От жажды умираю над ручьем.
Смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя.
Куда бы ни пошел, везде мой дом,
Чужбина мне — страна моя родная.
Я знаю все, я ничего не знаю.
Мне из людей всего понятней тот,
Кто лебедицу вороном зовет.
Я сомневаюсь в явном, верю чуду.
Нагой, как червь, пышней я всех господ.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.
(Перевод И. Эренбурга)
Судьба Франсуа Вийона — в каком-то смысле подарок для писателя, потому что в ней не счесть белых пятен, которые можно заполнить сообразно фантазии и таланту. Рискну предположить, что подлинные события, происходившие с поэтом в тот период, пока он скитался по Франции, спасаясь от преследования властей или просто следуя побуждениям своей беспутной души, вряд ли заинтересовали бы читателя ввиду своего однообразия («Украл, выпил — в тюрьму!» — как сказал бы по этому поводу совсем другой персонаж). Но фантаст может не ограничиваться тем, что было или могло быть на самом деле, и потому на страницах сборника повестей Яцека Комуды рождается новый Вийон — по-прежнему гуляка, вор и убийца, с какой стороны ни взглянешь — антигерой, но на фоне происходящих событий он раз за разом оказывается тем, кто спасает если не весь мир, то хотя бы отдельных счастливчиков. Или, на худой конец, спасается сам, невзирая на происки злых сил.
А силы эти предстают на страницах сборника во всем возможном разнообразии: коварные прислужники и аватары Зверя, лжепророки и еретики, ангелоподобные воздушные демоны, кровожадные ожившие трупы и просто люди, перешедшие ту зыбкую грань порока, перед которой остановился Вийон. В каждой повести у поэта новый враг, и сражаться с ним почти всегда приходится в одиночку — Вийон либо изначально сам по себе, либо в конечном итоге оказывается лицом к лицу с тем, кто посягает на его жизнь и душу. Эти битвы не проходят бесследно, оставляют шрамы и вынуждают героя все сильней ожесточаться, но всё-таки ни одному врагу не удаётся его сломить.
Может, секрет стойкости Вийона в том, что его жизнь весьма смахивает на ад? В том, как описаны средневековый Париж, Каркассон, Ренн и прочие города, нет ни малейшего намёка на романтический средневековый флёр, которым окутаны баллады и предания о рыцарях без страха и упрёка и их прекрасных дамах. Яцек Комуда — историк, и потому повести в этом сборнике изобилуют деталями, нюансами, подробностями, которые делают описанные картины и образы очень правдоподобными; а что вы хотели — Средние века, они такие… Вийона окружают юродивые, грязь, нищета, насилие и болезни, да и собственные его деяния — за вычетом стихов и сражений с демоническими силами, которых он сам предпочел бы избежать — лишь способствуют сгущению мрачных красок. Он ворует и убивает, вновь и вновь нарушает людские законы; однако там, где проходит граница между преступлением ради собственной выгоды и посягательством на принципы более важные, чем любая бумага с подписью и печатью, Вийон на время из антигероя — убийцы, жулика и, в целом, очень неприятного типа — превращается в кого-то другого. Впрочем, потом его грешная суть всегда берёт верх.
И выходит, что Яцеку Комуде удалось передать в этих повестях не только скитания Вийона, но и двойственность его личности, его метания. Внутренний моральный компас у поэта работал безотказно, он отлично понимал разницу между «хорошо» и «плохо» и постоянно об этом писал (чего стоит одно лишь «Я — Франсуа, чему не рад…»), но путь свой выбирал именно так, как выбирал — может, потому что был, цитируя «Французские тетради» Эренбурга, «человеком, освобожденным от догмы». Да, повести получились очень разные, и если какие-то из них я могу оценить на высший балл («Дьявол в камне», «Господь из дуба», «Море и монастырь»), то другие им в чем-то уступают из-за не очень удачных второстепенных героев или скачков в динамике повествования. Но сборник в целом удался, и любителям тёмного фэнтези, которых не страшит мрачное обаяние подлинного Средневековья, безусловно, стоит с ним ознакомиться.
Да и остальным не помешает. Не страшитесь того, что кроется под этой обложкой; просто не забывайте, читая, что расцвет книгопечатания наступит буквально завтра, и средневековый мрак развеется в лучах Возрождения. Но не до конца.
В жизни людей всегда есть место мраку — уж Франсуа-то знал это наверняка.
Я знаю, что вельможа и бродяга,
Святой отец и пьяница поэт,
Безумец и мудрец, познавший благо
И вечной истины спокойный свет,
И щёголь, что как кукла разодет,
И дамы — нет красивее, поверьте, —
Будь в ценных жемчугах они иль нет, —
Никто из них не скроется от смерти.
(Перевод И. Эренбурга)