11. В октябре 1990 года в Кракове работала съемочная группа режиссера Адама Устыновича – производились съемки документального фильма о Станиславе Леме. Адам Устынович/Adam Ustynowicz (род. 1953) – выпускник факультета механики, энергетики и авиации Варшавского политехнического института. Уже готовил диссертацию по термодинамике, когда попал в школу кинематографии в Лодзи. Окончил эту школу в 1986 году и, пользуясь счастливым случаем, уехал в Китай, где работал ассистентом знаменитого итальянского режиссера Бернардо Бертолуччи на съемках фильма «Последний император». Марек Орамус взял у него интервью для «Новой Фантастыки», которое получило в журнале название:
ПОРТРЕТ ГИГАНТА
Марек Орамус: Как зародился замысел съемки этого фильма?
Адам Устынович: К этому подтолкнуло мое удивление тому факту, что ничего подобного сделано не было. До сих пор нет кинобиографии одного из величайших писателей нашего времени. Я решил восполнить этот пробел. Ну а дальше требовались лишь терпеливость и настойчивость.
Марек Орамус: Я вообще-то отчасти видел, сколь огромны были трудности, которые вам пришлось преодолеть.
Адам Устынович: Трудностей действительно было много. Станислав Лем по известным причинам в восьмидесятых годах отстранился от дел. Два года назад, когда я впервые заговорил с ним о съемках, он не проявил ни малейшего желания сняться в фильме, предназначенном для показа по Польскому телевидению. Фильмом, однако, заинтересовалась редакция литературных программ “Bookmark” BBC, и с тех пор подготовительные работы набрали ход.
Марек Орамус: Лем, похоже, имеет не лучшее мнение о кинематографистах, что не удивительно, поскольку все экранизации его произведений – это одна большая халтура, резко отличающаяся от его видения и концепций. К тому же «Польский фильм» в свое время обманул его с авторскими правами, и тогда Лем снял эту организацию у себя с учета. Это тоже вряд ли вам помогало.
Адам Устынович: Лем не из тех писателей, которых заботит их популярность. Он успешно препятствует вторжению в его частную жизнь. Он также очень требователен к тем режиссерам, которые берутся за экранизацию его произведений. Зная все это, я с изрядным трепетом отправился сдавать вступительный экзамен по «лемологии» -- поскольку я именно так представлял себе первую беседу с Лемом. Помню, что за день до визита к нему я повторил учебный курс термодинамики, чтобы не дать себя ничем захватить врасплох. В результате в ходе нашей встречи говорил только он, я молчал. Наверное я сдал экзамен, потому что за этой последовали и многие другие встречи и другие круги посвящения.
Марек Орамус: Думаю, что одним из факторов, повлиявших на решение Лема о согласии на съемки, был сценарий. Известно, что Лем никогда не соглашался на абы что, он всегда решительно требовал показать ему сценарий и ставил свое решение в зависимость от этого. Какую концепцию выбрали вы? Вмешивался ли в нее Лем?
Адам Устынович: Большинство телесъемочных групп, приходя к Лему, засыпало его вопросами обо всем на свете: о происхождении жизни, об эволюции, о хитрых стратегиях вирусов, о СПИДе, о внеземных цивилизациях и тому подобное. И я тоже стоял перед этим лабиринтом. Занимаясь решением организационных вопросов, я в то же время искал идею фильма, ту путеводную мысль, которая свяжет сценарий и не даст ему превратиться в нечто, напоминающее беготню японского туриста по Лувру. Я просмотрел много интервью с Лемом, и мне особенно хотелось избежать навязших в зубах клише вроде монтажа высказываний Лема с изображениями туманностей, роботов, космических станций и тому подобное.
Мне показалось, что неплохо было бы построить фильм по принципу, напоминающему древо познания. Такое древо ведь тоже в некотором роде лабиринт, а упорядочивающей его мыслью может является стремление спуститься из кроны, которую образуют произведения Лема, к ветвям, стволу, наконец к разветвляющейся системе корней. Начав с обсуждения некоторых произведений Лема, мы добрались бы до сотворения мира… и даже пошли бы дальше.
Марек Орамус: И в какой мере сценарий отражает эту мысль?
Адам Устынович: Идея Arbor Mundi очень понравилась Лему, и год назад получила его одобрение. Однако весной, где-то за два месяца до начала съемок, я вдруг осознал, что мне следует вести себя скромнее и положиться на самого Лема, которому, возможно, захочется поделиться размышлениями о своей жизни.
Марек Орамус: То есть вы все свели к простейшему приему: посадить Лема перед камерой и дать ему выговориться.
Адам Устынович: Я считаю, что нужно отказаться от самых даже изысканных формальных замыслов, если это поможет передать правду о том человеке, чей портрет вы собираетесь создать. Я почувствовал, что Лем хочет рассказать о своей жизни. Я попал к нему в тот особый момент, когда этот великий писатель как бы подводил итог своей творческой деятельности, анализировал свой жизненный путь, и все это в контексте окончания, отречения. Он говорил в ходе съемок: не знаю, напишу ли я еще что-нибудь, не очень-то мне и хочется. Говорил, что он как бы стоит на пустом перроне – все поезда ушли, увезя тонны книг, прочитать которые уже не сможет: нет на это времени; что он уже не может угнаться за развитием науки и литературы – для Лема это сильно сказано. Я не хотел лишать фильма этого исповедального характера.
Марек Орамус: Это действительно удивительное признание: что Лем уже не в силах угнаться за развитием цивилизации, науки, технологии. Я не в состоянии себе представить, что кто-нибудь сможет его в этом заменить. Знаете, это была бодрящая мысль – о том, что кто-то бдит и не спускает глаз с тех чертей, которых мы оживили, что как бы там ни шли дела, кто-то их контролирует и сможет вовремя предупредить нас об опасности. Теперь же мы – как дети на середине автострады.
Адам Устынович: В какой-то мере этот его упадок духа проистекает из огромного темпа перемен. Технологическое ускорение столь неистово, что то, что казалось смелой фантазией, тем, то может состояться через сто лет – материализуется на наших глазах. Лем мне показывал, например, статью из «Шпигеля» о достижениях фантоматики. Люди, которых называют кибернавтами, насовывают на глаза такие специальные очки, надевают на руки перчатки – и им кажется, что они сдвигают горы. Электронные раздражители воздействуют на их мозг таким образом, что они воспринимают не существующий мир как реальный. Лем писал об этом в «Сумме технологии», и это тогда трактовалось как чистая фантазия.
При столкновении жизни с разными предложениями технологии возникают сложные юридические проблемы, например, когда речь идет о детях из пробирки или генетической инженерии. Мир как бы содрогается в конвульсиях, становится все более хаотичным, все более глумится над властью разума, в которую Лем так верил. Но я не разделяю вашего пессимизма. Лем еще покажет, что он не сложил оружия.
Марек Орамус: Давайте вернемся к фильму. Как шли сьемки?
Адам Устынович: Лем в самом начале поставил нам условием, что он шагу не ступит из своей библиотеки. Заявил, что он также не станет съезжать по перилам, взбираться на скалы или бродить по краковскому рынку, пугая голубей.
Марек Орамус: Но он вроде бы спел?
Адам Устынович: Да, «Wlazł kotek na płotek», но это скорее всего не войдет в фильм. Мы снимали Лема четыре дня, по два часа в день, молниеносно меняя кассеты в «Arriflex». К счастью, у меня хватало пленки и я мог все точно регистрировать.
Марек Орамус: В фильмах такого рода очень важен иллюстративный материал. Раз уж вам не по душе были туманности и роботы, что их заменяло?
Адам Устынович: Мы располагаем кое-какими архивными материалами, прежде всего фотоснимками. Но я решился на довольно-таки рискованную затею проиллюстрировать высказывания Лема современными съемками. Мы были в Медицинской академии, в которой он учился, на Шленской улице, где он жил, в Музее авиации, снимали с колокольни Вавельского кафедрального собора панораму Кракова, на физическом факультете Варшавского университета снимали уникальные приборы начала века: индукторы, трубки Гейслера, катушки Румкорффа, машину Вимхурста, все эти гудящие и изрыгающие языки огня железные чудовища, которые некогда ошеломили маленького Лема и оставили неизгладимый след во всем его творчестве. Эти съемки я оцениваю, как весьма удавшиеся благодаря сотрудничеству такого замечательного оператора как Рышард Ленчевский. И вообще, у меня замечательная съемочная группа, которую я хотел бы сердечно поблагодарить за отличную работу.
Марек Орамус: Насколько я знаю, в фильме есть также постановочная часть. Вы экранизировали изрядный фрагмент «Абсолютного вакуума» -- о шансах рождения Цезаря Коуски. Почему вы выбрали именно этот текст?
Адам Устынович: Мне нужен был короткий и замкнутый отрывок произведения, а этот фрагмент наилучшим образом отражает все черты творчества Станислава Лема, прежде всего эрудированность, ироничность, оригинальность. Кроме того, этот паскалевский вопрос: почему я это я, а не кто-то другой, не кто-то из миллионов людей, которые жили до меня и будут жить после – Лем рассматривает со всей свойственной ему проницательностью, освещая проблему со всех сторон, обнажая ее сложность и бессилие науки. К тому же в этом много самоиронии.
Марек Орамус: Как проходили съемки в Кракове?
Адам Устынович: Я был тронут спонтанностью отклика всех краковян, когда они узнавали, что мы снимаем фильм о Леме. Имя Лема возбуждает в этом городе каждого, открывает каждые двери, обеспечивает помощь и порождает желание соучастия в предприятии. В фильме кроме профессиональных актеров снимались студенты краковской театральной школы Мария, Катажина и Петр, архитектор Кшиштоф Вельгус консультировал нас в вопросах авиации и выступал в качестве пилота, нам помогала огромная армия добровольцев, коллекционеров, служащих Музея авиации, которые за один вечер превратили польский самолет в австрийский начала века, даже дети владельца гостиницы выступали в качестве статистов.
Марек Орамус: Когда фильм будет готов к показу?
Адам Устынович: Он уже смонтирован; BBC планирует показ на апрель. К этому времени я хочу еще кое-что в нем исправить. Короткая версия насчитывает 50 минут, для TVP я собираюсь приготовить более длинную версию. Проявочные работы производились в Лондоне, там же я занимался монтажом. Должен, однако, признаться, что я с некоторым трепетом ожидаю того дня, когда смогу показать готовый результат Станиславу Лему. Посмотрев мои учебные работы, мастер сказал только, что единственное, с чем он может меня поздравить – это с личной и художественной смелостью, которую я проявил, показывая их ему. Каким бы ни получился фильм – а я сделаю все для того, чтобы он был как нельзя более хорошим – я рад, что снял эти 9 часов беседы с Лемом.
Марек Орамус: И последний вопрос: вы, наверное, будете снимать и другие фильмы, в том числе и научно-фантастические. Какие произведения Лема вам хотелось бы экранизировать?
Адам Устынович: Прежде всего «Насморк». За те годы, что прошли со дня выхода в свет этой книги, обозначенные там проблемы стали фактом. Меня восхищает сокрушение викторианского умозаключения о виновнике преступления, которое было совершено Лемом уже в «Расследовании»: предположение о том, что виновник не обязательно должен иметь олицетворение, им может стать и слепая сила, случайность. Я взялся бы и за «Глас Господа», но это уже будет зависеть от результата дипломного экзамена по лемологии.
(Здесь, пожалуй, следует сказать, что фильм, имевший рабочее название «Przypadek i ład/Случайность и упорядоченность», был выпущен в свет в 1991 году под измененным названием «Science i Fiction». W.)
12. Далее в журнале напечатан изрядный кусок (четыре страницы в три колонки плюс пятая с двумя колонками) фрагментов записи звуковой дорожки фильма (выбрал Марек Орамус).
В библиографии Лема на сайте он никак не отражен. Правда, там нет и много чего другого…
цитировать