Пиеса
Навеяна фантлабовским тредом "Хочу обратно в СССР"
Действующие лица:
Мистер Гейли, бывший работорговец
Джордж Гаррис, инженер, бывший раб
Джордж Шелби, сын бывшего рабовладельца мистера Шелби, экс-лейтенант армии Конфедерации
Сэм и Энди – бывшие рабы мистера Шелби
Питер Шелби – сын покойного дяди Тома, слуга Джорджа Шелби
Мистер Уилсон, промышленник
Мари Сент-Клер, вдова доброго плантатора Сент-Клера
Хенрик Сент-Клер, ее племянник, экс-капитан армии Конфедерации
Топси, бывшая рабыня, ныне миссионерка
Скарлетт О’Хара, бывшая рабовладелица, ныне преуспевающая бизнесвумен
Ретт Батлер, бывший жулик и контрабандист, ныне преуспевающий бизнесмен
Место действия – воображаемый салон парохода на Миссисипи, где могли бы собраться все вышеперечисленные
Время действия – 20 лет по окончании Гражданской войны
Хенрик Сент-Клер: Не знаю, почему так принято ругать довоенное время. На мой взгляд, жизнь тогда была гораздо лучше сегодняшней. По крайней мере не было бездомных, безработных, с пьянством и тунеядством боролись, пьяниц было очень мало, молодежь не курила, не пила пиво в салунах и не материлась, молодые люди слушались старших, а не посылала их к Диксону. В Конфедерации соблюдалась законность и правопорядок…
Ретт Батлер: Простите, сколько вам было лет, когда началась война?
Хенрик Сент-Клер: Пятнадцать.
Ретт Батлер: А. Юность, первая любовь, золотое беззаботное время – все осталось там. Меня тоже в те времена девушки любили значительно больше. Я вас понимаю.
Энди: Хех, как говорит мой старик – «у меня до войны курок был всегда на взводе»…
Ретт Батлер: Впрочем, пили тогда очень много. Южные джентльмены никогда не отличались особой воздержанностью.
Хенрик Сент-Клер: Я имею в виду негров. Они жили лучше, и им не было нужды пить.
Джордж Гаррис (резко смеется): Простите, юноша, но пьют обычно те, у кого есть на это деньги. У негров отбирали все заработанное.
Хенрик Сент-Клер: Как это все? Я всегда выдавал своему лакею доллар в месяц. Но если бы он осмелился прийти домой пьяным, его ждал бы кнут, и он знал это!
Джордж Гаррис: Я вижу, в рюмке у вас брэнди. Вам бы понравилось, если бы вас сейчас схватили и выпороли за то, что вы пьете?
Хенрик Сент-Клер: Я джентльмен! Сколько бы я ни выпил, я не опущусь до скотского состояния!
Ретт Батлер и Джордж Шелби смеются вместе.
Джордж Гаррис: В том-то и беда, юноша, что вы не понимаете: вы и ваши негры жили, по сути дела, в разных странах.Едва ли ваш тогдашний лакей разделил бы ваши сентиментальные чувства в отношении прошлого.Хенрик Сент-Клер: Но вы не станете отрицать хотя бы того, что каждому рабу давали жилье?
Сэм: Да чё там! Свой домик был, не барак вонючий, спасибо хозяевам…
Энди: Курицу каждый день давали…
Хенрик Сент-Клер: Что и требовалось доказать! Система была экономически эффективна, негры получали жилье, пищу…
Ретт Батлер: Минуточку. Что значит «получали»? Разве в этой жизни хоть что-то, кроме воздуха, дается нам даром? Мы покупали негров, чтобы они выполняли для нас определенные работы, которые приносили нам прибыль и облегчали жизнь. За эти работы мы обеспечивали их пищей и кровом, причем какого качества были эти пища и кров – целиком зависело от нашего произвола…
Мистер Вилсон: Ну, и от наших возможностей кое-что зависело. Иной хозяин просто не имел возможности построить каждому дяде Тому отдельную хижину.
Скарлетт: Не передергивайте, Ретт. Уж мы своих рабов не обижали.
Мари Сент-Клер: Мы тоже.
Топси: Как? Не вы ли продали всю свою домовую челядь после смерти мужа?
Мари Сент-Клер: А что мне было делать, открывать для них пансион? Уверена, что они попали в руки к таким же хорошим и добросовестным людям, как я!
Джордж Шелби: Вообще-то, как минимум одного из них забили насмерть на плантации Саймона Легри.
Мари Сент-Клер: Значит, заслужил. Разве хорошего негра наказали бы просто так?
Питер (видимо сдерживаясь): Мой отец был прекрасным человеком и хорошим работником. Чем он, по-вашему, мог заслужить такую участь?
Мари Сент-Клер: Да мне почем знать!
Ретт Батлер: О том и речь: Большинство не желало знать, во что обходится их благополучие, а многие и поныне продолжают пребывать в блаженном неведении.
Скарлетт: Да вы стали аболиционистом, дорогой экс-супруг! Правда, через двадцать лет после войны на это немного нужно отваги.
Ретт Батлер: Аболиционистом я не стал, а экономистом был всегда, вам ли не знать. Система, которая стоит на подневольном труде, не могла не рухнуть.
Хенрик Сент-Клер (Питеру): Не нужно драматизировать, дорогой. Смерть вашего отца – частный, единичный случай, который господа, наслушавшиеся северной пропаганды, превратили в пропагандистский жупел.
Топси: А то, что меня охаживали кочергой и каминным щипцами – тоже единичный случай?
Мари Сент-Клер: А какой же еще? Поймите наконец, Топси: то, что вам плохо жилось – это проблемы испорченной, озлобленной на весь мир негритянской девчонки, а не всего рабовладельческого строя!
Топси: Ну, у меня на этот счет есть свое мнение. Прямо скажем, и на Севере существуют избалованные белые суки вроде вас, и ублюдков типа Легри там хватает, но слава Богу, у них нет власти над нашей жизнью и смертью.
Скарлетт: И она называет себя миссионеркой! Какой кошмар! Что за язык, что за манеры!
Хенрик: Просто удивительно, с какой черной злобой и неблагодарностью говорят люди о строе, который их вырастил и воспитал, о своей родине!
Мистер Гейли: А какая клевета на покойного Саймона Легри, крепкого хозяйственника и эффективного плантатора!
(Питер Шелби всматривается в его лицо, подходит быстрым шагом и дает ему в челюсть).
Питер: Это тебе за отца, сволочь.
(Мужчины вскакивают, оттаскивают Питера. Мистер Гейли пытается взять реванш)
Гейли: Держите его крепче, господа. Сейчас я этому черномазому покажу, где его место!
Джордж Шелби: Я сдерживался сколько мог (бьет Гейли в ухо). Это опять за дядю Тома.
Ретт Батлер: Ну хватит! (вынимает пистолет и стреляет в воздух) Пущу пулю в лоб первому же, кто попытается разыграть тут второй тур Гражданской войны. Невзирая на цвет кожи, возраст и пол.
(Мари Сент-Клер и Скарлетт промакивают лицо мистера Гейли смоченными в воде платочками, он пытается объясниться)
Гейли: Речь, в конце концов, о фактах! Этот Том отказывался выдать местонахождение двух беглых рабынь, которые подвергали Саймона Легри настоящим моральным пыткам! Он вынужден был принудить этого Тома делиться информацией! Почему люди не хотят слышать правду?!
Хенрик: Ну, все мы знаем, кто за этим стоит. Вашингтонский обком исправно платил пропагандисткам вроде Гарриет Бичер-Стоу.
Топси: Да-да, от усердного чтения вашингтонских пропагандистов у меня до сих пор рубцы на спине и на заднице. Как вы не поймете: нет у нас причин хотеть вернуться назад, в Конфедерацию. Пусть о ней вздыхают те, кому там было хорошо, а нам было плохо.
Мари Сент-Клер (раздраженно): Кому это «вам», Топси? Остальные присутствующие здесь негры вас не поддерживают. Вот скажите, как вас там, Сэм и Энди, разве вам было плохо?
Энди: Да чего там, я ж говорю: и крыша над головой была, и работать особо не напрягали…
Топси: Вот только сына Элизы и Тома ваш хозяин продал, когда у него начались денежные затруднения. Неужели вы не понимаете, что на месте Тома мог быть любой из вас?
Сэм: По правде говоря, не мог, мисс. Хозяину требовались хорошие деньги, а за нас двоих разом он не взял бы столько, сколько за одного Тома, уж такой Том был работящий да разумный.
Ретт Батлер (смеется): Вот прекрасная иллюстрация к вопросу эффективности рабовладельческой экономики: она истребляет лучших работников, а лентяи могут быть спокойны за свою судьбу.
Скарлетт (раздраженно): Зато раньше они хоть как-то, а работали, а сейчас совершенно отбились от рук! Каторжники – и те работают лучше. Это, по-вашему, эффективно?
Мистер Вилсон: Что правда, то правда. Огромные трудности с кадрами на производстве. Те, что успели поработать до войны, еще что-то умеют, а нынешние…
Топси: Они так и не дождались достойной оплаты за свой труд. А все потому, что рабочие места по-прежнему в руках у людей, родившихся рабовладельцами. Вам с детства вбивали в голову, что скот нужно меньше кормить и больше доить, вы и с людьми так обращаетесь. Оттого вам, сударыня, и любы каторжники, что вам неохота платить за труд столько, сколько он стоит. Негры же не привыкли оценивать свой труд по справедливости и добиваться результата. Мы проклятое поколение, что белые, что черные, и от нас никакого толку не будет.
Джордж Гаррис: Браво, мисс. К слову, на моей фабрике получают заработок по выработке, черные и белые равно. И в Канаде труд негров почему-то эффективен. Может, не все мы прокляты?
Ретт Батлер: Словом, недостатки нынешней экономической системы имеют корни в прошлом.
Хенрик Сент-Клер: Вас послушать, так все имеет корни в прошлом! А ведь прошло двадцать лет, как мы проиграли войну – что же до сих пор негры не научились быть людьми?
Питер: А вы научились?
Мари Сент-Клер: Уж по крайней мере мы вежливы с собеседниками!
Джордж Шелби: Сказать человеку в лицо, что его отец заслужил мучительной смерти – это такой вид вежливости?
Топси: Ага, южная разновидность. Беда с этими южными ледьми: от слова «задница» в обморок падают, а рассуждать о том, как людей на свиной корм переводят, всегда готовы.
Джордж Шелби: Но вы тоже неправы, мисс. Вы судите обо всех женщинах Юга огульно, а ведь среди них есть и такие достойные дамы, как моя мать, которая собрала деньги Тому на выкуп.
Топси (едко): Очень они ему помогли.
Джордж Шелби: Вы слишком жестоки, мисс. Мы сделали все, что могли…
Топси: Да неужели? Вы могли добраться до Легри раньше и застрелить его, как собаку. Вы этого не сделали. Ваша драгоценная Конфедерация и гражданский мир были вам дороже, чем дядя Том. Вы защищали строй, который погубил его, с оружием в руках. Не обольщайтесь, добренький джентльмен с Юга, я презираю вас так же, как и этих куриц
Джордж Шелби: Но за что?
Топси: Да вот чувствую всей своей черной задницей — когда нас опять захотят лишить всех прав, вы, благонамеренные господа, нас первыми и предадите.
Скарлетт: Ретт, неужели вы и дальше позволите этой черномазой нас оскорблять?
Ретт: Дорогая, ни за что на свете я не отниму у вас право постоять за себя. Попытайся нанести ей ответное оскорбление, посмотрим, как это у тебя получится.
Скарлет: Что? Ругаться с ней, как будто я базарная торговка?
Ретт (пожимая плечами): Попробуй ругаться как магазинная торговка, коей ты, собственно, и являешься. Я не возражаю.
Хенрик Сент-Клер: Вы не джентльмен!
Ретт Батлер: И никогда не стремился принадлежать к этой декоративной породе. Но и лицемером, по счастью, не был тоже. Вам неприятно выслушивать от мисс Топси то, что вы сами постоянно изливаете на черных. Я признаю за вами полное право презирать негров – в конце концов, у нас свободная страна, кого хочешь, того и презирай; но меня смешит ваше удивление, когда вы сталкиваетесь с ответным презрением. Вы пытаетесь доказать парню, чей отец умер под пытками, и девушке, чье детство прошло под кнутом, что на самом деле им есть за что благодарить своих мучителей и тот строй, что развязал им руки. Вы были бы смешны со всем этим, когда бы на вас не было так грустно смотреть.
Топси: Спасибо, сэр.
Ретт Батлер: Нет, мисс, не благодарите меня. Теперь ваша очередь. Сотни тысяч таких, как дядя Том, погибли в ходе войны и обнищали во время Реконструкции. Лекарство оказалось хуже болезни.
Топси: Его тоже приготовили белые. И наша вина есть в том, что мы в массе лишены инициативы и взаимовыручки, но нас такими сделали.
Ретт Батлер: Но разве не белая женщина дала вам образование и свободу?
Топси: Да, и я благодарна ей. Но и она не сделала бы для меня этого, кабы не ее брат, который купил меня из прихоти: посмотреть, какой аболиционисткой северянка окажется на деле.
Ретт Батлер: Ну а к нему вы чувствуете благодарность?
Топси: Что ж, он меня выкупил у злых хозяев и баловал, я его любила по-человечески и жалела. А все же был слишком занят собой, чтобы дать свободу Тому и прочим своим неграм. Да и я бы пошла с молотка, если бы мисс Офелия не выдавила из него дарственную. Добрый был человек, но слабый, и жизнь старика Тома он, считай, продолбал.
Мари Сент-Клер: И это она о человеке, который сжалился над ней, когда ее пороли за очередное воровство!
Топси: Я уже тридцать лет как не воровка, а вы как были жестокой стервой, так и остались.
Мистер Гейли: Да прекратите же это кто-нибудь! Мистер Батлер, что проку в вашем пистолете, если вы не можете заставить черномазую заткнуться?
Топси: У черномазой тоже есть пистолет (вынимает из сумочки револьвер).
Ретт Батлер: Ого! Да вы воинственны, госпожа миссионерка.
Топси: Там, где я проповедую, полно охочих до черного мяса. Приходится действовать словом Божьим и револьвером.
Джордж Гаррис: Да и у меня, в случае чего, револьвер найдется.
Мистер Гейли: И этот за черных!
Джордж Гаррис: А за кого же мне быть, мерзавец? (снимает перчатку и показывает клеймо).
Мистер Гейли (в ужасе): Тысячи их!
Скарлетт (трагически): Вот так мы страдаем за свою гуманность!