Интервью для газеты «Столица»:
цитата
Сергей Лукьяненко: Между черным и белым есть множество оттенков серогоСергей ЛУКЬЯНЕНКО: В чем отличие фантастики от реалистической литературы с элементами фантастики? Я называю себя фантастом потому, что в моих книгах фантастический элемент играет главную сюжетообразующую роль. Если фантастический элемент убрать, и сюжет от этого чуть-чуть изменится, но не рассыпется, значит это реалистическая книга, автор которой из каких-то соображений ввел элемент фантастики. Если же все рассыпется на мелкие дощечки, значит мы имеем дело с фантастикой.
В определeнных кругах фантастику считают литературой второго сорта. Я с этим категорически не согласен. Главное для писателя — чтобы его читали. Можно написать очень умную книгу, но скучную, и ее прочтут пять человек. Это не работа. Писатель старается вступать в диалог с многими людьми, влиять на них. Писатель, умеющий пользоваться элементами фантастики, очень выигрывает.
Яблони на Марсе не расцвели
— Сергей Васильевич, очень долгое время в фантастической литературе преобладала тема космоса. Сейчас доминирует либо мистика, либо коллизия, спародированная Стругацкими в «Понедельник начинается в субботу»: установили феодальные порядки и вовсю пользуются правом первой ночи. Как вы думаете, чем это объясняется?
— Я, честно говоря, тоже огорчен тем, что космическая фантастика, которая мечтала о прогрессе человечества, переживает не лучший период. Наверное, дело в том, что развитию этой фантастики мощный импульс дали надежды, связанные с началом космической эры. В 60-е годы казалось, что вот-вот будут на Марсе яблони цвести, а вокруг Земли летать корабли с экскурсантами — школьниками младших классов. Но успехи космонавтики очень скоро сошли на нет, да и возник вопрос, так ли нужны эти полеты — и интерес понемногу пропал. Но я очень надеюсь на то, что космическая экспансия человечества продолжится, и ставлю на китайцев.
Они пообещали, что к 2010 году у них будет постоянная база на Луне. И когда они начнут осваивать Луну, другие страны спохватятся, а писатели снова начнут сочинять романы о космосе и космонавтах.
Главное — ухватить идею
— В «Дозорах» у вас проводится мысль о равновесии Света и Тьмы, Добра и Зла. Это как-то связано с тем, что вы изучали такие религиозные учения, как манихейство, как альбигойская ересь, или вы сами пришли к такому выводу, наблюдая за творящимся в нашем мире и видя, что в борьбе Добра и Зла нет победителей?
— Я в самом деле отталкивался от такого азиатского подхода, в котором Добро и Зло не представляются разделенными, противостоящими друг другу, а скорее двумя силами, которые находятся в вечной борьбе и при этом перетекают друг в друга. Нет абсолютного Зла и абсолютного Добра, и между белым и черным есть множество оттенков серого. И для меня ночной и дневной дозоры делятся не столько по линии «Добро — Зло», сколько по линии «альтруизм — эгоизм». Ночной, разумеется, альтруистичнее.
— Как вы пишете свои книги? От руки, на старой пишущей машинке или пользуетесь компьютером?
— Была у меня и старая трескучая пишущая машинка, была и новая, хорошая, легкая, а начинал я вообще шариковой ручкой в толстых общих тетрадях… Но компьютер оказался удобнее всего.
Когда я работаю,желательно, чтобы рядом в кабинете никого не было, но чтобы в квартире кто-то был. Когда жена берет детей и уезжает в гости к родителям, казалось бы, раздолье, работай с утра до вечера, но нет: я места себе не нахожу, волнуюсь, как они там? Когда работаю, желательно, чтобы был хороший кофе, во время работы я курю — трубку или сигареты. И требую, чтобы телефон был отключен. А что касается творческого процесса — тут важно поймать какую-то идею, какой-то сюжет, зацепиться за него, найти первую фразу. В романе «Лорд с планеты Земля» все началось с фразы «В тебя можно влюбиться?» Мне показалось, что начать книжку таким вопросом было бы интригующе — а дальше все покатилось само собой.
— Как возник самый популярный ваш роман «Ночной дозор»?
— Когда пишешь о волшебниках Средневековья, возникает множество вопросов: как жили люди тогда, что носили, чем ели: ложкой или вилкой; ложка, вроде бы, раньше появилась… А мне не хотелось вникать в такие подробности. Мне захотелось написать о волшебниках, которые живут в обычных панельных домах, ходят на службу, пользуются мобильными телефонами… Я пошел в издательство и сказал: вот есть у меня такая идея. Издатель начал меня отговаривать: мол, кому это нужно, такую книгу не продать. Но, к счастью для меня и к счастью для издателя, я с ним не согласился. Как видите, разговоры, будто издатель полностью диктует автору, что ему писать, сильно преувеличены. Автор всегда пользуется какой-никакой свободой.
А дальше все пошло само собой. Волшебники есть добрые, полезные и злые, вредные. Злые — преступники. Значит, это детектив. Главный герой — оперативник. Молодой еще, неопытный. И образ главного героя сразу вырисовался, я отправил его охотиться на вампиров.
Когда я писал эту книгу, я еще не знал, что будет продолжение. Но далее меня это увлекло, цикл стал популярным — и, возможно, «Последний дозор» у меня не последний.
— У вас есть совершенно замечательная дилогия, «Холодные берега» и «Близится утро», которую я люблю больше остальных ваших книг, мне кажется она самой глубокой и невероятно захватывающей. Жаль, что вы не написали третьего романа, который дал бы ответы на вопросы, встающие к финалу второго. Как родилась эта дилогия, как вы сформировали для себя параллельную реальность, которая и Земля и не Земля вовсе, и как вам удалось сочетать нечто вроде евангелия с остросюжетным приключенческим романом?
— История эта довольно запутанная. Началась она с того, что мой друг, писатель Юлий Буркин, рассказал мне о каком-то неудачном романе начинающей авторши. Но в том романе была замечательная идея: некое пространство, в которое можно складывать материальные ценности. Буркин хотел бы воспользоваться этой идеей, но ему было неловко, он же прочел роман. Я попросил его: «Подари мне эту идею. Я-то роман не читал, мне как бы можно!»
Я и начал с холода, куда аристократы, владевшие магией, прятали разные нужные им вещи: оружие, драгоценности и т.д. И совершенно не думал, что в романе возникнет религиозная тема. Но сюжет развивался своим путем, и у меня появился там некий вариант христианства, возник образ мессии — принца-изгоя Маркуса, подростка, владеющего волшебной силой. Его все хотят уничтожить, а спасает его грешник Ильмар-вор. И идея пространства, в которое ты прячешь вещи, стала второстепенной.
Первый том я писал три месяца, второй полгода, и мне очень дороги эти книги. Потом я разыскал писательницу, у которой заимствовал идею холода, признался ей во всем и извинился. Она ответила, что идеи ей не жалко, тем более, что у нее роман не получился, а «Холодные берега» ей понравились.
— К концу второго романа у Ильмара возникает тревожное чувство: кто же на самом деле принц Маркус: Искупитель (Мессия) или Искуситель (лжемессия, которого люди примут за мессию, и это кончится очень плохо)? А вы сами как считаете?
— Я, честно говоря, сам не знаю. Вот Ильмар — тот переживает духовное обновление, становится на путь Богочеловека. А вот принц Маркус… пожалуй, он должен был оказаться Искусителем. Но мне стало его жалко, и я оборвал сюжет до того, как это могло выясниться.
Гламурный розовый танк
— Ваши впечатления от фильма «Обитаемый остров»?
— Шел я на эту картину с очень сложным чувством. Я очень надеялся, что фильм будет хорошим, но, к сожалению, уже знал, что мои надежды до конца не оправдаются. Фильм не плохой, нет. Но и не очень хороший. Там есть многое от Стругацких. Там сохранены многие идеи романа. Но при этом — неубедительная игра главного героя, несколько ходульных персонажей, очень обидные ляпы в области декораций.
Весь Интернет долго издевался над финалом, в котором появлялся гламурный розовый танк с люком, держащимся на какой-то петле, снятой словно с двери деревенского сортира. Когда герой ступает на броню, она прогибается.
Там много мелочей, которые разрушают доверие к экранизации. Я не верю, что эта картина окупится в прокате. Что очень плохо для всего жанра кинофантастики! В следующий раз продюсер скажет: «Не стану я тратить такую прорву денег на фантастику, лучше я сниму молодежную романтическую комедию и заработаю на этом деньги». И это очень огорчает. Хотя из экранизаций Стругацких эта — пока лучшая. Но очень хотелось бы, чтобы она была замечательной!
Одна личность может такое натворить…
— Как вы думаете, если бы Сталин стал священником, а Гитлер художником, мы бы жили сейчас счастливее?
— Не исключаю. Правда, марксистско-ленинская теория учила нас, что роль личности в истории ничтожна, но тем не менее мы убедились, что одна личность, оказавшись в ненужное время на ненужном месте, может натворить таких бед, что потом все человечество десятилетиями будет расхлебывать. Так что если бы Сталин и Гитлер занялись чем-нибудь другим, вполне вероятно, что мы жили бы сегодня в более приемлемом мире!
— Какой диагноз вы как психиатр поставили бы современному обществу?
— К сожалению, неутешительный. Было бы лицемерием уверять, будто современное общество здорово. Я затрудняюсь ставить конкретный диагноз, потому что болезней целый букет, среди них есть и смертельные. Но так как общество болеет всеми ими сразу, то они как бы уравновешивают, нейтрализуют друг друга. Я все же оптимист и считаю, что человечество может двигаться вперед, к большему душевному здоровью. И в глобальном плане, и в более важном для нас личном.
Борис Тух, «Столица», 2 февраля 2009[