, когда читатель хватается за голову и говорит: "Братец, да ты же сейчас до плохого дойдёшь!" — потом расставление массы свечек... По уму свечку надо было ставить одну, и тогда они к свету потянутся, и там можно отловить. Этот дурак уже ставит много свечек, и мы знаем: "Братец, дело закончится худо". Дом, в котором стоит десять горящих свечей и носится адьёт со шваброй, — обречён, обречён изначально. В дом придёт зло. Здесь автор сделал хорошо. Нам жалко героя.

Ну и кончается тем, что он, гонясь именно за самым главным комаром, не удовлетворяется тем, что выгнал его в сени, гонится за ним туда — а там их много других, много — гонится за ним до туалета и с разгона... Я не знаю, что там за досточки в этом туалете. Обычно на туалет идёт половая доска, или "сороковка", по меньшей мере, либо "семидесятка", которую танком не проломишь. Очевидно, именно на этот случай. Но автор выстроил свой туалет из ящичных досочек, из не знаю чего. Бедный герой с размаху проваливается в очко, проломив, соответственно, дырку. Да, здесь хорошо сказано, что "центнер на бреющем полете — не мелочь", и поэтому мы в это верим, хотя элементарнейший расчёт — где там наш сопромат? — показывает, что не получится. Но мы верим, это фантастическое допущение автора.

А вот он туда падает. И тут уже понимаешь, что получает он поделом. Потому что туалет не выгребен. Потому что под домом оказывается яма такая, в которой возможно утонуть. Под настоящим деревенским домом такие ямы не делаются, потому что жить в этом доме будет нельзя. Но здесь вот есть.

И вот тут опять у меня появляется радостная "зелень", потому что автор сумел лаконично описать переживания товарища, который вмазался... в то, во что он вмазался. "Чуть трепещущая опарышами жижа..." Всё, картина создана. "...Доходила ему до грудей" — вот не надо было там "тушу", здесь всё сказано. Мы знаем, что центнер, мы теперь видим, что это рыхлый центнер. "До грудей".

А. Кубатиев: Я бы добавил: "отвислых". (Смех в аудитории.)

С. Логинов: Так. Не учи. Не порти человеку нарождающийся тонкий вкус.

А. Кубатиев: Нет, это ещё тоньше, до этого дорасти надо.

С. Логинов: И тут же немедленно идут лишние слова. "Если что ещё и". Не странное ли словосочетание?

В.Р.: "Ещё" убрать.

С. Логинов: "В глубинах из окончательно перебродившего отстоя". Во-первых, не может быть "окончательно" — он ещё вчера только или перед сном туда сходил и туда добавил нечто, что не успело перебродить. А если уже перебродило — это уже тогда не интересно, там уже опарышей не будет. Так что лишние слова, лишние.

В.Р.: В глубине — перебродивший, сверху — ещё свежий. Он же разделяется. Сантехнику поверьте.

С. Логинов: А я ежегодно разношу это дело по огороду. (Смех в аудитории.)

А. Кубатиев: Какая красотища...

С. Логинов: Два специалиста... (В аудитории становится шумно.)

В.Р.: ...маленькая дырочка, здесь — глобальный колодец...

А. Кубатиев: ...не хватает биофизика, который в этом выискивал бы...

С. Логинов: Откуда в деревенском доме глобальный колодец выгребной, к которому надо подгонять цистерну?

В.Р.: (Смеётся, говорит что-то про старые усадьбы.)

С. Логинов: Не знаю, этого не сказано. Мы можем представить себе дачный домик, мы можем представить деревенскую избу. Либо нужно показать, что это старая усадьба, или что он живёт в бывшем детском саду, где не вывозилось...

В.Р.: Это была локальная шутка...

А. Кубатиев: Ну это можно допустить, в конце концов.

С. Логинов: Ладно, можно допустить. А вот последний раз, когда... раз, два, три, четыре, пять, шесть восклицательных знаков, и ничего больше, — "взревел Николай страшным, вибрирующим басом" — либо здесь можно поставить многоточие и один... ну или, если вы очень любите восклицательные знаки, — три восклицательных знака... либо можно было попытаться написать что-либо нечленораздельное, не знаю, не буду подсказывать, и то, и другое не самый лучший вариант. А одни восклицательные знаки, напоминающие заборчик — это... если те варианты, которые я предлагаю, они нехороши, то этот совсем плох. Он ещё хуже. Вот так вот, что именно "взревел он" — подумать и сделать.

Ну и, понятно, бедняга сидит, вместо того, чтобы как-то там пытаться, стенки нащупать, вылезать, он думает: "Только бы, чтоб не засосало, главное не шевельнуться", — хотя надо бы выпростать руки и так по поверхности немножко... так действует человек, который намеревается спастись. А этот намеревается всё-таки прикончить комара. И вот эта идея доводит уже рассказ до полного сюрреализма. Хорошо сделано, когда в конце вот такая вот сюрреалистическая штука: комар на его измазанную дерьмом плешь пикирует — и он — бомс! — и вбивает себя с головой туда. Конец, хэппи-энд, все пляшут и поют.

Рассказ за небольшой стилистической правкой вполне закончен в своём безобразии и может быть напечатан в любом издании, которое согласится с сортирной тематикой. Да, действительно, сделано очень сочное, хотя очень неаппетитное описание, он короток, он энергичен, мускулист. Требует небольшой стилистической правки, с которой В*** справится. Ну а в остальном... хорошо.

 

 

(Продолжение следует.)