Я служу
(альте рнативная история)
…Догоняют, настигают, наседают,
Не дают нам отдыхать враги,
И метель серебряно-седая
Засыпает нас среди тайги…
Брали станции набегом:
Час в тепле, а через час – поход.
Жгучий спирт мы разводили снегом,
Чтобы чокнуться на Новый год…
Арсений Несмелов
Молча склоняю голову и перед его могилою.
Настанет день, когда дети наши, мысленно созерцая позор и ужас наших дней, многое простят России за то, что всё же не один Каин владычествовал во мраке этих дней, что и Авель был среди сынов её.
Настанет день, когда золотыми письменами на вечную славу и память будет начертано Его имя в летописи Русской земли.
Иван Бунин
Вчера умер Каппель. Мог ли я ещё неделю назад поверить, скажи кто нечто подобное?
Вчера умер Каппель. Даже в предсмертном бреду – он оставался истинным командиром: «Фланги…Фланги закруглите…Не растягивайте фронт…На соединение с армией Войцеховского…На соединение» — шептал Владимир Оскарович, не давая Смерти забрать его.
Вчера умер Каппель. Вы думаете – это конец? Вы скажете: «Оглянись назад, посмотри, здесь же на одного здорового бойца – трое, четверо обмороженных или больных тифом! Проиграли! Всё потеряно!». Вы ошибаетесь: мы дойдём до Иркутска, мы сможем, несмотря ни на что, назло врагам и «друзьям»-злопыхателям, мы сунем кукиш под нос союзничкам-чехам. Мы сможем! Мы всё сможем! Которую неделю мы идём по старому Сибирскому тракту, на восток, к солнцу – и Адмиралу. Быть может, когда-нибудь поэты, а вслед за ними и историки воспоют наш поход. Да, должно быть, получится красиво, нечто вроде: «Снег громко хрустел под ногами. Он протестовал против того, что какой-то человек топтал его безупречные кристаллики. Хруст был воем снега, плачем по уничтоженному великолепию». Да, поэтам легко рассуждать о красоте сибирских просторов, сидя в тёплом уютном кресле и марая бумагу. Никто ведь и «певца истории» не осудит, что наполнил страницы магистерской диссертации пафосом и дифирамбами выдержке каппелевцев. Но – пусть сперва они, поэты и летописцы пройдут через тайгу нашим путём. Пусть они выдержат метели и морозы, пусть за шанс часок побыть в тепле, у огня, выдержат очередной (какой уже – десятый?сотый?тысячный?) бой с партизанами. Пусть сперва эти краснобаи хлебнут спирта, разведённого таёжным снегом, пусть полежат в телеге рядом с умирающим тифозным больным. Вы думаете – откажутся? О, нет, согласятся, но сошлются на дела, на иную историческую ситуацию, на то, что «прежде и люди крепче были, и морозы слабей». Вздор: люди всё те же…И трусы есть, и храбрецы. А есть – рыцари…
Вчера умер Каппель. Ради чего он отдал свою жизнь, спрашиваете? Ради чего…Глупые, не ради чего, а ради – кого. Наш Адмирал – эти два слова придавали нам сил, двигали вперёд. Когда начинало казаться: «Всё, отвоевался» — воспоминание о нашей цели помогало мне собраться с духом, и словно крылья вырастали на моей спине. То-то, наверное, на спине шинель у меня вся в дырах: крылья проделали.
Вчера умер Каппель – но Адмирал был всё ещё жив. Ради него все мы шли вперёд, на бой. Пускай мы проиграли войну, пускай Самара, Казань и Омск потеряны для нас – но Адмирал должен жить. Если оставим его – я не смогу в глаза смотреть близким, друзьям и потомкам. «Как посмели бросить Адмирала?» — этого вопроса мне не вынести. Нет, лучше остаться в этих снегах подыхать, к партизанам угодить, нежели отдать себя на растерзание совести.
Вчера умер Каппель — он умер ради Адмирала. Мы запомним этот завет. Мы дойдём до Иркутстка, чего бы нам это ни стоило. Многие уже оплатили полной мерой за спасение Адмирала. Мой, друзья-однополчане Казимир Сташевский Мишин Гриша, Задувалов Олежек, Александровский Михаил, Лабунцов Сашка, Бутенко Харитон и многие, многие другие, сложившие головы свои в этом походе. Их лица встают в моей памяти: серьёзные и шкодливые, молодые и старые, грустные и радостные. В голове не укладывается, что их уже нет среди живых, что тайга и партизаны отняли их…
Но вот – снова бой. Где-то там, впереди, у деревни окопались красные, крови никак не избежать. Уж нету сил обходить посёлок, предстоит атаковать в лоб. Осталось только подсчитать патроны, хватит…На сколько же хватит? На бой? Два? Три? Четыре, и то – край. Главное, чтоб штык не подвёл. Молодец был Суворов, знал, чем и как нужно воевать. Пуля – дура, да и маловато дур этих в запасе-то.
В атаку шли молча, словно поминая погибших. Нас встретили хлипким винтовочным залпом да пулемётной трелью, задевших одного-двух воткинцев да кого-то из сибирской дивизии. Я прошёл возле их трупов, даже не остановившись, не бросив прощальный взгляд: за годы войны нагляделся, очерствел, попривык. Увидел мелькнувшего среди домов партизана – выстрелил. Ухмыльнулся: попал, кажется. Надо же, начал радоваться чужим смертям. Сперва – врагов, а вскоре буду рукоплескать гибели своих. Скоро, очень скоро. Проклятый поход, выпивший душу из всех нас. Но да ничего, вон там, за косогорами – Адмирал. Дойдём! Обязательно – дойдём! Во что бы то ни стало!
Ну вот, всё как обычно: несколько выстрелов, разбежавшийся «гарнизон» — и несколько часов спокойствия и тепла. А после – всё сызнова…
***
Сколько же дней назад ушёл в лучший мир Каппель? Я, кажется, сбился со счёта. Да и мысли мои были заняты другим. Мы продолжаем наш поход, ставший крестным путём. Я оглядываюсь по сторонам – и вижу новые, незнакомые лица: мы наконец-то объединились с шедшими иной дорогой сахаровцами. Вовремя: мы вот-вот подойдём к станции Зима. Какое весёлое название…Какое многообещающее, какое холодное и вьюжное…
Ха! Вот наконец-то увидел эшелоны! Ба! Чехословаки! Сколько же их здесь? Видны и польские, и румынские вагоны, но воздух пестрит развевающимися чехословацкими знамёнами. А ещё какие-то красные полотнища…Красные! Снова! К бою! К бою, друзья!
Вновь — уже ставшие привычными действия: пересчитать патроны, перекреститься и дождаться сигнала к атаке. Где-то там, у вокзала, уже идёт перестрелка. Пулемёты соловьями заливаются, расстреливая…Кого? Красных? Наших? Чехов? Проклятье, ничего не разобрать, кто с кем сражается…Сейчас бы в атаку – и забыться, забыться…
Есть сигнал! Уррра! Обмороженные, уставшие, мы встаём в атаку, в полный рост, как на параде, только вместо музыки — стрельба, а вместо мундиров — лохмотья. Хороший парад! Уррра!
Господи, что же творится на Земле? Да это же чехи, чехи с нами! Тоже с красными воюют, чудны дела твои, Господи! Покажем мы красным, кто есть кто, чья это земля…
Мы взяли вокзал, бросившись в безумную атаку на «льюисы». И смогли, смогли пройти! А вот чехи…Те отступили обратно к своим поездам, подчиняясь неожиданно пришедшему приказу командования. Эх, чехи, чехи…Ну да ладно, мы здесь хотя бы отогреться можем…Сейчас бы поспать часок-другой…
***
Двенадцать дней назад умер Каппель – и вот-вот может погибнуть Адмирал. Мы всё-таки пробились к Иркутску: я до самого последнего момента не верил, что всё будет настолько легко. Атака, снова атака, ещё раз атака, и опять…А потом – тихо. Очень и очень тихо: красные отходили к окраине Иркутска, устанавливали пулемётные гнёзда, сколачивали «дружины». Я сам видел, как человек десять-двенадцать парней, не старше лет двадцати, в тужурках и плохоньких шинелях суетятся вокруг «виккерс-максима». Смешно, право: одной гранаты хватит, чтобы превратить в ошмётки и саму дружину, и пулемёт. Да вот только – нельзя. Адмирала могут убить: городские власти пригрозили смертью бывшему Верховному правителю России. И ведь не дрогнет рука, не допустят они ошибок прошлого правительства. Это Адмирал мог отпустить на все четыре стороны Авксентьева с Зензиновым, отдав сто тысяч рублей каждому «на жизнь». Нынешние «правители» России разве что на тот свет отпустят с радостью, пустив пулю в лоб.
Вечером, как сказал нам майор Колотозов, состоялось совещание штаба Каппелевской армии. Как звучит-то! Три тысячи усталых солдат и ещё тысяч двадцать больных, раненых и умирающих. Армия…Вот она, наша Россия, съежившаяся до размеров вокзала и пары вёрст железнодорожного полотна. Погибла Россия…Нет, ещё не погибла! Отставить грусть и трусость! Адмирал! Пока жив Адмирал – жива и прежняя Россия. Только бы спасти его…
Колотозов принёс ещё какое-то известие, только вот я совершенно не расслышал его слов. Что-то там про обходной манёвр, об ударе с тыла…Ага, в атаку на Иркутск идём! Отобьём Адмирала! Наконец-то – в бой, чтобы не бояться, чтобы не мёрзнуть. И – чтобы не думать…
Ставшие давным-давно привычными сугробы и трескучий мороз. В новинку разве что полная луна, освещающая наш путь. Лучше б и не было её: иркутским легко заметить вооружённый отряд, идущий возле самого пригорода. Проклятье! Заметили! А. нет…Не успели знак подать: снег принял троих красных дружинников в свои морозные объятия. Я всё-таки посмотрел на них: простые люди, рабочие, не будь этой проклятой Смуты…Эх, да что уж там! Ещё битвы, ещё! Чтоб не думать, чтоб тупо выполнять команды, чтоб сражаться за Адмирала!
Блестит Ангара – или не Ангара? Вроде она здесь протекает, ныне закованная в ледяную броню. Эх, смотри-ка, поэтому становлюсь, романтиком…Давно ли копал в промёрзшей земле могилы для умерших от гангрены однополчан? Воспоминание отбило всякий поэтический настрой.
Внезапно скомандовали залечь. Поднявшееся было волнение унял, умыв лицо снегом. Хорошо стало! Да, хорошо! Мысли сразу в порядок пришли, да и внимание переключилось на…
Кто же это там? Кого…
Я подполз поближе, чтобы увидеть холм, ребёнком выглядящий на фоне крутой горы. А там, на холме, высокий человек в серой папахе возвышался перед расстрельной командой. Ещё ближе, ближе, ближе…Подползти, надо подползти поближе…Этот человек показался мне до боли знакомым. Да он там не один, ещё кого-то вот-вот расстреляют…
Где-то вдалеке раздался пушечный выстрел – и словно этот громовый отзвук придал ясности моим мыслям: там, на холме, был…Адмирал! Да, это он! Адмирал!
Я едва удержался, чтобы не подняться во весь рост и не побежать к нему, чтоб закрыть телом…
— Кто Вы по званию? – слышу я уверенный, спокойный, ледяной голос Адмирала, обращенный к начальнику расстрельной команды.
— Комиссар!
— Нет такого звания. Боюсь, что по уставу Вы не можете командовать моим расстрелом, здесь нужен старший либо равный по званию, — всё так же заметил на возглас красного комиссара Адмирал.
— Так что же тогда прикажете делать? – издевательским тоном произнёс командир палачей.
— Командовать своим расстрелом буду я, — отчеканил Адмирал. – Готовсь!
Майор Колотозов поднял руку – знак изготовиться к бою. Ага, ну сейчас мы…Приклад послушно прижался к плечу. Мушка глядела прямо на одного из палачей, вон того, в тужурке с красным околышем.
— Цельсь! – возвысил голос Адмирал, готовясь произнести последнее в своей жизни слово.
— Пли!
Адмирал застыл…Он стоял секунду, две, три…Он, наверное, не понимал, почему же не он упал в снег – а красные…
Колотозов обогнал Адмирала – и вся расстрельная команда отправилась на тот свет…
— Александр Васильевич! Александр Васильевич! — майор первым поднялся из сугроба и побежал к Адмиралу. – Александр Васильевич!
Адмирал, не в силах побороть охватившее его волнение, покачнулся и едва не упал в снег.
— Александр Васильевич! Уходим! В часе отсюда – Войцеховский! Уходим, Александр Васильевич! Нам больше нечего здесь делать! – Колотозов, обыкновенно спокойный и обстоятельный, теперь более походил на юнкера, прошедшего через первый в своей жизни бой. – Александр Васильевич!
Но, признаться, мне самому хотелось пожать руку Адмиралу, посмотреть в эти глаза – и…
— Я не считаю возможным покинуть Иркутск, — взяв себя в руки, отрезал Адмирал. Он вглядывался…куда?
Я проследил его взгляд – он падал на какой-то из городских кварталов, там же и темнела громада…тюрьмы? Неужто и вправду тюрьма?
— Я понимаю, что Вам сейчас нелегко, мы только что избежали смерти, но…помилуйте! Надо уходить! – дородный Пепеляев надеялся образумить бывшего Верховного Правителя России. Шальной взгляд премьера метался: Пепеляев, видимо, не желал возвращаться, не желал вновь увидеть застенки. – Опомнитесь! Там же красные!
— Там – Анна Васильевна. Пока она находится в Иркутске – я не в силах покинуть город, — лицо Адмирала напряглось, посерело…
Я наконец заметил, что он поседел, и теперь более походил на старого орла. Не только мы прошли крестный путь, но и Адмиралу досталась своя дорога на Голгофу.
— Проклятье! Ваше Высокопревосходительство, разрешите выполнять! – взял под козырёк майор. – Я берусь спасти заключённых. Клянусь Вам: Анна Васильевна…
— Верю, охотно верю – я пойду с Вами, майор. Дайте мне оружие, — именно в тот момент я готов был охотно поверить, что Адмирал когда-то смог успокоить митинг революционных матросов. Этот взгляд…Этот голос…Металл был мягче.
— Но, Ваше Высокопревосходительство…Александр Васильевич…
Вы когда-либо видели, чтобы мужчину, спешащего к любимой, кто-то мог остановить? А уж особенно бывшего Верховного Правителя России…
Зато я могу поклясться: вам никогда не доводилось видеть отряд человек из сорока, решивший взять штурмом самое охраняемое здание Иркутска. Наверное, в иное время впору было бы снимать картину-синема о наших похождениях…
По дороге встретился патруль красных…Наконец-то – бой! Не думать! Не думать о том, что вот-вот нас могут окружить «дружинники», что мы в самом центре вражьего гнезда…
А ведь какие юнцы были среди «дружинников»…Точно такие же парни воевали у Тобола и под Самарой…Эх, Самара-городок, сколько же ребят там полегло…Почудилось, что среди красных был и Пашка Милорадовский, лихой поручик, нашедший последний приют в братской могиле Челябинска…Вылитый Пашка! Такой же молодой – и такой же горячий. И погиб первым…
И снова – бег по улицам просыпающегося Иркутска, снова стрельба...И оборачиваться- нельзя: там, позади, пятеро наших осталось. И, знаете, я был даже рад за них: наконец-то отдохнут…
Но вот и настал конец нашей беготне: впереди громоздилась тюрьма, оцепленная дружинниками, улыбающаяся пулемётными дулами.
— Надо всё сделать быстро, иначе…- Адмирал не закончил фразу, но нам и без того было понятно: перестреляют заключённых, опоздай мы хоть на минуту.
— С Богом! – Колотозов дал сигнал к атаке. – За Россию! За Адмирала!
Он сделал несколько шагов – и, смешно всплеснув руками, повалился на снег. Вот и он наконец-то сможет отдохнуть…
То, что было после, и боем назвать-то трудно: кранные просто разбежались, дав дорогу обезумевшим от ярости «белякам». Нам, то бишь…И всё-таки – ещё семеро из нас остались лежать, окрашивая снег в багрянец. Отвоевались…Не думать…Не думать…Не бояться…В атаку! В бой! На смерть!
Я видел, как Адмирал, со смесью радости, ярости и волнения на лице, отпер дверь одной из камер – и заключил уже в свою темницу, темницу любви, даму…Да, это была Анна Васильевна, жутко худая, испуганная, — но счастливая. Слышно было, как она плачет, но лица её не было видно: Адмирал прижал к себе возлюбленную и что-то шептал ей.
Сзади послышались торопливые шаги и короткие команды, выкрикиваемые гнусавым голосом. Ага, ещё солдаты революции подоспели…
Я развернулся – и увидел дуло трёхлинейки, направленное прямо на Адмирала. Время…Время…Его никогда мне не хватало…
Надо успеть…
Не думать…
Выстре л…
Наверн ое, я улыбался, падая в небытие: я всё же успел. Несмотря ни на что…Мы всё же…устроили красным настоящий реванш за крестный путь…И теперь – можно отдохнуть…Наконец-то отдохнуть…Как хорошо и тепло…
цитировать
свернуть ветку
