ЧУДЕСНОЕ ОКО
В 1984 году исполнилось сто лет со дня рождения классика советской фантастики Александра Романовича Беляева. Я счастлив, что знал его.
«Уважаемому товарищу Азарову на добрую память. А. Беляев. 13.ХII.35 года».
Я держу в руках небольшую изящно изданную книгу, на титульном листе которой выцветшими чернилами нанесена приведенная выше надпись. Почти полвека хранится у меня подарок замечательного советского писателя Александра Романовича Беляева.
Повесть называется «Чудесное око». Она выпущена в том же году, когда и подарена, на украинском языке издательством «Молодой большовик». На русском языке оригинал рукописи не сохранился. Когда в 1957 году издательство ЦК ВЛКСМ предприняло трехтомное издание избранных произведений писателя, «Чудесное око» было помещено в первом томе в переводе с украинского.
Повесть посвящена многим темам, одна из главных — борьба за использование атомной энергии в мирных целях.
Для того чтобы узнать секрет изобретения трагически погибшего ученого, революционера из Латинской Америки, советские люди ищут корабль, на котором изобретатель погиб. И тут им приходит на помощь чудесное изобретение XX века, которое в пору жизни Беляева существовало лишь в изначальном поиске,— подводное телевидение.
Говорят, что из ста восьми научно-фантастических идей Жюля Верна не оправдалось десять, из восьмидесяти
177
шести идей Герберта Уэллса — девять, из пятидесяти смелых научных предвидений Александра Романовича Беляева не осуществилось только три.
Я встретился с советским Жюлем Верном, когда им уже были созданы наиболее знаменитые его произведения—«Человек-амфибия» и «Голова профессора Доуэля». Их автору тогда исполнилось уже пятьдесят лет.
И все же Александр Романович Беляев, подобно другому великому сказочнику нашего времени, Александру Грину, не получил при жизни того признания, которое по праву заслужил. Его книги, несмотря на любовь читателей, не переиздавались, выходили сравнительно небольшими тиражами, становясь почти сразу же редкостью.
Но для меня, юного читателя и почитателя журналов «Вокруг света» (их было два — московский и ленинградский), «Всемирного следопыта», «Мира приключений», имя Беляева, главным образом вокругсветовского автора, было почитаемо с юношеских лет.
О, этот запах типографской краски, яркие обложки с изображением фрегатов, затянутых густыми водорослями, таинственное название «Остров Погибших Кораблей»!
Я познакомился с Беляевым вскоре после его возвращения из Детского Села, где он жил около трех лет, с 1931 года по 1933-й.
Наше знакомство состоялось, если угодно, на базе той, новой для тогдашнего времени, техники передачи слова на расстояние, которой он так увлекался.
Разумеется, это была не фантастическая, описанная в «Чудесном оке» передача со дна океана, а будничный, хотя и интересный опыт ленинградской радиостанции.
Так случилось, что вскоре после того, как я переехал из Одессы в Ленинград, я приобщился к литературному радиовещанию. Я еще помню первую студию на набережной реки Мойки. Большой, как круг колеса, микрофон чем-то напоминал обруч детской игры серсо.
А потом в здании, принадлежавшем прежде Пролеткульту, где Радиокомитет работает и сейчас, началась увлекательная жизнь множества радиоредакций. Я после окончания университета пришел туда редактором молодежного литературного вещания.
Тогда-то мне и захотелось привлечь для радиоинсценировки одного из романов Беляева его самого. Помню, как, нажав на черном телефонном аппарате кнопку (их было две, «А» и «Б», по числу подстанций), я услышал
178
в ответ глуховатый голос. Да, я был взволнован, словно разговаривал с автором «Двадцати тысяч лье под водой».
А советский Жюль Верн жил на Петроградской стороне — кстати, той самой, откуда совершили свой фантастический прыжок на Марс герои другого любимого нами с детства романа —«Аэлиты» Алексея Толстого. А еще я любил романы, написанные писателем-революционером Александром Богдановым,— «Инженер Мэнни» и «Красная звезда». В них рассказывалось о чудодейственной силе атома, о коммунистическом труде.
Полет в космос и революция были в этих книгах неразделимы. Мы любили их, не замечая иногда некоторой прямолинейности и наивности. Свою привязанность к книгам-разведчикам, книгам-романтикам и исследователям я сохранил на всю жизнь.
Александр Романович Беляев не то чтобы разочаровал, но скорее огорчил меня своей внешностью. Это был худощавый, неестественно выпрямившийся (он носил из-за тяжелой болезни, костного туберкулеза позвонков, корсет) человек с высоким лбом и проницательными, глубоко сидящими глазами.
Когда я сейчас вспоминаю свои встречи с Беляевым, мне трудно отделять их одну от другой и как-то датировать. Ведь я встречался с ним не раз в высоком доме на углу Большого проспекта и улицы Ленина,— если не ошибаюсь, там, где помещается теперь магазин «Подарки», а позднее в его квартире на улице Первого мая в Пушкине.
Но вот что удивительно. Растеряв за эти годы впечатление от в общем-то заурядных комнат (помню только множество книг), я оставил навсегда в сердце ощущение доверительности, с которой разговаривал со мной Александр Романович без скидок на мою молодость.
По внешнему виду Александр Романович походил скорее на инженера или на ученого. К своим литературным данным он относился очень самокритично. Говорил о том, что у него отсутствует образность, иногда слишком книжный язык. Зато в выдумке, смелости научно обоснованных догадок, в смелости идей он понимал свою силу. Вот почему причиняли Беляеву боль несправедливые оценки некоторых недальновидных критиков, пытавшихся задвинуть творчество писателя в ряд научного популяризаторства. Особенно обижался он, когда его упрекали за поверхностность и недостоверность, оспаривая глубину его познаний и прозорливость догадок.
179
Александр Романович был убежден в главном направлении своей работы. И здесь остановить, сбить его с пути было невозможно.
Кем я был для него? Радиорепортером, начинающим стихотворцем. Но он прислушивался и к моим суждениям, придирчиво переспрашивал. Да, я был убежден и сейчас тем более настаиваю на том, что Александр Романович Беляев был не только пионером советской научной фантастики, но и поэтом, сказочником, сочетавшим в себе выдумку и богатство научных знаний.
Помню, это было в 1935 году, вскоре после смерти великого ученого, провидца космических полетов К. Э. Циолковского. С какой нежностью и благоговением рассказывал мне Беляев о том, кого называли чудаком из Калуги.
«Человечество не останется вечно на Земле, но в погоне за светом и пространством сначала робко проникнет за пределы атмосферы. А затем завоюет себе все околосолнечное пространство». Это завещание К. Э. Циолковского начертано на его надгробии. Тогда еще только рождались мальчики, будущие читатели вещих трудов Циолковского, пророческих романов Беляева, которым выпало счастье первыми в мире проложить дорогу к звездам.
Беляев переписывался с Циолковским, посвящал ему свои литературные работы.
По моей просьбе была им написана одна из радиокомпозиций, шедшая из студии на улице Пролеткульта в эфир.
Беляев гордился той высокой оценкой, которую дал Константин Эдуардович его книгам.
В память о друге и наставнике Беляев назвал инициалами его имени, отчества и фамилии свой роман «Звезда КЭЦ», над которым работал в 1935 году.
Одна из передач, написанных Александром Романовичем Беляевым по просьбе молодежной редакции Ленинградского радио, также была посвящена Циолковскому.
Когда летом 1938 года Александр Романович вновь, и теперь уже навсегда, переехал в город Пушкин, я не прерывал связи с больным писателем. Впрочем, стоило короткий срок побыть у Беляева, и ты забывал о его немощи. Так молод был он в своих помыслах, так горячо и увлеченно говорил о новых работах.
Александр Романович очень любил этот маленький город в садах и парках, освященный традициями русской классической литературы. Да и жилось здесь Александру
180
Романовичу и его семье, жене Маргарите Константиновне и дочери Светлане, спокойнее, чем в доме на Петроградской. Теперь у Беляевых была своя, уютная и достаточно просторная квартира.
Он охотно сотрудничал в районной газете «Большевистское слово», часто встречался со школьниками, учеными, а также литераторами, трудившимися неподалеку в Доме творчества.
Когда началась война и я уже находился на фронте, ко мне пришла весточка от Александра Романовича. Приехав из Таллина в Ленинград, я застал дома открытку от него.
Он просил меня связать его с фронтовой печатью.
Беляев хотел, чтобы его слово служило делу победы народа над фашизмом. Я написал Александру Романовичу.
Недавно, разбирая старые бумаги, я неожиданно натолкнулся на последнее письмо Александра Романовича, датированное 15 июля 1941 года.
«Дорогой Всеволод Борисович!
Благодарю за письмо. Поблагодарите и Вашу жену, которая уведомила меня о вас. О темах, о которых Вы пишете, я подумал в первую очередь и написал рассказ «Черная смерть», о подготовке фашистскими учеными (не-удавшейся) бактериологической войны.
Послал в газету «Красная звезда»— вернули. Послал в «Ленинград»— вернули под тем предлогом, что «Ленинград» будет теперь выходить раз в месяц при том же объеме. Но ведь если бы подошло, это не мотив. Кетлинская писала мне, что для Бюро оборонной печати при ЛОСП нужны «зарисовки», «портреты героев» и т. п.
Но пока я не могу это делать. Я пришел к выводу, что сейчас научная фантастика пока не ко времени, не звучит. Внимание поглощено не тем, что может быть, а тем, что есть. Возможно, что немного позже научная фантастика и пойдет.
Думаю о темах из эпохи Отечественной войны 1812 года, не хватает материала, да и с «историками» мне не тягаться.
Никогда не сетовал на свою инвалидность, а теперь досадно.
Вот Ю. Гусев моих лет — еще в народное ополчение записался. Дочь все лежит, вчера хоть удалось положить гипс на ногу. Бабушка (теща) совсем плоха. Сердечные припадки от жары, духоты да и забот. Надеюсь, что все
181
направится. Только бы мне скорее найти свою линию. Хотя писать трудно, жара на меня действует расслабляюще да и много времени приходится отдавать дочери.
Крепко жму руку. А. Беляев».
Больше писем от Александра Романовича я не получал.
В войну я не раз вспоминал об этом замечательном человеке. Знали, что он не смог эвакуироваться из Пушкина.
Потом прошел слух, что писатель, помещавший в первые месяцы войны свои патриотические статьи в местной газете, был замучен гитлеровцами.
Лишь позднее, после разгрома фашистов под Ленинградом и полного снятия блокады, мы узнали о том, что Александр Беляев умер в Пушкине от голода 6 января 1942 года.
Сейчас там, на Казанском кладбище, на могиле любимого народом писателя высится памятник-стела.
А книги его живут, высказанные в них смелые догадки сбываются.
Вот и эта книжка с дорогой для меня надписью, «Чудесное око», полна таким предвосхищением грядущего:
«Атомная энергия и атомные двигатели дадут неограниченные ресурсы энергии там, где она необходима...
В тундре, в тайге, в горах и пустынях — везде мы сможем иметь карманные Днепрогэсы».
Я помню, как читал мне Александр Романович только что написанные страницы, где описывались механические «руки», добывающие породу на других планетах по команде с Земли. Позднее мы стали свидетелями его осуществленных догадок.
Помню цвета лунных ландшафтов, открывающихся его героям. И эти предсказания сбылись!
В послевоенные годы на Черном море я побывал на маленьком корабле, предназначенном для подводной разведки косяков рыбы.
Его назвали именем героя романа «Человек-амфибия»—«Ихтиандр»! Когда я думаю о поэтической власти произведений Александра Романовича Беляева, я вижу юношу, пенителя волн, плывущего на дельфине. В руке его зажата раковина, в которую этот мальчик трубит!
Всеволод Азаров (настоящее имя Илья Борисович Бронштейн); 1 [14] мая 1913, Одесса — 11 апреля 1990, Ленинград) — русский советский поэт и публицист, драматург.
