[/p]
Юрий Буйда родился и вырос под Калининградом, на фронтире двух миров и двух культур — русской и немецкой. Попытка найти себя в этом двуполярном космосе, обрести точку опоры и свое место — вот основной мотив книги. «Все проплывающие»- это история одного человека, рассказанная тысячей голосов, среди которых голоса не только героев, но и вещей, городов, самой эпохи. Буйда творит миф ушедшей в прошлое Восточной Пруссии, собирая его по кусочкам собственных впечатлений и «снов души». «Там, где я родился, тени и тайны принадлежали чужому миру, канувшему в небытие. Но странным образом эти тени и тайны — быть может, тень тени, намек на тайну — стали частью химии моей души».
Несколько лет назад часть этой книги выходила под названием «Прусская Невеста«и попала в шорт-лист Букеровской премии, а так же была отмечена премией им. Аполлона Григорьева. Теперь перед нами существенно — примерно вдвое — расширенная версия «Прусской невесты» . Расширение произошло за счет рассказов писателя, опубликованных в периодике с 1998-го по 2010 год.
Сергей Солоух. Игра в ящик (Время)
Три героя между трех гробов. Краткое содержание нового романа Сергей Солоуха формулируется как математическая задача. И это не удивительно, ведь все герои — сотрудники подмосковного НИИ начала восьмидесятых, на переходе от Брежнева к Горбачеву. Но ощущение вневременности происходящего всему действию придает смерть совсем иная, неосязаемая и невидимая, четвертая — неизбежный и одинаковый во все времена конец детства.
Комментарий. Издательская аннотация, увы, не дает никакого представления о новом романе С. Солоуха. Постараюсь восполнить этот пробел — тем более, что новый роман Солоуха достоин всяческого внимания. Прежние вещи Солоуха («Шизгара», «Клуба одиноких сердец унтера Пришибеева») были просто добротны и хороши. На твердую четверку (или на 7-8 если измерять по фантлабовской шкале) На мой взгляд, «Игра в ящик» безусловно, лучший текст Солоуха и едва ли не лучшее из всего прочитанного в текущем году.
«Игра в ящик» — роман о моем поколении, т.е. поколении людей, стартовавших во взрослую жизнь в конце 1970-х-начале 80-х. Время действия с 1982 по 1986, т. наз. «пятилетка в три гроба» (для тех, кто не в теме напомню советский лозунг «Пятилетку в четыре года»), когда последовательно отдали концы концы Брежнев, Андропов и Черненко. Эпилог — середина 1990-х. Рассказывая историю нескольких аспирантов крупного отраслевого НИИ из ближнего Подмосковья, Солоух дает свой ответ на вопрос «почему у поколения начала 80-х по большому счету ничего не получилось».«Игра в ящик» отнюдь не мрачная история в стиле тереховского «Каменного Моста». Роман получился элегантным, остроумным и органично интертекстуальным: не случайно его предваряют эпиграфы из Ярослава Гашека и Ивлина Во. И еще: особенно отмечу три вставные повести, имитирующие Гайдара («Щук и Хек»), Набокова («Рыба Сукина») и коллективного советского писателя-соцреалиста («Угря»), мастерски выписанные и органично встроенные в конструкцию романа. 10/10 безо всяких оговорок и вместе с восклицательным знаком.
Юрий Арабов. Орлеан (АСТ)
Cюда почти никогда не доходят письма, отправляясь по ошибке во Францию или в США. Орлеан, описанный Юрием Арабовым, затерян в Кулундинской степи и своим названием обязан Ленину, который однажды ткнул пальцем в карту: «Здесь будет наш Орлеан!» Жители города, словно эпидемией, поражены злобой, равнодушием и находятся в постоянном поиске плотских удовольствий, которые не приносят им ни утешения, ни радости. Парикмахерша Лидка, горе-влюбленный Игорек, хирург-осеменитель Рудольф, дознаватель по фамилии Неволин, готовый сам сесть в тюрьму, лишь бы от него отстали, – все герои мечутся по жизни, как внутри клетки, давно забыв, зачем они еще живы. И даже фантасмагорический экзекутор по вопросам морали с внешностью Кларка Гейбла, появившийся в Орлеане, чтобы припугнуть население, оказывается беспомощен: и не таких здесь резали на части, во всех смыслах. В эпилоге, названном «Другая книга», Арабов переносит действие в Москву 1921 года – к эпохе Кронштадтского мятежа и голода в Поволжье. Параллели неутешительны: связывая два временных пласта, Арабов, автор сценариев к первому советскому фильму ужасов «Господин оформитель», «Юрьеву дню» Кирилла Серебренникова и лучшим лентам Александра Сокурова, не склонен к сочувственному лиризму, ему ближе уставшая интонация, не оставляющая надежды.
Примечание. Один из лучших российских сценаристов, — да чего там, «один из лучших», — лучший российский сценарист Арабов пишет очень кинематографичную прозу: книги Арабова зримы, визуальны и так и просятся на экран. К сожалению, у нас нет режиссеров (за исключением А. Сокурова), способных адекватно перенести на экран все смысловые нюансы арабовской прозы. И «Чудо», и «Юрьев день» очень многое потеряли в своем экранном воплощении. «Орлеан», как и вся арабовская проза, совсем не простой роман, как может показаться при поверхностном прочтении. Достаточно сказать, что название романа отсылает к даниил-андреевской Олирне (то знает, тот знает, а кто не знает может заглянуть в «Розу Мира» или, на худой конец, в Википедию)...
Линор Горалик. Валерий (НЛО)
Поэт, прозаик, сказочник и культуролог Линор Горалик во всех своих книгах продолжает искать «новое странное слово». В повести «Валерий» сталкиваются обыденность современной городской жизни и принципиальная инаковость взгляда главного героя. Он — и взрослый, и ребенок — живет обычной жизнью, но видит в ней никому больше не заметные смыслы и механизмы. Рыбки в аквариуме, черти в аду, русалки в море, дети на лечебной физкультуре, мясник в лавке, Бог в небесах и милиционер в погонах — все становятся участниками единой мистерии, общего гиньоля.
Эта книга — беспристрастный свидетель эпохи, вердикт времени и горестное осознание «служебной роли» литературы интеллектуальной элиты, к которой всегда причисляли писателей земли русской. Историко-антропологическая парадигма документального исследования помогла исключить такое явление, как презентизм, который характерен для этой тематики. Вот почему тексты стенограмм с ошеломляющими трибунными речами чередуются с пронзительно откровенными записями в дневниках и письмах. Документы отражают особый трагизм людей, днем находящихся под воздействием «культа коллегиальности», а ночью расплачивающихся за свои поступки стыдом и отчаянием. «Мне не страшно никаких мыслей... Нет, не должен человек бояться никакой своей мысли. Только тут абсолютная свобода. Если же и там ее нет, значит, ничего нет», — писала в своем дневнике Ольга Федоровна Берггольц.
Первый том данного издания посвящен истории создания мощнейшего инструмента, регулирующего отношения между властью и литературой. И несмотря на то что целью исследования является Союз советских писателей СССР, предыстория и история его создания, а предметом — механизмы управления литературным процессом, главный герой этой книги — человек, а основная тема — литература и общество. В книге из небытия и забвения поднимается целое поколение писателей, поэтов, драматургов, литературоведов, талантливых и не очень, подававших большие надежды, но так и не состоявшихся, ушедших из жизни раньше срока или изменивших своему дару.
Примечание. огромный корпус документов (постановлений, резолюций, протоколов допросов, доносов осведомителей и т.д.), подавляющее большинство из которых публикуется впервые. В аннотации приводятся строчки из дневника Ольги Берггольц. Однако, на мой взгляд, гораздо больший интерес представляют никогда не публиковавшиеся фрагменты из дневника Александра Гладкова (автора пьесы «Давным-давно», некогда экранизированной Э. Рязановым). На редкость увлекательное и поучительное чтение.
цитировать
свернуть ветку
