Размышления о Клайве Баркере.

Статья навеяна разговором с Интуицией и моим желанием перечитать роман «Каньон Холодных Сердец»...

Творчество Клайва Баркера представляет собой достаточно противоречивую смесь из самых разных компонентов, будь то эротика на грани порнографии или насилие на грани человеческого восприятия.

Обычно принято говорить, что оно свободно от всяких рамок и это действительно так (истории, рассказанные Баркером, всегда яркие и запоминающиеся, они так и сочатся от переполняющих их соков самой жизни: крови, пота, слез, дерьма и грязи...), но только отчасти...

Поскольку, одна рамка там все же есть: это сюжет.

О чем бы ни писал Клайв, на выходе практически всегда получалась одна и та же история поисков скрытого от глаз обычных людей мира.

В «Восставшем из ада» — мира плотских утех и запретных удовольствий, по-сути оказавшимся преисподней; в «Сотканном мире» — последнего пристанища магов, для которых нет ничего невозможного, т.е. эдакого эквивалента рая на Земле, попытка воссоединится с которым (не именно с ним, но с другой сказочной реальностью, похожей на рай) была предпринята героями «Имаджики».

Кроме того, тема иных измерений красной нитью проходит и через другие романы писателя, такие как «Племя тьмы», «Таинство», «Галили», «Каньон Холодных Сердец», дилогия «Искусство» и цикл «Абарат»...

Где-то она проявляется ярко, где-то не очень, но присутствует она всегда.

Но это не значит, что все книги Баркера одинаковы. Каждый раз он придумывает свой особенный, самобытный мир, живущий по своим особенным и самобытным законам, как физическим, так и метафизическим.

«Клайв Баркер — маг и волшебник высшего порядка» (New York Daily News)

Тяга Клайва к конструированию скрытых реальностей, отчасти может быть связана с его детскими впечатлениями, которые, как правило принято считать самыми сильными, и о которых он рассказывает в предисловии к «Сотканному миру»:

«Помню окно в фермерском доме в Северном Уэльсе, у которого был подоконник из побеленного камня, такой глубокий, что я до шести лет умещался на нем целиком и сидел, подтянув колени к подбородку. Из этого потаенного места мне открывался вид на яблоневый сад за домом. В то время сад казался мне большим, хотя, оглядываясь назад, я понимаю, что там было не больше двадцати деревьев. В жаркие дни после полудня фермерские кошки, утомленные ночной охотой, приходили туда подремать, а я высматривал в высокой траве яйца, оставленные заблудившимися курами. За садом была невысокая стена, поросшая старым мхом, за стеной — широкий колышущийся луг, где паслись овцы, и совсем уже вдалеке таинственно синело море.

Понятия не имею, несколько эти воспоминания соответствуют действительности. С той поры, когда я мог поместиться в оконной нише, прошло почти сорок лет. Фотографии, сделанные моими родителями в то далекое лето, все еще смотрят с ветхих страниц их фотоальбома, но они маленькие, черно-белые и не всегда четкие. Есть даже пара снимков со спящими кошками. Но нет ни сада, ни стены, ни луга. И окна, на котором я сидел, тоже нет.

Возможно, на самом деле не так уж важно, верны ли мои воспоминания; важно то, как сильно они меня трогают. Я до сих пор вижу это место во сне, а когда просыпаюсь, явственно помню каждую деталь. Запах ночника, который мать ставила на комод в моей спальне, тени под деревьями, тепло и тяжесть яйца, найденного в траве и доставленного на кухню, словно драгоценное сокровище. Эти сны представляют все доказательства, которые мне нужны. Я уже был там однажды, безгранично счастливый. И я верю, что окажусь там снова, хотя не могу объяснить, каким образом.

Того фермерского дома больше нет, кошки умерли, сад выкорчевали. Но я все равно попаду туда.»

Если говорить о моем личном отношении к писателю, то, самое главное чувство, которое я испытываю к нему — это уважение.

Уважение за смелость рассказывать читателю историю такой какая она есть, без прикрас и фальши.

Рассказывать о всей низменности и подлости мира, вместе с тем не забывая подарить луч надежды всем нам, потому что «впереди нас ждет путь человечества, и мы идем по нему, словно раненые дети, которые мечтают обрести силу, дабы пуститься в бег»...

P.S. Сам я начинал чтение автора с романа «Каньон Холодных Сердец» и до сих пор считаю, что это был правильный выбор, поскольку несмотря на то, что произведение относиться к «позднему» творчеству Баркера, оно совмещает в себе все основные элементы его прозы.

И если читатель сможет психологически справиться с данным романом, то справиться с другими книгами писателя ему не составит труда...