Мой хороший знакомый тут озвучил прекрасную и очень точную мысль о том, что эмигранты остаются навсегда жить в том времени, из которого они уехали. К нашим пост-советским «диссидентам» рванувшим, как только поднялся железный занавес, в начале 90х, в Израиль, Америку и Германию (обычно в этой последовательности) это применимо вполне. Кого бы ты ни читал, хоть Довлатова, хоть Вайль-и-Гениса, хоть Улицкую — от всех произведениях, посвященных жизни этих эмигрантов, веет такой отчаянной, концентрированной совдепией, которую оставшиеся и в глаза не видели.
Юрьев из той же группы товарищей и пишет о том же, хотя и несколько иначе. Его сложно охарактеризовать: это такой текст, который распадается буквально на глазах и выпадает из пальцев, некие разрозненные куски, обрывки, иногда повторяющиеся персонажи и характеристики. По форме это, конечно, классический поток сознания — но очень уж своеобразного сознания, хотя по-своему и типичного. Герой хорошо образован, но это едва заметно по случайно оброненным не фразам даже, а ассоциациям и цитатам. У него же, кстати, в тексте, прекрасный пассаж про русских, под каждым словом из которого я готова подписаться. Где говорится, в частности, что русская устная речь в принципе непереводима, потому что русские общаются друг с другом с помощью непонятных постороннему «устных иероглифов, не имеющих никакого видимого назначения — смешных случаев из своей и чужой жизни, литературных цитат, поговорок, прибауток, песенок и словечек». Именно из этих элементов и состоит роман. Не ищите в нем связной письменной речи и связного же и логичного повествования — его там нет, и быть не должно. Зато в романе множество: непроизносимых еврейско-немецких топонимов (Юденшлюхт!), фрейдистских воспоминаний детства, заграничных родственников, непонятных знакомых с незапоминающимися именами, деталей быта, непонятно зачем туда налепленных, жутких и смешных отсылок к «опыту страшных лет», цитат, гоголевских фамилий, доведенной до абсурда простой уличной речи, идиотских способов получения иностранных грантов на идиотские исследования (по опыту общения с людьми из соответствующей среды: кажется, это-то и есть самое достоверное). По сюжету, герой, переодетый женщиной, какое-то время тусуется то ли в Германии, то ли в Чехии, проедая дурацкий грант, под который и не собирался ничего делать, с кратковременными экскурсами в Америку и в Питер, и в итоге получает второй, на таких же дурацких безумных условиях. Хотя сюжет, конечно, не особо важен, интерес к этому роману может быть обусловлен исключительно любовью к соответствующему стилю изложения и совокупности тем. Пожалуй, наиболее корректная ассоциация — коллажи, какие висят во всех музеях современного искусства, куда понапихано множество «примет эпохи», в основном испорченных или просто ржавых, от банок кока-колы до презервативов. Кто считает это стоящим искусством — тому может понравиться текст. Я же, увы, не в состоянии ни воспринимать такие вещи — мне и стиль изложения претит с его бесконечной мелочностью, и тема эмигрантской интеллигенции противна (противнее только 90-е в России с бандитами и ларьками), и зачем все это, я не могу взять в толк. А Голем и война стариков и детей, собственно, очень мимо проходили, что жаль.