Писатель Лагин получился путём простого сложения ЛАзарь + ГИНзбург. В этой жизни было много сложений и вычитаний.
Причём, если бы он написал только сценарий к мультипликационному фильму «Шпионские страсти», то его имя уже заслуживало бы упоминания. А ведь какой это был фильм – тонкий и стильный, не очень удобный официальному прокатчику, фильм, который с годами превратился из пародии в обличительный документ. В этом мультфильме взад-вперёд сновали остроносые шпионы на букву «Ш» и советские, на букву «С», контрразведчики с чугунными подбородками.
Домашний немой проектор стрекотал и плевался изображением на морщинистую простыню. Я смотрел этот мультфильм всегда по два раза – один раз обычным способом, а второй – когда отец включал немецкий проектор на обратную перемотку, и шпионы начинали ходить спиной и исправлять свои гадкие дела.
И это было счастье.
Потом металлические подбородки и носатые шпионы переселились с этого кинематографического целлулоида на глянцевые обложки масскульта.
У писателя Лагина была обыкновенная биография в необыкновенное время. Эта биография была вихревой. Эта биография — путь еврейского мальчика, которому шторм революции и Гражданской войны позволил вырваться из беспросветной нищеты, и стать тем, кем он стал – писателем, журналистом, сценаристом. Впрочем, место его рождения нельзя назвать захолустьем – это Витебск, город шагаловских коров, кривых домиков с покосившимися заборами — белорусская Одесса. Ему было за что биться в Гражданскую — сначала он вступил в ВКП(б), а уж потом, именно потом – в комсомол.
Это было поколение, беззаветно преданное революции – до хруста теменной кости, до тачки в колымских рудниках.
В Минске писатель Лагин, который не стал ещё писателем, учился в консерватории, в Москве – в будущем «Плехановском» (тогда это был Институт народного хозяйств имени К. Маркса), а потом в Институте красной профессуры.
Затем Лагин стал заместителем Кольцова в «Крокодиле», был он, между прочим, кандидат экономических наук и настоящий газетчик. То есть не просто администратор, а, на манер Кольцова, пишущий редактор.
В неудобные времена он сбежал от ареста на Север. Ему устроили командировку, и вот он сидел в Заполярье и, в свободное время писал не только о полярниках, но и историю о нескладном седобородом джинне.
Наконец, он дописал сказку о старике из кувшина. Эту история, как заводная игрушка, имела в себе золотой ключик. Всё дело в том, что Буратино у нас несравненно популярнее, чем Пиноккио. Точно так же старик Хоттабыч, окружённый пионерами, давно затмил для советского, а потом и российского читателя, Ф. Энсти — то есть Томаса Энсти Гатри. Этот англичанин давным-давно написал свой «Медный кувшин», со стариком, вылезающим из этого самого кувшина. Задолго до англичанина эту историю рассказали тысячи нищих в пыли восточных базаров и платных рассказчиков в харчевнях. Но англичанин всё-таки рассказал её по — своему — в век огня и пара, под треск первых самодвижущихся экипажей. В лагинском же романе бестолковый волшебник попал в мир чудесных вещей, а не в мир превращённых людей. И это подкосило волшебника бесповоротно.
Текст романа плавился как пластилин, писатель Лагин дописывал и переписывал его. Удивительно, что никому не пришло собрать все его редакции в одном томе и снабдить культурологическим комментарием. Британские империалисты сменялись американскими, менялась маркировка на плавучей мине, которую Хоттабыч принимал за место заточения своего непутёвого братца Омара, а в варианте 1955 года советский пионер попадал в Индию, и кочуя на слоне, повторял другое, не менее действенное политическое заклинание: «Хинди, руси, бхай-бхай».*
Давно уже старик Хоттабыч превратился в бренд – можно надеяться, что от сети магазинов такого же названия** что-то перепадает наследникам Лагина. Для нашего повествования важна не коммерческая судьба самого бренда, а то, что из книги и из фильма по сценарию Лагина в нашу речь вошли ключевые слова «трах-тибидох» (лишённые тогда всякого пневматическо-сексуального акцента), волоски из бороды, да и само слово «джинн» стало употребляться куда более по-домашнему.
Тогда, кстати, оно писалось с одной буквой «н» и никому не приходило в голову путать его с напитком.
Сама идеология этой книги связывалась с жизнью планеты причудливо – советский идеолог и ведомый им араб с ворохом возможностей для изменения мира – только вместо белой бороды у реального араба был чёрный нефтяной фонтан.
https://berezin.livejournal.com/224117.html
https://m.polit.ru/news/2018/12/04/lagin/
* Русский с индийцем братья навек
** Товары для дома
Сказочная история «Старик Хоттабыч» о джинне, попавшем в современную Москву, была издана миллионными тиражами и переведена на многие языки. Позднее по книге была сделана радиопостановка и снят художественный фильм. Повесть «Старик Хоттабыч» существует в трех вариантах: первое издание 1938 (отдельной книгой – 1940) года, переработанное и расширенное издание 1953 года, и еще один переработанный вариант 1955 года. В текст вносились многочисленные изменения в соответствии с требованиями текущей внутренней и внешней политики СССР. Например, в одном из вариантов попавшего в Индию товарища Вольки Женю Богорада обращают в рабство («вел он себя там так, как и надлежит вести себя в условиях жестокой эксплуатации юному пионеру»), тогда как в более позднем индийцы, узнав, что Женя русский, поют вместе с ним «Гимн демократической молодежи» и «Катюшу», кричат: «Хинди, руси – пхай, пхай», а на прощание дарят бананы. Подводная мина, которую выловил Хоттабыч, приняв ее за сосуд со своим братом Омаром, в более ранней версии имеет надпись Made in England, а в более поздней —Made in USA. Наконец, только в поздней версии появляется злобный и жадный американец Вандендаллес. В редакции 1938 года его роль частично выполнял Феоктист Кузьмич Хапугин, бывший нэпман.