В моей жизни случались люди, которые загорались писательством, захлебывались идеями, начинали писать, писать, писать, а потом сгорали и чахли, сбивались с криков на бессвязный шепот и постепенно затихали.
Один из них, Саша Штейн, подсадил меня на тонкую писательскую иглу в далеком 1990-м. Однажды он притащил коротенький рассказ — пародию на Кинговское «Сияние», и, пока я разбирал корявый почерк на мятых листах в клеточку, не сводил с меня восторженных глаз. Я был его первым читателем, но и он стал для меня первопроходцем. В тот день я вдруг понял, что тоже могу взять в руку ручку, сложить в предложения, абзацы и главы те мысли, те фантазии, что роились у меня в голове. Чудесное явление, скажу я вам. В глазах Саши Штейна горели огоньки идей, кончики моих пальцев покалывало от нетерпения. За лето мы исписали пять или шесть тетрадей на 96 листов (все рассыпалось в прах при переезде с севера в Краснодар).
Еще двое друзей — супруги Захаровы — оседлали творчество в начале своей совместного проживания и, гонимые тщеславием и фантазиями, за несколько лет оставили в истории тысяч пять страниц машинописного текста. Писали и пародии, и фантастику, и фэнези, и детективы (иронические и психологические), страдали от влияния По, Вудхауза, Муркока, Гарриссона, Кинга, Пелевина — но сквозила в их мечтах одна единственная мысль — когда-нибудь увидеть свои тексты на бумаге. Кажется, в какой-то неуловимый момент мысль о публикациях затмила творчество, и это послужило началом конца.
Третий знакомый по имени Ваня мечтал написать что-нибудь в стиле Олди, увлекся фольклором, поступил на филфак и все начинал большой роман всей своей жизни, но почему-то всегда останавливался на паре глав, разочаровывался, думал, страдал и начинал заново. Интересно было наблюдать за искорками в его глазах. Идеи жгли его веки, но не находили выхода.
Саша Штейн перегорел за пару месяцев. Сначала он сказал, что писать — это пустое занятие, не приносящее ему ничего, кроме душевного удовлетворения (а и это сомнительно, когда в жизни появились секс, сигареты и компьютерные игры). Потом отнес несколько рассказов в местное, Краснодарское, издательство. В издательстве ему сообщили, что рассказы сыроваты, что надо бы поработать над ними, что писательство — это труд. Тогда Саша Штейн выбросил тетради с рассказами в ближайшую урну. Когда я приехал к нему, то увидел дырки в стенах вместо книжных полок и горку пепла от тетрадей. Сам Саша Штейн на мои вопросы ответил, что «херня вся эта твоя писанина», и вскоре занялся своим любимым делом — ремонтом телевизоров. С тех пор он не прочел ни одной художественной книги.
Семья Захаровых билась с книгоизданием долго и упорно, лет пять. Рассылали свои книги по издательствам, звонили, переписывались, ездили, заводили знакомства. Про одно они забыли за это время — про творчество. Новых книжек не писали, витали в облаках, выдумывая несуществующие гонорары и обсуждая несбывшиеся мечты. Так и затихли, затоптав таланты. Перегорели, наверное.
А Ваня? Ваня так и пишет абзацами, упорно, без оглядки. Недавно вышел на новый уровень — закончил первый рассказ. Вот только нет у него больше искорок в глазах, а есть серость уставшего человека, который бы с удовольствием перестал марать бумагу и заниматься уже ненужным самому себе делом. Творчество превратилось у Вани в рутину, в тоскливую обязанность, в тонкую ниточку, которая готова вот-вот порваться. Как можно писать книги, не испытывая радости от написанного? Ваня это понимает, но тянет с разрывом, как уставшие друг от друга супруги никак не хотят подать на развод.
Наверное, эти люди не одни в моем мире знакомств. Наверняка, есть и другие, бросившие творить давно, или еще не начавшие, но уже перегоревшие. Мне жалко, что для некоторых творческий путь стал слишком тяжелым бременем. Но иногда я думаю, что, может быть, все это не более, чем естественный отбор и там, за углом, меня самого ждет распахнутая пасть тоски?..
цитировать
свернуть ветку
