Но тлеет точка болевая...
Генри Лайон ОЛДИ.
СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2017
384 стр.
Эпиграф:
Он, Фенвик, был в комнате один. Впрочем, нет, не совсем один. Над камином висело зеркало, и в этом зеркале он увидел свои испуганные глаза.
Генри КАТТНЕР
Не изгородь из тесаных жердей
Если главный герой произведения неприятный тип, еще более неприятно узнавать в нем и свои черты. В центре романа «Свет мой, зеркальце» — 45-летний писатель Борис Ямщик, второсортный автор в жанре «хоррор». С одной стороны – умный и начитанный, с другой – махровый эгоист и, скажем так, весьма ядовито относящийся к окружающим.
Повествование идет от третьего лица, но с точки зрения Ямщика. И все богатство аллюзий, цитат – явных и скрытых, метких сравнений принадлежит ему. Ну, и авторам, конечно. А так как мы с ОЛДИ почти ровесники, то считывал это все процентов на 90. Иногда даже обижало излишнее разжевывание, как в случае с сухим треском лопающейся паутины. Разве что к Питеру Хэммиллу, каюсь, равнодушен, и с его творчеством не знаком.
Первая ассоциация, которая приходит в голову при чтении романа – «Тень» Евгения Шварца. Все рецензенты, как один, пишут, что отражение заняло место главного героя. А тот был вынужден скитаться в Зазеркалье. Но в этом Зазеркалье нет других отражений. Там есть зомби в лице Зины, там бродят коты, есть бесы, но единственным встреченным там человеком, оказалась Дашка, которая, похоже, попала туда таким же образом и так же стремится выбраться оттуда. А единственный способ покинуть Зазеркалье – поменяться местами с живым человеком в нашем мире.
Обитатели Зазеркалья мгновенно откликаются на зов (как на заклинание) «Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи», каким-то образом получая способность знать правильный ответ на заданный человеком своему отражению вопрос. Так, Ямщик становится наперстником девочки-инвалида Веры, произносящей заветные слова. А Дашка подозревает Ямщика в том, что тот намеревается поменяться с Верой местами, став на всю оставшуюся жизнь этой девочкой-инвалидом и тем самым подсказывает ему о такой возможности. Дашка и сама поменялась с дебелой парикмахершей – не лучший выбор, конечно, зато — живая и среди людей.
Нет, это не я, это кто-то другой страдает…
Но вот что интересно. Вера, когда обращается к зеркалу с известными пушкинскими строками, то видит в нем свое отражение. С ним и разговаривает. Никто другой, понятно, этого разговора не слышит. А говорит-то она с Ямщиком, хотя видит себя, а Ямщик в это время думает о возможности выбраться из Зазеркалья в ее тело. В связи с этим вопрос: а с чего вы взяли, что самого Ямщика изначально заменило его отражение? У него же тоже все началось со слов «Свет мой, зеркальце…».
То есть Ямщика на самом деле заместил в реальной жизни некий другой мужик, который, в свою очередь, когда-то попал в Зазеркалье и настрадался там.
Мы-то о нем читаем, что он-де такой-сякой только с точки зрения Ямщика. А что он, собственно, делает плохого в реальной жизни? Как минимум, по-человечески относится к жене. В отличие от Ямщика, презрительно называющего ее Кобучей. А то, что вместо написания второсортных романов, редактирует речи политиков, зарабатывая на этом, чем это плохо? Ровно тем же занимается в конце романа и сам Борис Ямщик, когда ему удалось вырваться из зеркальной ловушки, так как романы уже не получаются.
То есть место Ямщика заняла не его тень, а такой же несчастный и намучившийся в Зазеркалье мужик. Которого в конце романа Ямщик отправил обратно в этот ад. Не зря же Вера, увидев обоих, убедилась, что хотя они похожи, как близнецы (зазеркалец ведь становится копией того, кого замещает), но «разные, как дом и крокодил».
По ходу повествования авторы объясняют, почему во время похорон в доме нужно закрывать все зеркала, практику экзорцизма, где к лицу того, из кого изгоняют дьявола, приставляют зеркало. Нам становится понятно, почему в теле одержимого оказалось так много бесов, которых Иисус изгнал в свиней. И пр. и пр. и пр.
«Это кровь?» «Чернила», — ответил он…
Бесы – одни из персонажей романа. А там, где бес, естественно, встает вопрос о соглашении с ним. Забавно, что в пандан этому соглашению в начале романа есть пассаж о проекте договора с не самым порядочным издательством «Флагман»: «Слово «договор» я понимаю как договоренности между двумя сторонами, которые обсуждаются и редактируются. Договор – это компромисс, а не ультиматум». ОЛДИ любят перекидывать такие мостики, сопоставляя явления разных порядков.
Многие авторы строили сюжет вокруг контракта с дьяволом. ОЛДИ нашли действительно нестандартный ход. Ничего подписывать кровью не надо:
— Ты мне веришь?
— Нет.
— Правильно делаешь. А знаешь почему?
— Почему?
— Я тебе тоже не верю. В этом залог нашего краткого, но тесного сотрудничества. Еще не хватало, чтобы бесы строили планы, опираюсь на веру!
— Но ведь можете кинуть?
— Можем, и даже могём. А что, у тебя есть выбор?
— Нет.
— И у нас нет.
И еще один мостик от начала романа, где на первых же страницах Ямщик выдает нам сентенцию:
— Выбора не существует, его придумали мы, писатели. Кто бы нас читал, если бы мы сразу объявили городу и миру, что выбора нет? Бог и тот не рискнул объявить это прямым текстом.
В итоге, Ямщик воспользовался девочкой Верой, но не ее телом, а ее помощью. Он вернулся в свое тело, а в девочку вселился бес, с которым он заключал договор. Вселился случайно, но поспособствовал-то этому писатель. Бес обещает когда-нибудь потом ее оставить. Здоровой. Но опять же-таки может и обмануть. И говорит этот бес: сам выбирал девочку, вот и мучайся теперь: «Добро пожаловать в ад». Возможно, впервые в своей жизни Борис Ямщик чувствует себя за кого-то ответственным.
Я — часть той силы…
Кстати, в ходе того разговора с бесом, где они ударили по рукам, Ямщик начал с того, что опасается потерять душу. И слышит в ответ:
— Ду-у-у-шу! Насмешливо передразнил вожак. – Откуда она у тебя, душа-то? Ишь раскатал губу…
Ямщик обиделся:
— Как откуда? А у всех откуда?
— Ямщик, братишка. С чего ты взял, что душа – она у всех. Душа – редкость, случай, фарт. Жемчужина в выгребной яме. Ее пока найдешь, с ног собьешься, копыта отбросишь. Будь душа у всех, мы бы из вас не вылазили…
Но теперь-то у Ямщика что-то ноет внутри. Не в теле. В начале романа в своем саркастичном эгоизме он был целен и самодостаточен. А теперь нет. Он не переродился кардинально, не стал иным человеком. В 45 – это почти невозможно. Но он впервые ощутил, что у него чего-то нет. Не души. Возможно, наоборот, чуть ли не впервые в истории литературы бес не отнял душу, а дал ее тому, у кого ее не было. Счастья тому это, правда, не принесло. Потому что душе потребовался еще кто-то, кого нет. Такое вот ощущение отсутствия, нехватки, недостаточности, пустоты. Обратите внимание на эпиграф к роману: «Где ты? Где ты, мой друг?» Теми же словами Джона Лорда заканчивается роман. Но кто такой этот «ты»?
цитировать
свернуть ветку