Александру Беляеву русская культура начала ХХ столетия обязана своим взлетом.
Провинциальный Смоленск, голодная Ялта. Помощник присяжного поверенного, фотограф в милиции, сотрудник почтового ведомства... Откуда берется в такой жизни вот это: «Его левая нога была изуродована зубами акулы, его бок изодрала якорная цепь. Он имел в Буэнос-Айресе небольшую лавку и торговал жемчугом, кораллами, раковинами и морскими редкостями»? Откуда врывается в эту жизнь сверкающий и хохочущий морской дьявол верхом на дельфине?
Текст: Ирина Лукьянова, фото предоставлено М. Золотаревым
Странно, но историю жизни фантаста Александра Беляева почти нечем иллюстрировать. Ни тебе поразительных событий, ни судьбоносных встреч с великими — рядовая, не героическая жизнь, по которой прокатил всей тяжестью ХХ век. Зато в книгах — какие миры, какие персонажи, какие краски!
Беляев был одним из людей того поколения — рожденного в 80–90-х годах XIX века, — которому русская культура начала ХХ столетия обязана своим взлетом. Поколения чеховских мальчиков, беглецов в Америку, подписчиков журнала «Вокруг света», читателей Майн Рида и Жюля Верна, фантазеров и мечтателей, с детства зачарованных морями, далекими странами, загадочными звездами.
Он родился 4-го, а по старому стилю 16 марта 1884 года в семье смоленского священника Романа Беляева. В семье было еще двое детей, старший мальчик и младшая девочка, но оба умерли. Младенца Александра принимали на свет, согласно семейной легенде, доктор Бриллиант и повитуха Клюква; мальчик не закричал, и повитуха решила, что он немой.
Детство его прошло в доме с большим садом, который спускался по склону горы, — самое место играть и мечтать. Он и был мечтатель и фантазер, мать звала его Царевич-Непоседа. Он хорошо учился. Сам выучился играть на скрипке и рояле. Интересовался эсперанто. Рассказывал дочери, что нянька не велела ему, маленькому, сидеть нога на ногу — мол, нечего чертей качать. Он стал воображать, что на носке ноги у него сидит милый чертик, и, когда нянька уходила, специально качал ногой — пусть покачается. Известно, как он прыгал с высоты с зонтом, как пытался полететь, привязав к рукам веники, как пугал няньку маленьким пляшущим скелетиком: купил небольшой гипсовый скелетик, заказал для него гробик, привязал к рукам-ногам нитки, и готов ходячий ужас. Известно, как вместе со своим другом представлял отрезанную говорящую голову — проделал в жестяном подносе дырку, в которую вставлялась голова, и сфотографировал ее, — некоторые исследователи провидят тут судьбоносный намек на голову профессора Доуэля. Какая-то из его детских шалостей закончилась серьезной травмой глаза.
Дети священников обычно продолжали дело своих отцов; так и Александр Беляев после школы поступил в духовную семинарию. Учился хорошо, окончил семинарию по первому разряду — круглым отличником. Но, как многие семинаристы его поколения, попавшие на учебу по сословной принадлежности, а не по зову сердца, вышел из стен альма-матер неверующим и не желающим ни монашества, ни пастырского служения. В год выпуска ему 17 лет; надо бы идти в духовную академию, а он поступил актером в театр Народного дома — какой резкий вираж судьбы для поповича! Один сезон отыграл в театре, контракт кончился, и его не продлили; надо решать, что делать дальше.
Ярославль. Демидовский юридический лицей. Начало XX века
БУДУЩИЙ ЮРИСТ
Семинаристам путь в университет был заказан, однако продолжить образование можно было в частном лицее; отличников-семинаристов туда брали по результатам вступительных экзаменов. Беляев поехал в Ярославль, сдал экзамены и поступил в Демидовский юридический лицей (в нем же раньше учился поэт Бальмонт). Курс обучения, рассчитанный на четыре года, он должен был окончить в 1906 году, однако, как выяснил биограф писателя Зеев Бар-Селла, в 1905 году из-за революционных событий и студенческих забастовок лицей временно прекратил работу. В декабре 1905 года Беляев успел даже побывать в революционной Москве: вспоминал, что принимал участие в строительстве баррикад. Сохранились свидетельства, что он играл в московском театре, но сколько, в каком, когда — неизвестно. В Москве он обычно бывал проездом из Смоленска в Ярославль и обратно.
Весной 1905 года умер отец Беляева, и молодому человеку пришлось самостоятельно обеспечивать себя и мать; отец был бессребреник и никакого наследства не оставил. Пока занятий в лицее не было, Александр вернулся в Смоленск. Играл в театральном кружке, работал корреспондентом в газете «Смоленский вестник», принимал участие в литературных чтениях и диспутах, слушал публичные доклады и писал в газету заметки о них... Обычная жизнь провинциального интеллигента в маленьком городке. В автобиографии он заметил еще, что играл в оркестре гастролировавшего в Смоленске цирка Труцци.
С 1906 года возобновились занятия в лицее; он вернулся к учебе и в 1909 году получил диплом юриста. Еще в студенчестве он успел жениться; о первой жене его известно только то, что ее звали Аня и что она ушла от него к другому. Супруги развелись, вину в измене Беляев взял на себя, чтобы Аня могла выйти замуж. Подруга Ани Вера Былинская стала адресатом писем Беляева в течение долгих следующих лет; возможно, была там и взаимная симпатия, а может, и любовь, — это нам неизвестно. Былинская вспоминала изобретательность Беляева, которого друзья звали Шура Ром: то он приносил на дружеские прогулки бумеранг и учил его запускать, то вытаскивал всю компанию на археологические раскопки... Любил фотографировать, хорошо играл на скрипке, рисовал, декламировал, — вспоминала Вера Былинская.
После развода он вернулся к матери. Начал зарабатывать адвокатской практикой; первым его делом стала защита членов партии эсеров. Часть подсудимых посадили, часть оправдали, сам же адвокат попал под полицейский надзор по подозрению в связах с эсерами (в документах о полицейской слежке он проходит под кличкой Живой); у него прошел обыск, правда, ничего предосудительного не нашли. Он вел в основном мелкие дела — кражи, изготовление фальшивых денег. Дочь его Светлана рассказывала, что он выиграл громкое дело о ритуальном убийстве, похожее на дело Бейлиса, но никакими историческими документами это не подтверждается. Он много работал, участвовал в литературных вечерах и спектаклях, писал в газету фельетоны и рецензии... и все время задумывался о чем-то большем. Вера Былинская вспоминала: «Работа не только не удовлетворяла его, но даже тяготила временами. Его влекло в искусство, в литературу, и он не верил в себя. Его мысли и мечты были всегда шире и смелее того, что он видел в окружающей жизни. В наших разговорах и спорах я всегда старалась заставить его поверить в свои возможности, но в ответ он горько говорил: «Нет, мне суждено остаться дилетантом, это ужасно...» Он подарил ей свой портрет с надписью «Человек, из которого ничего не вышло».
https://fantlab.ru/blogarticle64478
Это давняя традиция называть так книги и фильмы, начиная, наверное, с «Человека, который смеется» и до сих пор, до «Человека, который плакал» и «Человека, который изменил все». Беляев тоже отдал дань этой традиции: в его творческом наследии есть «Человек, потерявший лицо» (после переработки он стал «Человеком, нашедшим свое лицо») и «Человек, который не спит». Сам он долгое время был уверен, что он так и останется человеком, из которого ничего не вышло. Вышел из него присяжный поверенный; жизнь шла по накатанной колее.
Наталья Федоровна и Роман Петрович Беляевы, родители писателя
ПЕРЕЛОМ
Он снова женился. Про его вторую жену мы тоже почти ничего не знаем. Знаем, что ее звали Верочкой. Светлана Беляева рассказывала: Верочка «была единственной дочерью, избалованной и капризной. У них часто бывали семейные скандалы. Вернее, Верочка была вечно чем-то недовольна. Отец вспоминал, что, когда она начинала кричать, он спокойно напевал: «А я мальчик бедненький, бедненький, бедненький. Любить меня некому, некому, некому».
Бар-Селла предполагает, что путешествие Беляева за границу ранней весной 1913 года было свадебным. Он побывал во Франции, Германии, Бельгии и Италии; впечатлений от этой поездки ему хватило надолго, чуть не на всю жизнь: действие его романов, за редким исключением, происходит за границей, всегда описанной в деталях, со знанием дела.
Беляев пытался круто изменить свою жизнь. Он уже стал присяжным поверенным, как вдруг решительно отошел от дел и целых полгода редактировал газету «Смоленский вестник», после чего так же неожиданно снова вернулся к юридической практике. В общем, неизвестно, чем бы кончились эти метания, если бы он не заболел плевритом. Врач, который делал ему пункцию, задел иглой позвоночник и занес инфекцию. У Беляева начался костный туберкулез — мучительная болезнь, от которой никакого лечения не существовало еще почти полвека.
Александр Беляев в любительском спектакле. Смоленск. 1904 год
Молодая жена сбежала от больного, по словам Светланы Беляевой, «сказав, что она не для того выходила замуж, чтобы ухаживать за больным мужем». Он снова остался один. Уехал из Смоленска на юг — сначала в Крым, потом в Ростов, где были хорошие врачи: в Европе уже бушевала война, и в Ростов эвакуировали сотрудников Варшавского университета.
Беляев печатался в газете «Приазовский край»; именно там увидело свет его первое фантастическое произведение — рассказ «Берлин в 1925 году», жуткая картина механизированного, автоматизированного будущего, царства сплошной дисциплины, подчинения личности государственным интересам... «Германия — царица мира!» — провозглашают персонажи его антиутопии; на дворе — 1915 год. Впрочем, Беляев сам все портит, заставляя своего героя, как в детском сочинении, проснуться в финале и признать, что все это ему только приснилось; ход и сто лет назад избитый, свежим он был разве что во времена «Светланы» Жуковского. Таким же сюжетным ходом кончается и его святочный рассказ «Чаша гнева Господня», где малограмотные герои пытаются толковать Апокалипсис и находят в современности знаки конца света; в финале гремит страшный гром, но оказывается, что это взорвалась бутыль с квасом; при этом в рассказе почти точно предсказана дата окончания Первой мировой войны.
ГОЛОВА БЕЗ ТЕЛА
Болезнь его прогрессировала. С 1916 или 1917 года он снова в Ялте — лежит, сначала парализованный, потом выздоравливающий: врачами предписан полный покой. Он сам рассказывал об этом времени так: «Могу сообщить, что «Голова профессора Доуэля» — произведение в значительной степени... автобиографическое. Болезнь уложила меня однажды на три с половиной года в гипсовую кровать. Этот период болезни сопровождался параличом нижней половины тела. И хотя руками я владел, все же моя жизнь сводилась в эти годы к жизни «головы без тела», которого я совершенно не чувствовал: полная анестезия. Вот когда я передумал и перечувствовал все, что может испытать «голова без тела». В Ялте с ним были мать и няня. Он пытался не сдаваться. Что может голова без тела? Думать, читать, поглощать информацию, всем интересоваться. Февральская революция, затем Октябрьская, затем Гражданская война — все это время он лежал еле живой. Из писем его известно, что парализован он был три месяца, но пролежать пришлось три года; лежачий больной в самое трудное время русской истории — не самая завидная участь, но относительно безопасная, пока нет дефицита продовольствия.
Александр Беляев в городе Ярцево в качестве корреспондента газеты «Смоленский вестник». 1914 год
Он начал вставать, когда в Ялте были деникинцы; стал искать работу, печатался в местной газете. По его статьям видно, что он не особенно приветствовал Советскую власть — более того, не ждал от нее ничего хорошего: в одной из статей он говорит об «искусственном отборе» при большевизме — отрицательной селекции, при которой в нации гибнет все хорошее и выживает все худшее.
Он снова стал увлекаться театральными постановками, и в процессе подготовки какого-то спектакля познакомился с Маргаритой Магнушевской, которая потом стала его женой. Но до того случилось много тяжелых и страшных событий. Деникинцы оставили Ялту. Эта жуткая, стремительная эвакуация, давка у кораблей, брошенные лошади — все это много раз описано в русской литературе. Наступило голодное и страшное время. Мать Беляева умерла от голода, скоро умерла и няня, сам он тоже едва не умер; в письме рассказывал, что, пока лежал в больнице, несколько «составов» голодных больных умерло на его глазах. Наконец — избавление: «Летом мне удалось попасть в Гаспру, в дом отдыха для ученых и писателей. Там мне сделали хороший целлулоидный корсет, я встал и уже служу. Вначале я взял место заведующего школой-колонией в Жемис-Су (7 в. от Ялты), но сквернейшие условия, клопы, плохое питание и пр. заставили меня пешком сбежать в Ялту чрез неделю». В Ялту он шел вместе с Маргаритой, которая несла его вещи; время от времени ложился на траву, приходил в себя, вставал и шел дальше.
В Ялте он поселился у Магнушевских. Брат Маргариты устроил его в канцелярию угрозыска. Беляев оборудовал там фотолабораторию, делал фотографии преступников. «Я же лектор, читающий курсы по уголовному и административному праву, и «приватный» юрисконсульт», — сообщал он в письме Вере Былинской. В угрозыске он тоже долго не продержался, перешел на работу в городскую библиотеку, а там уже задумался перебраться куда-то дальше — в Харьков, в Москву, — куда-нибудь в большой город, где никто не помнит антибольшевистских выступлений в печати, где можно все начать заново...
Рассказ А.Р. Беляева «Чертова мельница» из серии научно-фантастических рассказов «Изобретения профессора Вагнера», опубликованный в журнале «Всемирный следопыт» (№ 9 1929)
КРАСНАЯ ФАНТАСТИКА
Случайно встреченная смоленская знакомая помогла ему переехать в Москву. Столица, голодная, холодная, наполовину вымершая, притягивала к себе людей со всей страны: здесь они надеялись найти жилье, работу, возможность зарабатывать и выживать. Москва 1922 года — фантастическое сборище оборванных, плохо одетых, мерзнущих в осенних пальто и прохудившихся ботинках людей; мешочники и самогонщики, рынки с натурообменом и советские учреждения с самыми фантастическими названиями, задачами и полномочиями. Беляеву повезло: в его распоряжении оказалась целая комната, он устроился на работу юрисконсультом в почтовое ведомство — Наркомпочтель, стал сотрудничать в ведомственном журнале «Жизнь связи». Сначала это была обычная редакционная работа, а с 1924 года он начал публиковать художественную прозу — рассказы о почте, прямо по профилю журнала. Пытался заглянуть в будущее — какой будет почта? Выпустил он и две книжки: одну — о работе почты за рубежом, вторую — справочник для почтальона, прежде всего по юридическим вопросам.
Коммунальные склоки, переезд, рождение дочери — обычная советская жизнь. Но громкая слава советского Жюля Верна уже ждала его за поворотом времени.
1925 год был странный год: в этом году чуть не все русские писатели начали писать авантюрные и фантастические романы. Наверное, потому, что к этому времени вполне расцвели частные книгоиздательства, которые стали выпускать много переводной литературы. И стало понятно, что читающая публика предпочитает острые сюжеты. Лучшие тиражи были у «Тарзана» Берроуза, книг Джека Лондона и О’Генри, прекрасно продавался дореволюционный «Нат Пинкертон» — так что издательства стали ставить авторам задачу создать «Красного Пинкертона». И авантюрные, фантастические, детективные романы посыпались как из рога изобилия. Первой ласточкой пролетела «Аэлита», за ней десятки и сотни историй о шпионах, английских лордах, роковых красавицах, аэропланах, таинственных островах и смертельном оружии, которое изобрел великий ученый, а злые капиталисты желают прибрать к рукам. В финале полагалась мировая революция. «Коммунистическая пинкертоновщина» обречена была стать гибридным, заведомо халтурным продуктом и практически сразу приняла клишированную форму соединения ограниченного набора штампов западной приключенческой, прежде всего экзотической, и научно-фантастической беллетристики и плохо мотивированной финальной победы революции», — пишет о типичной продукции середины 20-х исследователь Мария Маликова.
Титульный лист первого издания романа А.Р. Беляева, «Борьба в эфире». 1928 год
Беляев со своим искренним интересом к достижениям науки, с привычкой вдумываться и вглядываться, со своим трагическим опытом одинокого неподвижного лежания «без тела» оказался на голову выше легиона отчаявшихся попутчиков, взявшихся за авантюрные романы в надежде на заработок. «Голова профессора Доуэля», которая в 1925 году печаталась в журнале «Всемирный следопыт», завораживала своим тихим ужасом: и это не только говорящая голова, но и врезающаяся в память тоскливая мелодия, которой сводят с ума мадемуазель Лоран: «Виолончель сменялась скрипкой, скрипка — рыдающим человеческим голосом... Тоскливо звучала одна нота в аккомпанементе», и так по кругу, бесконечно... Отчего-то это западает в память на всю жизнь, помнится с самого детства: эта музыка, эти траурные клумбы, этот отвернутый кран, шипение воздуха, голос головы: «Благодарю вас...»
О том, как пристально Беляев следил за опытами ученых, которые экспериментировали над пересадкой тканей и органов, написаны сотни страниц; чуть не столько же написано о пристрастии писателя к дешевым внешним эффектам. Истина, как всегда, посередине: точно отмерив и научной достоверности, и храброго вымысла, и блескучей эффектности, Беляев создал классический фантастический текст — и открывающий новые горизонты науки, и завораживающий тревожной, сумрачной атмосферой, и захватывающий своей интригой.
Источники беляевских текстов — самые разные: он много читал, прочитанное преломлялось в его сознании, но всякий раз на свет появлялись причудливые и яркие тексты, в которых выстраивается убедительный, достоверный мир — будь то таинственный сумрак «Головы профессора Доуэля» или солнце и море «Человека-амфибии». Говорит ли он об индийских джунглях или лабораториях орбитальной станции, о жрецах и рабах Атлантиды или кораблях, застрявших в Саргассовом море, описывает ли арсенал гормональных средств доктора Цорна в «Человеке, потерявшем лицо» или драгоценные камни раджи в «Ариэле» — он всегда безошибочно выбирает средства, заставляющие читателя закопаться в книгу так, что за уши не оттянешь: вот только начни читать с любого места — и обнаружишь себя в три часа ночи с раскрытой книгой — как в детстве, с фонариком под одеялом...
Беляев очень непрост. Его источники — научные исследования, проза, философия; он включен в контекст поисков эпохи, он ищет то же, чего ищут другие — писатели, ученые, философы: что может человек и чего не может? Где граница его поисков? Что можно и чего нельзя? Один из беляевских героев, профессор Вагнер, носит имя ученика доктора Фауста — случайно или нарочно? Профессор, кстати, большой циник, а истории о нем носят подчеркнуто иронический характер.
СИЛОЙ МЫСЛИ
За 1925–1926 годы Беляев написал восемь повестей и рассказов; наверное, это самый плодотворный период в его жизни, расцвет его дарования. Одно произведение, «Радиополис», было написано по заказу Наркомата почт и телеграфа и опубликовано в ведомственном журнале «Жизнь и техника связи» — утопическая история о городе, где наука и техника решают все проблемы, — потом это стал роман «Борьба в эфире».
А в 1928 году вышел в свет «Человек-амфибия», который с тех пор переиздавался бессчетное количество раз и до сих пор пользуется бесконечной любовью — его постоянно называют в числе любимых книг современные подростки. Редкая книга может похвалиться такой стабильной любовью этой капризной, малочитающей аудитории.
С 1928 года Беляев с семьей жил в Ленинграде и занимался литературой: в это время был написан «Властелин мира». Некоторое время Беляеву пришлось прожить в Киеве из-за обострения туберкулеза: климат мягче, чем в Ленинграде. Там семью постигла трагедия: умерла от менингита маленькая дочь, шестилетняя Людмила. Вторая дочь, Светлана, тоже заболела, у самого Беляева обострилась болезнь позвоночника; кроме того, на Украине стало голодно. В 1931 году Беляевы вернулись в Ленинград. А в 1932 году — непонятно почему — Александр Романович уехал в Мурманск. Искал ли чего, спасался от чего — сейчас не объяснить. Там он продержался полгода — писал в заводские многотиражки, затем вернулся в Ленинград, где стал работать в журнале «Вокруг света». В 1934 году виделся с Гербертом Уэллсом, который приехал в Советский Союз, — представлял на встрече советских литераторов. Работа в «Вокруг света» свела Беляева с Константином Циолковским, который откликнулся на одну из публикаций Беляева в журнале дружелюбным и заинтересованным письмом; отсюда началось их недолгое знакомство. Циолковскому нравились повести Беляева — он находил их и занимательными, и достаточно научными; Беляев был зачарован и ошеломлен размахом идей калужского ученого. Через полгода после смерти Циолковского, в 1936 году, Беляев издал «Звезду Кэц» — роман, основанный на идеях ученого, рассказывающий о мире, где все его изобретения воплощены в жизнь: стратопланы, дирижабли, поезда на воздушной подушке, солнечные двигатели и извлечение энергии из волн прибоя... Это деловитый, светлый и очень обаятельный мир, который сначала кажется загадочным и странным, а потом поворачивается к герою и читателю серьезным и радостным лицом.
Гуттиэре (Анастасия Вертинская) и Ихтиандр (Владимир Коренев). Кадр из фильма «Человек-амфибия». «Ленфильм». 1961 год
В последние годы Беляев много болел и мало печатался. Может, и к лучшему: ленинградская литература переживала не лучшие времена. Репрессии коснулись и маршаковской редакции «Детиздата», где Беляев печатался. Его эта машина не задела — он был дома, снова лежал, снова больной. Перед самой войной его прооперировали — удалили камни в мочевом пузыре; он не вставал, поэтому с началом войны в эвакуацию не поехал. Пушкин, где он жил с семьей, был скоро оккупирован, столб под его окном превращен в виселицу. Душевное состояние писателя было ужасно: сохранились свидетельства, как он спорил с профессором Черновым, кто скорее умрет. Оба умерли скоро и почти одновременно — не пережили даже начала первой голодной зимы. Замерз от голода, написала о Беляеве в дневнике одна жительница Пушкина: это такое состояние, когда от голода так слабеешь, что нет сил растопить печь, укрыться...
Даже похоронить его оказалось трудно: трудно достать гроб, трудно отвезти на кладбище, трудно закопать — земля промерзла... Покойный несколько дней пролежал в пустой соседней квартире; кто-то раздел его, труп пришлось завернуть в одеяло.
На кладбище покойников складывали во временные склепы, потому что продолбить землю не было никакой возможности. Жена очень просила, чтобы хоронили Беляева не в общей могиле — он знаменитый писатель... Но хоронили уже без нее: и она, и дочь Светлана уехали в Германию как этнические немки — бабушка в этой семье была шведка, по паспорту записанная немкой, немкой числилась и Маргарита. За этот отъезд в Германию вдове и дочери писателя пришлось потом расплачиваться годами ссылки в Барнауле, книги Беляева почти не печатались до самой «оттепели».
А Беляева так и похоронили в общей могиле, и никаких ее следов возвратившиеся в Ленинград жена и дочь не нашли. Беляев вернулся к читателю — сначала двухтомником в 1956 году, а потом лавиной переизданий. И до сих пор изумляет читателя безудержностью мысли — стремлением и плавать с рыбами, и летать с птицами, и управлять здоровьем, погодой, урожаем; перемещаться стремительно, видеть под землей и за облаками, побеждать и непогоду, и болезнь, и ход истории, и смерть. Только из такой большой мечты и родятся открытия, только так и получился современный мир, полный гаджетов, о которых Беляев и его современники только мечтать могли.
Но в этом, кажется, и отличие, что они могли мечтать. Что лежа в голодной Ялте, в гипсовом корсете — они могли глядеть сквозь время, рушить цивилизации и строить космические корабли силой мысли, провидеть будущее, летать под звездами и с веселым хохотом кататься на ручных дельфинах. А мы сидим, уткнувшись в вымечтанные ими гаджеты, и жалуемся на валютные курсы.
Может, когда (если?) наше поколение научится ставить огромные цели, мечтать по-крупному и задумываться о великом — тогда получится и что-нибудь поскромнее — ездящие автомобили, устойчивая экономика, работающие законы — в общем, что намечтаем себе, то и будет.