...Отец любил сказки. Всю жизнь, когда у него появлялась, наконец, возможность завести для них отдельный книжный шкаф, (а долгие годы он жил в «коммуналке») он собирал книги сказок — фольклорных и авторских, со всего света. Он читал их страстно, упоенно, как ребенок, рассказывал друзьям и мне о только что узнанных им новых чудесах, и, откровенно говоря, это увлечение подчас мешало и его собственной работе... Пишущая машинка на столе, в нее вправлен лист бумаги, а рядом, скажем, «Индонезийские сказки». И не успеваешь оглянуться, как смолкает стук машинки и наступает подозрительная тишина. Думает? Строит на черновике фразу? Заглядываю к нему в кабинет: конечно, не работает. С виноватой улыбкой поднимает глаза на меня, опять-таки как мальчишка, пойманный за шалостью. Читает.— Нет, ты только послушай, какая прелесть!..— начинает было он говорить мне, но я, наученная мамой, которая еще до войны запирала его на ключ, чтобы он работал, и оставляла ему при этом килограмм конфет, потому что он обожал сладкое,— я сурово, с трудом сдерживая смех, говорю: — Папа, совесть надо иметь. Успеешь со своими сказками. Давай-ка за дело!..
Отец уже и не пытается противоречить, но бурчит что-то о том, что, не подзарядившись сказками, он и совсем ничего не напишет. Да, неудобно как-то такое говорить про известного писателя, но отец, когда дело касалось работы, раскачи¬вался очень долго, был с ленцой и как что — прятался за чужие сказки, говоря, что он — прежде всего читатель и только потом — писатель.
Благодаря популярности «Старика Хоттабыча» многие читатели и сейчас счи¬тают его детским автором, другие — которым известны его сатирические «Обидные сказки» — полагают его сказочником. Я думаю, что правы вторые. Отец написал всего одну детскую сказку, придумав при этом новый жанр повести-сказки, который потом лихо пошел в жизнь у других писателей. А вообще-то он был прежде всего сказочником-сатириком, памфлетистом, а памфлет «замешан» на фантастическом посыле, а фантастика, в конце концов,— это так или иначе сказка. Все зависит от того, как ее, это «сказку» повернуть. И куда...
Он завещал мне продолжать собирать сказки. Теперь они переполнили второй шкаф и все полнятся и полнятся, потому что сказок сейчас издают много. И каж¬дый раз, принося в дом новую книжку, я думаю о том, как бы радовался отец и как бы «отлынивал» он от собственной работы, читая о новых чудесах, с кото¬рыми ему еще не доводилось встречаться...
Еще он был неутомимым искателем. Безумно любил открывать талантливое, увидя его в самом малом зародыше. Этим его качеством постоянно пользовались
редакторы «Детской литературы», присылая ему на внутренние рецензии массу в основном «мусора», поступающего в издательство. Он всегда относился к каждой рукописи и каждому стоящему за ней автору с большим уважением и желанием понять, благодаря чему дал «путевку в жизнь» многим молодым писателям, среди которых оказались и братья Стругацкие. Их первую рукопись, роман «Страна баг¬ровых туч» он вынул, по сути, из мусорной корзины, ибо она пришла к нему обвешенной отрицательными отзывами и требовалась только последняя точка: слово «мэтра». А «мэтр» сказал, что надо поздравить нашу литературу с прихо¬дом в нее столь талантливых людей, которыми потом будет гордиться наша лите¬ратура. Как видите, он оказался прав.
Вообще, занимая в 30-е годы большие руководящие посты в журнале «Кроко¬дил» (заместитель главного редактора), альманахах «Тридцать дней» и «Год 1938-40-й» (главный редактор) он всегда отличался, как рассказывают, удивитель¬ной чуткостью, тактичностью и безошибочностью вкуса. К примеру, благодаря ему появились в печати «Зеленый фургон» А. Козачинского и многие рассказы М. Зо¬щенко (в период, когда замечательного сатирика печатали, мягко сказать, неохот¬но), а позднее — сочинения А. Алексина, Е. Велтистова и многих других сегодня очень популярных писателей. А сатирики, начинавшие свой путь в «Крокодиле», по словам знаменитого художника Б. Ефимова, просто на него молились... Правда, отец не любил, чтобы на него молились и особенно бурно выражали бы ему свои благодарности. Он просто бывал сам совершенно счастлив, когда видел ростки подлинной одаренности, которые впереди обещали многое...
Наверное, даже не напиши он «Старика Хоттабыча», не говоря уже о других его книгах, он все равно остался бы в литературе как прирожденный редактор. Причем, понятие и назначение редактора он ставил очень высоко и считал эту профессию одной из самых почетных, ответственных и трудных. А он имел осно¬вание решать, что есть профессия, потому как испытывал их на себе немало, и не только в литературе...
Выходец из очень бедной еврейской семьи из провинциального Витебска, он был интеллигентом в первом поколении. Да и вся семья плотогона, а потом про¬давца в скобяной лавке вышла в настоящие интеллигенты. Среди них, к примеру, был и очень крупный ученый-литературовед Давид Гинзбург (самый младший брат отца), трагически ушедший из жизни в двадцать четыре года, но и по сей день остающийся одним из самых уважаемых в нашей литературе исследова¬телей творчества М. Е. Салтыкова-Щедрина. А Салтыков-Щедрин был самым любимым писателем отца, эта любовь передалась и мне. И, откровенно говоря, все лучшее, что определило черты стиля писателя Лазаря Лагина — оно идет от влияния этого великого сатирика. Если говорить об отце, то тут самая прямая линия в «Обидных сказках», сценариях мультфильмов («Внимание, волки!», «Про злую мачеху», «Происхождение вида», «Жил-был Козявин», «Шпионские страсти»),
А «Хоттабыч?» До «Хоттабыча» было еще очень далеко, когда отец искал себя и свое истинное призвание. Пройдя фронты гражданской, он работал хлебозаготовителем, пропагандистом в деревне, кем только ни работал! Окончив отделение политэкономии Института Народного хозяйства имени Плеханова, защитил диссертацию в Институте Красной профессуры, работал доцентом в институте, препо¬давал, а потом вдруг, написавши уже ряд знаменитых брошюр по выбранной специальности, «рванул» в журналистику. В газете «За индустриализацию!» он
заведовал экономическим отделом, в «Правде» был заместителем заведующего экономическим отделом, много писал, ездил по стране, был одним из лучших репортеров и обозревателей по экономике. Но... сказки, Салтыков-Щедрин, Гоголь, Уэллс — он зачитывался ими и, как признавался, ловил себя на мысли о том, как бы самому попробовать себя в сатире, в беллетристике. И стал пробовать в этих жанрах активно, когда пришел в «Крокодил». Начинал с фельетонов. Дальше — больше. Его выступлений побаивались — работал очень остро и точно. И, наконец, в 1934 году (отцу тогда было тридцать лет) он выпустил первую свою книжку, которая называлась «153 самоубийцы». Сразу по выходе этого сатирического сборника он был принят в Союз писателей. Был в этой книжке пятидесятистраничный памфлет «Эликсир сатаны», из которого уже после войны вырос интереснейший роман «Патент АВ». И была такая занятная история. В 1952-м году в «Комсомольской правде» появилась статья, в которой отца обвинили в плагиате, сказали, что он украл идею своего произведения у писателя А. Беляева («Человек, нашедший свое лицо»). Сами понимаете, какой позор! Лагин — литературный вор?! Кому-то хотелось в это верить (год-то какой!), а Борис Полевой категорически не поверил. Была создана специальная комиссия в Союзе писателей под председательством Полевого, проведено тщательное расследование, и, благодаря «Эликсиру сатаны», четко установлено, что не отец, а Беляев воспользовался его литературным за¬мыслом. Справедливость восторжествовала, но отцу она стоила инфаркта. А мне в школе был объявлен бойкот за то, что мой отец — литературный вор. Можете представить, каково мне было ходить в школу, пока в «Правде» не появилось опровержение!..
Вообще, отцу в «регалиях» страшно не везло, но он как-то очень спокойно к этому относился. Скажем, о «Хоттабыче» в печати было всего две (!) рецензии: одна в 1940-м году, когда вышло первое издание книги, другая — к 75-летнему юбилею отца, да и то, признаться, я «подсуетилась» и упросила приятеля, специа¬листа по фантастике, написать в «Литературку» юбилейную статью. Отец же сам никогда не организовывал себе рецензий, хотя всячески откликался, когда не очень удачливые талантливые люди просили его помочь. Или вот еще. Однажды к нам домой пришел модный фотокорреспондент газеты «Правда», пришел фото¬графировать отца в связи с присуждением ему Сталинской премии за роман-памф¬лет «Остров Разочарования». Сфотографировал, поздравил. Дело было в феврале 1953-го года... Нужны ли комментарии?!
Вот чем отец по-настоящему гордился, так это сввими боевыми наградами. Майор, затем капитан второго ранга, он прошел всю войну на Дунайской флотилии и Черноморском флоте, участвовал в обороне Севастополя, Феодосии, Одессы, воевал на Малой земле, освобождал Румынию. Его медали и «Красную Звезду» забрали у меня после смерти отца вместе с его флотской фуражкой и планшетом в Севастопольский музей. Там писателю Лагину отведен персональный стенд. А по¬том было «Трудовое Красное знамя», но уже на семи десятилетний юбилей.
Обычно мне становится как-то неуютно, когда, узнав мою фамилию, меня вос¬торженно спрашивают, не «дочь ли старика Хоттабыча»? Я отвечаю, что не дочь, иначе б мне было около трех тысяч лет, пытаюсь отшучиваться. Но мне начинают объяснять на полном серьезе, что сделал мой отец, открыв такого уди¬вительного, обаятельного и трогательного джинна, которого вот уже несколько поколений людей узнают с детства и любят потом всю жизнь. Назови «Хоттабы¬ча» — на лицах людей вспыхивает добрая улыбка. Всегда. И отсвет отцовской
творческой победы падает на меня, а меня так воспитали (после развода родителей я осталась с отцом), что мне становится как-то не по себе, когда я, вроде бы, «при¬мазываюсь» к чужой славе. Конечно, отец — самый близкий мне человек, но он, умница, сделал все, чтобы я не чувствовала себя писательской дочкой. Воспи¬тывал меня сурово, требовательно, заставил работать еще со школы (переписы¬вала ноты с переводом из тональности в тональность), не пустил после школы в «опереточные» артистки и в Институт кинематографии, заставил меня (а я не хотела) окончить педагогический институт... Ну, да ладно, не обо мне речь, хотя папины друзья, особенно поэт Михаил Светлов и прозаик Юрий Олеша, почему-то всегда причисляли меня к папиным «произведениям». Не знаю, может, и «произ¬ведение». Но когда мы с отцом стали работать как автор с редактором, здесь начались страшные распри, потому как каждый был чудовищно упрям, стоял на своем, дело выходило на крик и швыряние разными тяжелыми предметами (правда, не стеклом, зато на пол), а потом воцарялся мир, отец получал шоколад, конфеты или торт и, услышав, как в моей комнате дерзко верещала пишущая машинка, все-таки начинал работать. Мне приходилось еще до профессиональной машинистки перепечатывать страницы его будущих произведений — это была каторга: сплошная правка, сплошная чернота... Мама говорила, что такие же страницы летели со стола, когда отец ночами работал над «Хоттабычем». Потом, чтобы закончить, наконец, книгу, он на время уехал из Москвы, а в нашу «Комму¬налку» несколько раз приходили с ордером на его арест. Бог как говорится, спас. И Александр Фадеев, отправивший его в длительную командировку... Позже произведения отца нередко запрещали, они опубликованы только сейчас.
И вот «Старик Хоттабыч» в 1938 году стал печататься из номера в номер одновременно в журнале «Пионер» и газете «Пионерская правда». Успех был грандиозный. Отец признавался, что и сам того не предполагал. Но факт оставался фактом. А потом, в 40-м, книжка вышла отдельным изданием и... не появлялась внове до 1957-го. Поэтому первое издание стало библиографической редкостью (у меня дома, например, есть только один его экземпляр), а от отца стали ждать новых детских книг. Он начал было писать историю про смешного человечка Три- тутика (тоже сказочного и тоже в нашей жизни), но началась война и к Триту- тику отец вернулся много позже, сделав очень интересный цикл радиопередач. На радио он сочинял также залихватские истории про новые похождения великого вруна-барона Мюнхгаузена в цикле «Клуб знаменитых капитанов», на радио потом появился и Хоттабыч — пластинка из этой радиопередачи переиздается очень часто на протяжении уже более тридцати лет, и ее всегда трудно купить.
В войну было не до детских книг и Тритутиков. Работая в севастопольской флотской газете, уходя в тяжелые десанты, отец писал о боевых товарищах (потом из этого родилась его повесть «Броненосец «Анюта»), вновь вернулся к стихам, с которых начинал когда-то свою литературную деятельность (его очень хвалил Маяковский и печатал в своем «Новом Лефе»). А после войны, как я уже говорила, последовали новые книги в жанре фантастического политического памфлета — «Патент АВ», «Остров Разочарования», «Атавия-Проксима», «Съеденный архи¬пелаг», «Майор Белл Эндъю», «Белокурая бестия», «Обидные сказки» и, наконец, самое любимое его детище — роман «Голубой человек».
Все эти книги достаточно хорошо известны, особенно «Патент АВ» и «Голубой человек», но так случилось, что многие читатели обычно полагают, что существуют как бы два Лагина: один — сатирик, а другой — автор «Старика Хоттабыча».
Отца это огорчало. Но утешало другое: за всю свою жизнь он ни разу не видел своих книг на прилавках книжных магазинов: они «разлетались» мгновенно. Однажды, незадолго до смерти отца, нам позвонил один из его друзей и сказал: — Давай ноги в руки и беги на Кузнецкий, там продают «Голубого человека»... Отец чувствовал себя неважно и отправил на Кузнецкий меня. Увы, когда я приехала (а дорога недолгая), книги там уже не было...
А еще он пытался тщетно бороться с «растиражированием» образа Хоттабыча: ограничивал его появление на сценах, на манеже, в разного рода массовых пред¬ставлениях, не разрешил экранизацию книги в мультипликации и т.д. Теперь с тем же приходится, но с большим, замечу, успехом бороться мне (характер, видимо, у меня покрепче!). Останавливаю экранизации его романов (его книги все- таки прежде всего для чтения, интонация трудно переносится на экран, а ведь она, авторская интонация, играет огромную роль в его творчестве). Но, бесконечно любя музыку (у него был отличный баритон, но отец сбежал из Минской консер¬ватории), он увлекся новым жанром мюзикла, написал с поэтом Юрием Энтиным пьесу по мотивам «Хоттабыча», а талантливый композитор Геннадий Гладков написал музыку. Вот уже почти пятнадцать лет мюзикл «Хоттабыч» не сходит со сцен, а пластинку с записью этого мюзикла достать еще труднее, чем «канони¬ческого», радийного «Хоттабыча», хотя ее тоже часто переиздают.
...Очень трудно писать про отца. Знаешь многое, не знаешь, как об этом многом сказать и что будет особенно интересно читателям. Мне-то самой драгоценным кажется едва ли не все. И то, как отец силой втягивал меня в музыку (добился — стала музыкальным критиком), и то, как заставлял аннотировать крошечные рас¬сказы Чехонте, когда я стала заочно учиться в Институте кинематографии. И то, как он был добр и отзывчив к людям. И как бесконечно любил нашего черного кота Кузю, который снялся в двенадцати фильмах. И то, как, узнав, что где-то на окраине Москвы показывают фильмы «Оливер» или «Моя прекрасная леди», ездил смотреть их раз по двадцать. И как был счастлив, когда я написала первую в своей жизни рецензию на спектакль по Салтыкову-Щедрину. И как нервничал, когда изредка ездил ко мне на кинолекции... А то, что сейчас я спокойно надеваю наушники и сажусь в радиобудке кинотеатра, чтобы переводить фильм с англий¬ского языка, заслуга тоже его, папина. Чего ему стоило заставить меня учить язык! И ведь что придумал: переведет мне несколько страниц из Агаты Кристи (когда ее еще у нас почти не издавали), а потом бросит: — Дальше читай сама!.. Вот и приходилось читать. А потом и пристрастилась...
Отец тоже очень любил детективную литературу, но сам обратился к этому жанру лишь однажды — когда сочинил сценарий мультпародии «Шпионские страс¬ти». Его кумирами были ранний Чейз, Сименон и Агата Кристи, которую он ласково звал «Агафьей». А из фантастики ближе всего ему были Уэллс и Бредбери. «Марсианские хроники» он перечитывал не меньше двух раз в год... Еще любил кино, итальянский неореализм, классический мюзикл. Очень хорошо знал живопись, предпочитая фламандскую школу. Очень интересовался естествознанием и физикой, дружил с Л. Ландау и В. Гинзбургом... И был у него один экземпляр «Хоттабыча», где ему оставляли автографы его именитые чита¬тели. Кого там только нет! — от космонавтов до известных актеров!..
Но главное — он был остроумным и очень добрым, в чем-то и наивным, но очень теплым человеком, получающим удовольствие от деланья добра другим и искренне радующимся чужим успехам. Помню, прочитав «Эру милосердия»
братьев Вайнеров, написал им длинное письмо — почти статью, причем восторжен-ную, об открытии ими нового типа героя в нашей литературе — Глеба Жеглова...
Нет, всего не скажешь. Да и надо ли?! В 1979 году отец ушел из жизни. Была страшная июньская жара, и в Союзе писателей мне сказали, что не стоит устраи¬вать панихиду в Доме литераторов, потому что носа на улицу не высунешь и никто не придет... Пришли многие. Очень многие, выросшие на том редкостном «эликсире доброты», которым обладал писатель Лазарь Иосифович Лагин. На памятнике ему я заказала высечь по камню рисунок Виталия Горяева с супер-обложки «Старика Хоттабыча». И просто написала: «Л. Лагин. 1903 —1979». Больше ничего. Не знаю, одобрил бы отец это, но мне кажется, что я поступила правильно. Не случайно же и папу часто «за глаза» просто называли Хоттабычем. Но его джинн был куда старше. Отец прожил только семьдесят пять...
https://fantlab.ru/edition28640
*****
"Я люблю фантастику и потому слежу за всем, что о ней пишут." Но интервью с дочерью Лагина интересно не только поэтому. Здесь достаточно ярко показаны приметы времени, когда быть евреем становилось опасно для жизни.
Конечно, все романы, упоминаемые в этом интервью, я читал. И даже могу ответить на вопрос, на который не ответила дочь писателя. Думаю, она лукавила: ответ ей известен.
Вопрос о происхождении сюжета "Старика Хоттабыча". Есть такой английский писатель — Ф.Энсти — Anstey. Он написал роман "Медный кувшин". Герой покупает в антикварной лавке старинный кувшин, оттуда выходит джинн и начинает выполнять приказы своего освободителя. Конечно, желания и соответственно приключения героя соверешнно иные, но главная коллизия та же: незнакомство джинна с современной жизнью постоянно ставит героя в неловкое положение.
Конечно, "Старик Хоттабыч" — совершенно самостоятельное произведение, но первый толчок к рождению сюжета здесь.
Примерно так же история, что с "Волшебником Изумрудного города", только Волков в первой книге гораздо менее самостоятелен по отношению к Фрэнку Бауму.
Интервью взято из "Общей газеты", Э47 (381) за 23-29 ноября 2000 года, стр. 14.
ХОТТАБЫЧ РОДИЛСЯ НА СЕВЕРЕ
Про старика Хоттабыча и Вольку знают очень многое, а вот про автора, которому в декабре исполнилось бы 97 лет. . . Занавес приоткрывает нам дочь писателя искусствовед Наталья ЛАГИНА.
В. — Ваш отец написал только одну книгу?
О. — Нет, конечно. Если бы вы интересовались фантастической литературой, вы бы никогда не прошли мимо его романов "Остров разочарования", "Патент АВ", "Трагический астероид", "Голубой человек". . .
В. — Виноват. Утешает лишь то, что я не одинок в своих заблуждениях. Расскажите, откуда к нам явился писатель Лагин.
О. — Из Витебска, из нищей еврейской семьи. Дед гонял плоты по Западной Двине, работал продавцом в скобяной лавочке. Но все его пятеро детей — интеллигенты в первом поколении. Отец был старшим. Его настоящие имя и фамилия Лазарь Гинзбург. Он взял первые две буквы из имени, три из фамилии, получился псевдоним Лагин. Но Гражданскую он прошел под своей настоящей фамилией, потом поступил в Минскую консерваторию, сбежал из нее и окончил Плехановский институт и аспирантуру Института Красной профессуры. Кандидат экономических наук. Потом газета "За индустриализацию", "Правда". . .
В.- Как же экономист превратился в писателя?
О. — Прозу отец писал с 20-х годов. В 1934-м вышла сатирическая книга "153 самоубийцы". Пригласили в "Крокодил", стал заместителем главного редактора — известнейшего публициста Кольцова. Кольцова арестовали, якобы как врага народа. . .
В. — А как же уцелел ваш отец?
О. — Чудом. Когда-то он поддержал молодого Фадеева, а тот в ответ вовремя предупредил об опасности и отправил "крестного отца" в командировку на Север. Мама рассказывала, что целый год почти каждый день чекисты приходили с ордером на арест (ордер был действителен только сутки). Отсиделся в холоде, продолжал там писать "Старика Хоттабыча". Потом вернулся, в 38-м начал печатать книгу в "Пионере" и "Пионерской правде". В 40-м вышла книга, но ее очень скоро изъяли, потому что арестовали художника Ротова, и не издавали до 57-го года.
В. — Отличался ли второй вариант, который стал классикой для советских детей, от первого?
О. — Классикой? Не уверена. Первый вариант мне нравится больше. Он менее многословен, политизирован, меньше второго в два раза.
В. — Ваш отец воевал в Отечественную?
О. — Он ушел добровольцем в морскую пехоту, служил в политуправлении армии. Участвовал в обороне Одессы, Севастополя, был на Малой Земле.
В. — Прозаик, поэт — в морскую пехоту?
О. — Да, он писал стихи, их хвалил Маяковский — в письмах просил писать больше. Отец ответил однажды: "Так, как вы, Владимир Владимирович, не могу, а хуже не хочется". О войне написал книгу "Три черноморца", которую хотели экранизировать, но запретила не цензура,а сам папа. Он вообще многое и себе, и другим запрещал. Работал на радио, принимал участие в популярнейшей передаче "Клуб знаменитых капитанов". В 1948 закончил роман-памфлет "Патент АВ". Союзом писателей руководил тогда Николай Тихонов. Он вызвал к себе "не тихого" антисемита Анатолия Софронова и приказал печатать роман в "Огоньке" из номера в номер. За роман "Остров разочарования" отец был выдвинут на Сталинскую премию.
В. — Получил?
О. — Нет. Хотя многие тогда утверждали, что Катаев получит премию первой степени, а Лагин — второй. Просто это была весна 1953 года. Что-то изменилось в самый последний момент. Фадеев утешал: "Лазарь, тебя здорово будут издавать в XXI веке".
В. — Значит, вот-вот?
О. — Не скажите. . . Литературным наследством владею я, но что-то, кроме Хоттабыча, пока не востребовано.
В. — Наш "экспресс" воспоминаний не сделал важной остановки на станции "Семья".
О. — Семья распалась после войны. Мама вышла замуж за пресс-атташе югославского посольства. Потом мужа в Югославии арестовали, эта участь грозила и маме. Спас ее любимец Сталина писатель Николай Вирта, предложил руку и сердце. Андрей Кончаловский в своей книге "Низкие истины" пишет, что Татьяна Лагина была одной из трех самых красивых женщин Москвы. Но остаться с матерью я не смогла. Слышать каждое утро от отчима: "жидовское отродье" — не слишком приятно. Ушла к отцу. А у него тоже была специфичная педагогика. Он давал деньги на учебу в музучилище, на уроки английского языка, а на шмотки не давал. Я, чтобы не выглядеть "чучелом", переписывала ноты. Но отец хорошо меня воспитал, я без него уже смогла крепко стоять на ногах.
В. — И все-таки почему мы так мало знали и знаем об авторе Хоттабыча?
О. — А он не высовывался. При всей своей безумной лени, он сидел и работал.
В. — Лени? В чем она выражалась?
О. — В чем угодно. Вместо того чтобы писать, он мог ходить в кино на три сеанса в день. Он мог бы написать в три раза больше, но предпочитал в 25-й раз посмотреть "Мою прекрасную леди". Его "подкармливал" "Детгиз". Присылал на рецензии рукописи. Однажды очень просили разругать рукопись молодых и еще никому не известных писателей Стругацких "Страна багровых туч".
В. — Разругал?
О. — А вот и нет! Послали на окончательное уничтожение, а получили восторженную оценку. В издательстве чуть не удавились, но книга вышла. Так родились Стругацкие.
В. — Как параллельно с отцом жили вы?
О. — Училась в школе, поступила в ГИТИС. Отец был в ужасе и настоял на уходе. Поступила в Ленинский институт, окончила его. . . Я благодарна отцу за его запрет, но училась я трудно. Меня все время называли товарищ Гинзбург. . .
В. -Антисемитизм в начале шестидесятых?
О. — Многие ушли. Остались только я и дочка Казакевича.
В. — Отец не рассказывал, как родился сюжет Хоттабыча?
О. — Нет. Я не люблю эту книгу.
В. — Миллионы любят, а вы?
О. — Имею право — как дочь.
В. — А вам не хотелось спросить?
О. — Он предпочитал задавать вопросы, а не отвечать на них.
В. — Почему?
О. — Вероятней всего, из-за врожденных черт характера и привнесенных тоже. Такая жизнь: две войны, аресты друзей, грядущий собственный арест. Он был трудным человеком. Однажды запустил в маму медной пепельницей. Попал чуть правее виска.
В. — В Литинституте я учился в семинаре Льва Кассиля. Его имя звучало громко, а имя вашего отца — нет. Почему?
О. — У Льва Кассиля я люблю только одну фразу: "Наша кошка тоже еврей?" Отец говорил: в нашей стране об одаренности человека нужно судить не по количеству наград, а по отсутствию оных. Он не был вхож в те места, в которых раздают премии. Ученики пытались помочь ему обрести "громкость". Например, Толя Алексин, будучи секретарем Союза писателей. И все же нужно было идти кому-то поклоняться, а он был гордым человеком и ни перед кем голову не гнул. А евреем быть немодно и в наше время,
В. — Он был в душе диссидентом?
О. — Как вам сказать. Он не мог не понимать, что творится вокруг, но предпочитал не говорить об этом. Во-первых, из-за замкнутости, во- вторых, из-за прослушки, установленной в доме во время процесса над Синявским и Даниэлем. Мы выходили на улицу и откровенно говорили только там. С горечью рассказывал, например, как готовил "посадки" Горький. Считал, что я должна запомнить все это. Это был 78-й год.
В. — Рассказывал, но не оценивал?
О. — У нас слишком многих посадили в семье. Такое не забывается. Требует коррекции своих желаний.
В. — Оценки оставались внутри?
О. — Оценки давала я, а он кричал: "Тебя посадят! Мы с двоюродным братом — крупным физиком, учеником Андрея Сахарова читали "Континент". Он стучал в дверь и повторял: "Вас посадят обоих". Вот и судите сами, каким диссидентом был он.
В. — У него не было желания уехать в Израиль?
О. — Никогда.
В. — А как бы оценил он наше время?
О. — Не берусь домысливать за него. Он слишком близко принимал все к сердцу. Он умер в 75 лет. Инсультов до того было четыре, но умер от пятого. Уверена, что он бы не перенес распада страны, в создании которой принимал участие. Добивала смерть друзей, они умирали один за другим. Теперь уходы ранят меня. Это, вероятно, наследственное. Моя последняя рана — смерть Марка Галлая. Тяжело.
В. — А друзья отца, его ученики с путевками на жизнь остались вашими друзьями?
О. — Немногие помнят или помнили. Трудно с этим мириться. Не понимаю, как с этим мирился отец. . . Но были и есть другие. Стругацкие, например.
В. — Его и ваши учителя и любимые писатели?
О. — В доме их всегда было двое — Гоголь и Салтыков-Щедрин.
Мне писатель Лагин стал после этого разговора понятнее. Надеюсь, станет понятнее и читателю."
Геннадий Жаворонков
http://gaijin-life.info/letters/00/l01120...
*****
ЛАГИНА НАТАЛЬЯ ЛАЗАРЕВНА 1515374 03.12.1936 ЧЕРНЯХОВСКОГО УЛ 4 82
Наталья Лазаревна Лагина
Запись:910630
Полное дерево
Поколенная роспись
Род Лагины
Пол женщина
Полное имя
от рождения Наталья Лазаревна Лагина
Родители
♂ Лазарь Иосифович Гинзбург (Лагин) [Лагины] р. 4 декабрь 1903 ум. 16 июнь 1979
♀ Татьяна Васильева (Лагина, Вирта) [Васильевы]
Заметки
Дочь известного советского писателя Наталья Лазаревна ЛАГИНА родилась в 1941 году, родители её развелись в 1946-м, так что у Л. было ещё двое отчимов. Занималась журналистикой, выступала как театральный и музыкальный критик. В 2000-х решила продолжить известную сказку отца, опубликовала две книги серии «И снова Хоттабыч».
http://bvi.rusf.ru/encyc/okul_l.htm
Наталья Лагина, дочь писателя, поделилась воспоминаниями о том, как родился сюжет:
«Много лет спустя отец показал мне дореволюционного издания книжку английского писателя Ф. Анстея «Медный кувшин», попавшую ему в руки ещё в 1916 году и в какой-то мере подтолкнувшую его к первоначальному замыслу будущего «Хоттабыча».
http://portal-kultura.ru/articles/books/1...
http://pseudology.org/Literature/LaginLI....
Ближайшие предки и потомки
Деды
♂ Иосиф Файвелевич Гинзбург
брак: ♀ Ханна Лазаревна
♀ Ханна Лазаревна
брак: ♂ Иосиф Файвелевич Гинзбург
Деды Родители
♂ Лазарь Иосифович Гинзбург (Лагин)
рождение: 4 декабрь 1903
брак: ♀ Татьяна Васильева (Лагина, Вирта)
смерть: 16 июнь 1979
♂ .
брак: ♀ Татьяна Васильева (Лагина, Вирта)
♂ Николай Евгеньевич Вирта Карельский (Вирта)
рождение: 6 декабрь 1906, Каликино, Тамбовская губерния, Российская империя
брак: ♀ Тамара ? (Вирта)
смерть: 3 январь 1976, Москва, РСФСР, СССР
♀ Татьяна Васильева (Лагина, Вирта)
брак: ♂ Николай Евгеньевич Вирта Карельский (Вирта)
Родители == 3 ==
♀ Наталья Лазаревна Лагина
== 3 ==
ВасильевыГинзбургиКарельскиеЛагины
http://ru.rodovid.org/wk/%D0%97%D0%B0%D0%...
ЛАГИНА Наталья
Дочь известного советского писателя Наталья Лазаревна ЛАГИНА родилась в 1941 году (а вероятнее – 3 декабря 1936 года), родители её развелись в 1946-м, так что у Л. было ещё двое отчимов. Занималась журналистикой, в 1960-е годы работала в журнале «Юность», выступала как театральный и музыкальный критик. Автор трёх книг об артистах. В 2000-х решила продолжить известную сказку отца, опубликовала две книги серии «И снова Хоттабыч» (2006, 2008).