Два связанных между собой события определили последние 10 лет в научной фантастике и фэнтези—самые трансформирующие, что мы видели в истории жанра.
Из всех событий и несчастий, которые сформировали последнее десятилетие в научной фантастике и фантастической литературе — буря изменений —два значительно выделяются перед остальными. Они связаны между собой: рождение и смерть. О смерти, хронологически второй, следует поговорить в первую очередь.
Мы потеряли легенду. Это подразумевается не столько гиперболой, сколько, по сути, вполне официально. В 2018 году Урсула К. Ле Гуин, которая 18 лет назад была названа Библиотекой Конгресса “живой легендой”, скончалась. Она фыркнула на эту этикетку точно так же, как она — прирожденный сноб — фыркнула бы на эвфемизм woowoo* (*убеждения, основанные на воображении, а не на научных фактах), и ушла. А что происходит сейчас? И что дальше? Хотя она опубликовала перевод "Дао Дэ Цзин" и изучала буддизм, Ле Гуин редко прямо говорила о своих духовных убеждениях: «Поговорим о богах; Я атеистка», — написала она в предисловии к своему самому известному роману — "Левая рука Тьмы". “Но я также и художник, а значит — лжец. Не доверяй всему, что я говорю. А говорю я правду.” По крайней мере она была трикстером. В одном из своих последних интервью она дразнила символичность бессмертия: «Серьезный это возраст, 88 лет. Если вы перевернете числа на бок, это будет две бесконечности, лежащие друг на друге.” Она так и не добралась до своего 89-го года.
Последние годы жизни Ле Гуин, ставшие кругом почета в замедленном темпе, были одними из самых заметных в ее полувековой карьере. Люди, никогда не слышавшие ни о Земноморье, ни об Экумене, начали возвещать ее пророчества и цитировать ее многочисленные мудрости. Они нашли ее, обожали, влюбились в нее, в эту сгорбленную маленькую шутиху, которая ругала каноны, корпорации, капитализм. Давайте посмотрим на этих людей, этих эффектно новообращенных, как она могла бы смотреть: со смесью любви и опасения.
Потому что Ле Гуин никогда не была особенно привлекательной, не так ли? Она странная, суровая, жесткая. Её слово и произведения, по сути своей, сопротивляются верхоглядству и упрощению. Она не доверяла саспенсу и не имела таланта к интригам. Эта обманщица, ради вас она изменит временную форму глагола, прыгнет на много миль вперед или лет назад, проведет сны и невозможности в реальность. Певучесть прозы сталкивается с минимумом действия. Даже когда она писала якобы для детей, ее фразы требовали, и до сих пор требуют, терпения. Посмотрите на второй абзац ее книги, «прорыв из юности во взросление», "Волшебник Земноморья", опубликованной за 50 лет до ее смерти, в 1968 году:
«Он родился в уединенной деревушке под названием Десять Ольховин, примостившейся высоко в горах прямо над Северной Долиной. От деревни террасами к морю спускались пастбища и пахотные земли, а по берегам реки Ар, извивавшейся в долине, виднелись крыши других селений; выше был только лес, к вершине он уступал место голым скалам, покрытым снегом.»
Если текст не вызывает у вас головокружения, то вы что-то не то читаете. В 67 простых словах она переносит нас с вершины горы на основание ущелья, а затем возносит прямо вверх ,"хребет за хребтом".” Даже птицы не летают так быстро; мы, люди, вынужденные так летать, едва сможем дышать. «Номер четыре, Бирючинный проезд», не-а, не прокатит.
(Ле Гуин не была особо взволнована тем, что так мало критиков признали корни Гарри Поттера и Хогвартса в ее ранних фантазиях о мальчиках-волшебниках. Ей не нужно было волноваться. Литература запомнит полеты Роулинг как значительно более приземленные.)
Ле Гуин никогда не хотела, чтобы тебе, читатель, было удобно. Человек не должен уживаться с «Обездоленным(и)», или с «Резцом небесным», или со «Всегда возвращайся домой»; он должен взаимодействовать с ними, а на самом деле — активно читать. Потому что под их твердыми поверхностями скрывается глубокое, струящееся тепло, награда за усилия. Кто же до нее писал вот такие фантастические произведения? Время от времени появлялся странный вклад в жанр, но никто и ничем так не стремился к такому проекту, как разрушение мифа за мифом, как развитие жанра фантазии и его передел, роман за романом, назад к основам и вверх. Для большей части истеблишмента, который так долго держал жанр заточенным в литературном подвале, она стала освободителем жанра. В твердую научную фантастику она внесла человечность, мораль, так называемые мягкие науки — слишком стерильные слова для того, что в действительности является самой трудной истиной жизни.
В год смерти Ле Гуин вышел короткий рассказ под названием «Те, кто остаются и сражаются».“Это было, — сказал его автор, — пародией и реакцией на рассказ-притчу Ле Гуин "Те, кто покидают Омелас". Оригинал, опубликованный в 1973 году, до сих пор пользуется популярностью, часто среди преподавателей, надеющимися встряхнуть и выбить из колеи мышление своих самодовольных учеников. Всего на нескольких страницах нам предлагается представить себе общество, Омелас, совершенное во всех отношениях, кроме одного: его справедливое процветание зависит от ужасных страданий одного ребенка. Итак, центральная этическая дилемма: стоит ли оно того? Те, кто так не считает, уходят. Название обновления 2018 года, духовное продолжение, является скрытым опровержением: вы не должны уходить. Вы должны остаться и бороться за ребенка. Его автором—чей взлет в это десятилетие научной фантастики и фэнтези является другим событием в нашем уравнении —является Н.К. Джемисин. Если Урсула Ле Гуин смерть, то Джемисин — рождение.
Это слишком складно и вообще слишком рано, чтобы называть Джемисин «Урсулой Ле Гуин нашего поколения» (её чаще называют «наша Октавия Батлер»). Однако «примешав к себе Ле Гуин в родословную», Джемисин не ошибется. Она — лучший писатель фантастического в наше время. Значит, не столько двойник, сколько преемница, причем самая достойная из всех, что у нас есть.
Ум-Хелат Джемисин — не более легкий мысленный эксперимент, чем Омелас Ле Гуин (обратите внимание на их сходно звучащие названия, а также слабое эхо в обоих случаях "несправедливости творящегося"). Возможно, Ум-Хелат даже сложнее. Ум-Хелат тоже внешне утопичен, и Джемисин рисует такую же яркую картину:
«Склоняющееся послеполуденное солнце золотится над городом, отраженный свет искрится на его слюдяных стенах и граненых украшениях. С моря дует легкий ветерок, на вкус соленый и полезный, такой свежий, что по многолюдному маршруту парада разносится спонтанное приветствие. Молодые люди на берегу, деловито помешивая большие чаны с пряными мидиями и кастрюли с рисом, горохом и креветками, готовят быстрее, ибо в Ум-Хелате говорят, что запах моря будит живот. Молодые женщины приносят на перекрестки улиц ситары, синтезаторы и большие деревянные барабаны, чтобы заставить толпу танцевать так, как способны танцевать только молодые люди. Когда люди останавливаются, слишком разгоряченные или слишком жаждущие, чтобы продолжать, есть стаканы свежего сока лайм-тамаринда. Пожилые сидят по магазинам, торгуя напитком, хотя, если человеку очень нужно, они угостят. В Ум-Хелате всегда есть души, нуждающиеся в барабанной дроби и тамаринде.»
Понаблюдайте за «Ле-Гуин-подобным» способом, за прогрессией от зрительных образов к запахам и звукам. Это описательное письмо необыкновенной красоты и живости, независимо от жанра. Затем — откровение: совершенство основано на боли. В данном случае это не одинокий замученный ребенок, а нечто гораздо более неожиданное. Любой, кто потворствует несправедливым мыслям в Ум-Хелате, этом обществе счастливого равенства и легкого доступа к тамаринду, устраняется.
Джемисин была раскритикована меньшинством реакционных клеветников как "Воин Социальной Справедливости", чья работа продвигает прогрессивную политику без учета нюансов. Так вот что это такое? Общество, которое убивает своих нетерпимых граждан, оставляет сиротами своих маленьких детей? Рассказ практически взрывается сложностью, путаницей (за исключением, пожалуй, тех случаев, когда Джемисин скорее констатирует, чем показывает, социальные беды, прибегая к словесным модам момента — но даже это может быть учтено в контексте). Она могла бы выпустить послушную, активистски настроенную критику Ле Гуин, в которой истинные омеласианские/ум-хелатские прогрессисты остаются и борются. Вместо этого она закручивает сюжет, сопротивляясь упрощению. Ле Гуин исправлена и почитаема.
Хочется думать, что мастер одобрила бы это. Ле Гуин никогда не выбирала легких путей, она настаивала на каждом предположении. Это означало, что она даже могла — чуждое понятие в современную эпоху — изменить свое мнение. Ранее в этом годуслужба вещания PBS выпустила небольшой документальный фильм о жизни Ле Гуин "Миры Урсулы К. Ле Гуин". Есть старые черно-белые кадры научно-фантастического митапа, где зрелая Ле Гуин задается вопросом, почему одна из женских персонажей в “Гробницах Атуана", второй книге Земноморья, не совсем «свободная женщина». Ле Гуин отвечает с трогательной откровенностью: "Книги Земноморья как феминистская литература — это полный провал. Исходя из моих собственных архетипов и из моего собственного культурного воспитания, я не смогла спуститься в глубины и найти женщину-волшебницу. Может быть, когда-нибудь я и научусь этому, но когда я писала эти книги, то не могла этого сделать. Хочу суметь”.
Она действительно будет учиться этому. Большая часть более поздних работ Ле Гуин раскрывает женщину, точно так же, как Джемисин, пришедшая в жанр, чтобы подтолкнуть нас дальше, в процессе противостояния ее собственным регрессиям. Так жанр обновляет себя, склоняясь к прогрессу. "Жюри премий обычно включает в шорт-лист произведения как мужчин, так и женщин, но присуждает награду мужчине”, — жаловалась Ле Гуин в эссе, написанном в начале этого десятилетия. Когда десятилетие подошло к концу, она наконец—то доказала сама себе —на этот раз — что ошибается. Джемисин выиграла беспрецедентное трио Хьюго циклом «Расколотая земля», в центре которого были женщины-волшебники: грозная мать и бесстрашная дочь, способные контролировать горы своим разумом. Семь премий Хьюго в категории «за лучший роман» в 2010-е годы, по сути, достались женщинам, причем процентно больше всего за всю историю премии. Эти истории отражают сдвиг, гиперпространственный прыжок в новые регионы. “Чему мы учимся у женщин?» — однажды спросил Ле Гуин — “Мое первое огромное обобщение состоит в том, что мы учимся быть людьми.”
В «Пятом времени года», первой книге цикла «Расколотая земля» и лучшей книге этого десятилетия, главному герою предстоит сделать ужасный, невыносимо человеческий выбор. Трудно представить себе человека, пишущего ее. Ею Джемисин перекликается с еще одним своим литературным героем, Тони Моррисон, и ее романом «Возлюбленная». Моррисон, которая уж точно никогда не писала научную фантастику, но, безусловно, наполняла свои рассказы вспышками магии, была одним из очень немногих других писателей, также названных Библиотекой Конгресса «живой легендой». Может быть, Дух Ле Гуин и не подмигивает нам со звезд — со звезд, чьи пути она так замысловато прокладывала на протяжении своей исключительной карьеры, — но она будет сверкать в этом космическом совпадении. Тони Моррисон тоже скончалась в этом десятилетии, через год после Ле Гуин, в «Бессмертном возрасте» 88-ти лет.
Источник — https://www.wired.com/story/best-books-20...
перевод — Rinsant
перевод размещен также здесь — https://vk.com/@ursulaleguinworlds-20...
цитировать
свернуть ветку