Спасибо коллегам за переформатирование в ДОК!
Это не был обыкновенный патруль. Немцы шли около дома, пробирались у самых его стен, держа наготове автоматы и пистолеты. Двое из них, дойдя до под’езда, сразу остановились у дверей. Остальные двинулись дальше, к середине дома, где был разбит маленький сквер.
Юра заметил этот странный фашистский патруль и ему сразу же захотелось убежать домой: лучше не встречаться! Ведь мама каждый день говорила:
— Как только заметишь немцев, Юра, сейчас же беги домой. Хочешь жить — старайся не попадаться им щ глаза. Ты ведь сам знаешь...
Да, Юра знал. Он знал судьбу Васи Тимца из левого под’езда их дома, Васи, которого позавчера подобрали с разбитой немецким прикладом головой, — разбитой только за то, что Вася не сразу дал дорогу гулявшему немецкому офицеру.
Нет, домой, домой! Осторожно проскользнув в полуоткрытую дверь под’езда, Юра сделал шаг к лестнице — и остановился. В нише, между разбитым телефоном-автоматом и шкафом пожарного крана, стоял притиснувшийся к стене человек в старой, потертой кепке. Он Смотрел на Юру сквозь очки, наклоняя голову. Одну руку человек держал в кармане пальто, а другою будто искал что-то за пожарным шкафом.
Но все это продолжалось только несколько секунд. Человек вдруг отошел от стены и сделал шег по направлению к удивленному Юре.
— Ты помнишь меня, мальчик? — тихо, почти топотом спросил он.
Юра молчал. Что-то знакомое было в этом чело/веке; но никак не удавалось вспомнить, что именно. И вдруг сразу вспомнил.
Да, он знал этого человека. Перед войной, да и в первые месяцы ее, когда город еще был советским, человек приезжал сюда на черной, блестящей «эмке». Всегда он был с портфелем, всегда спешил. И все же, однажды, заметив, что Юра играет на скамейке в шахматы со своим приятелем, — человек остановился около него. Он посмотрел на доску, быстрым взглядом скользнул по Юре и сказал:
— Черные выигрывают, дружище, да? Скоро дашь мат белым?
— Через два хода, — уверенно ответил Юра.
— Молодец! — одобрительно откликнулся незнакомец. Не куришь, нет? Хорошо! Ну, тогда вот, попробуйте, ребята, этот шоколад. И помните: белых всегда бить! Всегда и всюду!
И он исчез в под’езде, оставив ребятам плитку вкусного шоколада!. Только тогда он был без очков. И усов у него не было.
Словно угадав Юрины мысли, человек снова сказал:
— Вспомни: я был без очков и усов. Да й одет был получше. И ты хорошо играл в шахматы. Помнишь?
Юра кивнул головой: да. Тогда человек заговорил — так же тихо, но быстро-быстро, оглядываясь на входную дверь:
— Ты наш, дружище! Я помню тебя. Меня сейчас могут схватить фашисты. Патруль разыскивает меня. Все это неважно. Но у меня есть бумаги. Они очень важны. Их надо сберечь. Возьми их, спрячь. Никому ни полслова, даже матери, понимаешь? Так. А завтра ты отнесешь их. Сам отнесешь! Ленинскую улицу знаешь?. Там на углу Ивановской есть фашистский магазин, где торгуют кониной. Там всегда очередь. От двух до пяти дня завтра там будет стоять в очереди человек в шапке-ушанке, с газетой в левой руке. Помни: в левой! И на левой же стороне пальто у него нехватает двух пуговиц.
Понимаешь? Это очень важно, надо обязательно присмотреться. Это тоже наш, советский. Ты подождешь к нему и спросишь: —. много ли еще в магазине мяса?» И если он ответит тебе—«не знаю, мне все равно», — ты отдашь ему этот сверток. Идет?
В руках Юры очутился небольшой сверток (Вот что было за шкафом!).
— Запрячь подальше. Так. Помни, дружище, от этих бумаг зависит многое. Они не должны не должны попасть в руки гитлеровцев!
— А вы? — взволнованно спросил Юра.
Человек махнул рукой.
— Обо мне не беспокойся. Может быть, еще увидимся. Ну, беги!
За входной дверью что-то стукнуло. Немцы? Человек подтолкнул мальчика к лестнице:
— Беги! А я попробую еще спрятаться. Теперь, без бумаг, я вольный казак!
Уже взбегая на третий этаж, Юра перегнулся через перила и увидел, как человек опускается вниз, в подвал. И тотчас услышал хриплое, угрожающее:
— Хальт!
Это кричал фашист, вбежавший в под’езд. Он прицеливался из автомата в человека внизу. Юра остановился. Его сердце бешено колотилось. Неужели же, неужели?..
— Хальт! — донеслось еще раз снизу. — Стоять!
Юра вбежал в квартиру, не чуя под собою ног. Запыхавшимся, он бросился к окну: из него можно было видеть то, что делалось в скверике, -внизу.
— Что случилось, Юра? — встревоженно спросила мать.
— Немцы во дворе, — коротко ответил Юра.
— Ищут кого-то.
— Боже мой! — всплеснула руками мать.
Она говорила еще что-то, но Юра не слышал.
Прильнув к окну, он смотрел вниз. Из под’езда напротив фашисты вывели какого-то человека. Он шел, низко опустив голову, отчаяние было в его понурой, сгорбленной фигуре.
Мать оттолкнула Юру от окна:
— Отойди!
И в то же мгновение снизу Прозвучала короткая. автоматная очередь, будто сухой горох прокатился по замерзшему стеклу. Мать зажала уши, на глазах показались слезы.
На покрытом замерзшим снегом асфальте, около серой стены лежал человек, только что выведенный немцами из под’езда. Он лежал, широко раскинув мертвые руки — и снег около него краснел неровными, расплывавшимися яркими пятнами. И на серой стене белели свежие щербины, только что выбитые пулями автоматной очереди...
(Окончание следует)
