Семинар Логинова

На днях, благодаря дружеской помощи уважаемого demihero я получил стенограмму с мастер-класса Святослава Логинова (Интерпресскон2009), на котором Мастер «отымел», вернее, э-э... довольно резко раскритиковал мой рассказ (разумеется, «в том числе», ибо рассказов на семинар было представлено много).

По понятным причинам, здесь выставлена только часть стенограммы, касающаяся исключительно МОЕГО рассказа, поскольку выставлять критику Логинова о прочих авторах-участниках имеют право только они и сам Святослав Владимирович.

В семинаре принимал участие Алан Кубатиев (реплики присутствуют).

.

ИТАК, вот сам текст, без изъятий и дополнений

(Святославу Владимировичу — огромное спасибо за критику):

.

С.Л.: Так, я сейчас не буду уже тут конкретно, то, что следующий автор такой... как бы это сказать... Совсем слабых, безнадёжных авторов я первыми двумя прошёл, поэтому здесь... Если сидеть, раздавать места — надо было ещё сутки сидеть и перечитывать по новой. Поэтому подряд: вот открылось — и открылось. Кто оказался у меня просто-напросто следующим? — а следующим оказался Илья Тё, «Баллистика талиона», рассказ. Сразу скажу, что вот появляется рассказ, в котором у меня есть пометки зелёным: (...) опа, автор чем-то меня порадовал, удивил, может быть даже восхитил. Бирюзового больше, чем зелёного.

Вот самая первая же фраза: «Выскользнув из паромобиля...». Всё.

Из аудитории: «ПарОмобиль» или «парА...»?

С.Л.: «Па-рО-мобиля», «пар». Всё. Автор тремя словами вводит нас в то, какой мир. Никто, заметьте, не становится в позу, никто никому ничего не объясняет, но мы уже знаем, что тут какая-то техническая альтернативка. Потому что «мобиль» у нас появился, когда автомобиль и так далее, двигатель внутреннего сгорания, а тут двигатель внутреннего сгорания, видимо, отсутствует, и вот этот самый его мобильчик — на паровом ходу. Возможно, не знаю, там будет какая-то экологическая катастрофа, и чего-то не хватает, и поэтому он там топит кизяком эту свою машину. Может быть — просто недодумались, недопёрли. Но, тем не менее, мы уже знаем про мир достаточно много. Вот так делается хорошо.

Кстати, второе «хорошо» — то, что фраза, которая берёт сходу за кадык, оказывается самой первой. Теперь я эту вещь уже не брошу читать, это раз, и во-вторых, я теперь ожидаю и согласен принять любую странность, в результате чего вляпался там, поскольку следующая странность оказывается особенной.

Ну ладно, выходит герой, где-то идёт, какое-то здание Верховного Суда, и прочее, прочее, прочее... Единственное: я всегда считал, что каррарский мрамор — это снежно-белый, без каких бы то ни было вкраплений. А здесь, простите, «каррарский мрамор с вкраплениями лазурита».

И.Т.: (Неразборчиво, что-то объясняет.)

С.Л.: А, то есть туда просверлили, вставили лазурита кусочек?..

И.Т.: Да-да-да.

С.Л.: А, вот так. Это очень странно. Я-то решил, что порода, как вот бывает там габбро с вкраплениями кварца — и вот будет у нас чёрный цвет и на нём белые либо пятна, либо жилки. Значит, не очень удачно написано слово «вкрапления». Тогда надо по-другому. Вот тот самый момент: если может быть понято неправильно — это будет понято неправильно.

Ну ладно, идёт, какой-то Верховный Суд, какие-то Аллеи Царей, и так далее, и так далее, мы уже ничему не удивляемся, мы знаем, что нас сейчас потчуют альтернативкой. Великолепно.

А вот пошла фраза, которую я поначалу отметил зелёной ажно на три строчки, а теперь думаю, что ведь она должна быть не зелёной, а бирюзовой. «Кивнув на входе дежурному приставу, я протянул ему свой крикливый жетон прокуратора, затем показал заверенный шанхайским судом лист привидения (sic) приговора». Так, ну, не очень понятно, что значит «крикливый жетон», но мы здесь воспринимаем: раз там был паромобиль, то, вероятно, у него жетон, который вытаскиваешь, а он: «ВСЕМ СТОЯТЬ! РУКИ!..» Годится ли здесь это слово «крикливый» или не годится — я не знаю. Но, тем не менее, поскольку автор нас предупредил о таких вещах, то пускай будет «крикливый». Потом думаешь: «прокуратор»... Илья, что такое «прокуратор»? Прокуратор — это человек, назначенный управлять какой-либо областью.

И.Т.: Но это в Риме. Там может быть по-другому.

С.Л.: Раз вы употребляете термин, уже существующий, вы должны считаться с уже существующим его значением. Да, вначале я это принял, рассчитывая, что здесь сейчас будут какие-то прокураторы, а потом оказывается, что это просто работник некой финансовой структуры, исполняющий приговоры. Понимаете, вот есть, к примеру, финансовая структура, которая поставляет палачей. Ну вот нет своего федерального палача — а тут это самое, торговая фирма ООО «Рубайголов» поставляет палачей. Но тогда это не должен быть всё-таки прокуратор.

Дальше. Это не может быть опечатка, потому что она встречается в течение рассказа трижды, но когда я вижу слово «привидение приговора», то вначале я думал: да, там какой-то у него мистический приговор, и привидение является, «угу-гу-гу-гу!..», и сейчас мы прочитаем нечто... Автор же нас с первой строчки предупредил...

Из аудитории: «ПривИ...»?

С.Л.: «При-ви-де-ние». Думаю: какая-то особо хитрая игра слов это. А она оказывается абсолютно необоснованной...

И.Т.: «ПривЕдение»...

С.Л.: «ПривЕдение». То есть это просто ошибка грамматическая. Тогда не надо её было делать трижды.

Из аудитории: Размножение ошибок достигается, вероятно, копированием.

С.Л.: Размножение ошибок — это значит, что был при работе включённым спеллчеккер, и он вам, может быть, такую подлянку и сделал. Не доверяйте этим машинкам, они всегда подводят.

Ну ладно, значит, является этот наш уважаемый прокуратор, человек чрезвычайно нужный для пенитенциарной системы нашего странного не то будущего, не то альтернативного настоящего, и, соответственно, дежурный пристав, увидав... вернее, услыхав, видимо, крикливый жетон, — «брезгливо осклабился». Так, а вот теперь можно осклабиться брезгливо?

И.Т.: Нет, не могу.

С.Л.: А вот тут надо мочь. Если вы что-то делаете, то... Бывает иногда инверсия фразы. «Ах, не может этого быть! — Она упала со стула». Всё понятно: она вскрикнула «Ах, не может быть!» и упала со стула. Если вы напишете: «Ах, не может этого быть! — упала со стула она» — то она должна падать (одновременно крича) «Ах, не может этого быть». Вот такого рода инверсия иногда допустима, и очень тонкая грань (чувство вкуса), где её можно дать, где её нельзя дать. В данном случае то же самое. «Брезгливость» — это вот так, что-то вот такое (показывает гримасу брезгливости); «осклабиться» — это что-то вот такое (показывает). Одновременно и то, и другое сделать нельзя.

И.Т.: Ну «презрительно».

Из аудитории: Ведь говорят же, что «кисло улыбнулся».

С.Л.: Это штамп. А «брезгливо осклабиться» — «осклабиться» это значит дать широкую улыбку, какую-то вот такую (показывает), а брезгливо это вот такую (показывает). И одновременно и то, и другое... ага, вот здесь вот так, а здесь вот так (показывает) — не получается. Пытайтесь, когда пишете какую-то мимику, или вот эти вот движения с инверсией, — попытайтесь это сделать. Например, «Пшёл вон!» можно рявкнуть, а «Негодяй, я тебя убью!» рявкнуть нельзя, потому что «рявкнуть» — это что-то короткое. Да, я слыхал мнение, что рявкнуть можно только «Аррг!», «Рявк!», и об этом у Лукина есть даже прекрасный совершенно рассказ. Рявкнуть можно любую короткую фразу, а вот фразу длинную уже не рявкнешь. И здесь надо это всё подбирать. Может быть, проговаривать вслух, может быть, читать перед зеркалом.

Ну ладно, «брезгливо осклабился». И возникает сразу вопрос: почему вот этот необычайно высокооплачиваемый (как потом выясняется), необходимый для всех товарищ подвергается... Я думаю, если он там ходит, всех с помощью привидений приговоры, так сказать, то, может быть, боятся, ещё что-то... может быть, его втайне презирают, но каждый чтобы высказывал ему презрение в лицо... В средние века палачей боялись, палачами брезговали — но никогда, не дай бог, если вдруг пришлось с ним разговаривать: холодно, вежливо, лучше не разговаривать вовсе с ним, уклоняться, но никоим образом не высказывать презрения. Это а) нужный человек, это б) «от тюрьмы, от сумы не зарекайся», может, он тебе и голову рубить будет.

А.К.: «Королева Марго». Когда палач пожалел одного и изувечил другого, потому что он ему руки не подал.

С.Л.: А здесь — «осклабился». Ну, замечательно, приходит в нужный кабинет... А вот момент ещё такой: лишние слова. Молодым авторам я вообще советую брать, когда написано, и читать пальцами, прикрывая слова. Закрыл какое-то слово — а фраза-то без него звучит. Постепенно... я сейчас пальцами-то уже ничего не прикрываю, у меня глаз и так пристрелялся. «Он протянул мне свою крепкую руку». Зачем эти притяжательные местоимения? «Удивился он (строчкой ниже), пожимая мою бледную от кабинетной работы ладонь». Во-первых, опять получается вот это сдваивание, о котором говорилось. Если у вас это специальный приём...

Из аудитории: Как будто плохой перевод.

С.Л.: Да, как будто плохой перевод. У них-то притяжательные местоимения, у тех, забугорных, заменяют артикли — а у нас артиклей нет, значит, притяжательные местоимения должны ставиться только там, где они несут какую-то функцию.

А.К.: Внутри самой фразы: «бледная ладонь». Это, извините, даже у негра она бледная.

Из аудитории: Она розовая у него.

А.К.: Ну, по негритянским понятиям она бледная, если она там розовая.

С.Л.: И вдруг опять, когда я только начал радоваться, до чего же хорошо автор нам дал вводную фразу, он всё-таки... Илья, не удержался — и начал... лекцию. «Современные паровые дирижабли могут развивать фантастическую скорость, Джордж. А товарищество «Буш & Ко.», разумеется, сделало мне скидку на авиабилеты. Вот то, что скидку сделали, эта фраза — она к месту, а когда «современные паровые дирижабли»... Вы тем самым дезавуируете свою первую фразу, вы начинаете говорить: «Так, а ежели кто не заметил, то специально для дураков повторяю...» Не надо, читателя надо уважать.

Так, «товарищество»... выясняется, что Джордж — это сын владельца этого товарищества... Дальше пошли специальные термины: «Хепсет есть хепсет, что ещё можно тут сказать...» — и ссылочки, что это, оказывается, влияние, как не трудно догадаться, египетской религии, некая реинкарнация. Если вы вводите эти понятия, то вы вводите это каким-то... У вас не научно-популярная статья, чтобы давать ссылки. Читателю неинтересно глядеть в конец страницы и смотреть, что это такое, — он в этот момент выбивается...

А.К.: В скобках ещё приписано: «фантастич.».

С.Л.: Нет, «фант.».

А.К.: Или «фант.», или «фантастич.».

С.Л.: Это выбивает читателя из контекста рассказа. А вы дЕржите контекст, у вас понятно: пришёл какой-то тип, которого боятся, вы ещё как бы не объяснили, мне это интересно, в этот момент меня вышибают: «а почитай-ка ты лекцию про хепсет».

«Я не институтка, а потому не склонен тому душещипательному бреду, что ныне моден у очкастых интеллектуалов». Что за «тому»? Во-первых, вы потеряли здесь предлог «к», а слово «тому» здесь просто лишнее.

Ну ладно, после этого, поскольку они приятели и когда-то вместе учились в одном (непонятный звук), то «крепко обнявшись, мы вышли из его кабинета». Все шарахаются — а тут идут. Ну и последовали длинными коридорами куда-то за поворот. Они не знали, что там за поворотом?

И.Т.: Он не знает.

С.Л.: Кто «не знает»? Владелец всего этого дела — он должен знать, а приехавший исполнять приговор — тем более знает, куда его поведут. Данное «куда-то» — это «дорогой читатель, вы не видите, что там за поворотом».

«...Далее к тёмному лестничному пролёту, ведущему в подземные этажи». Это тюрьма, большая — но уж раз лестничный пролёт, то штамп требует, чтобы он был тёмным. Ну, простите, там лампочек что, нету? Дальше, почему «Океан» с заглавной буквы?

И.Т.: Видимо, один. Самое большое море.

С.Л.: Среди всех заглавных букв самое страшное, наверное, и самое распространённое — это манера писать с заглавной буквы местоимения «Вы», «Вам» и так далее. Официальные документы: «Сообщаем Вам...»... Но когда «Марь Ивана, Вы обедать-то пойдёте?» — это что ей, официальное письмо? Вот это «вы» только с маленькой буквы.

Из аудитории: Может, Марь Ивана из царствующей фамилии, откуда вы знаете?

С.Л.: Это уже оговаривалось — что есть исключения, которые...

Вот. «Особенно мне, — улыбнулся я ему в ответ». Вот он, тот самый пример инверсии, я его красным пометил, когда что-то особое. Можно улыбнуться (одновременно с) «особенно мне»? — в принципе — тяжело, но можно. Если автору это нужно и дорого, и это важно для каких-то его целей — такую фразу написать можно. Но она уже на грани. Здесь смотрите сами: нужно вам так или не нужно. Я просто обратил внимание на приём. А вот слово «ему» здесь, если их всего двое... Что же он, стенке улыбнулся? — ясное дело, что ему.

А.К.: Я просто хотел опять, так сказать, не поправить, а, может быть, с тобой это обсудить; скорее всего, это для всех тоже, кто сталкивается с этой трудностью. Я вот сейчас перевожу одну вещь с английского крупную, вот это вот бесконечное «сказал он», «сказала она» — у них других глаголов нет. Я думаю, что автора просто достаёт всё время говорить «сказал», «сказала», «сказало». Кстати, все стилистические учебники по литературному мастерству вот эту замену (...) просто предлагают, просто навязывают. Но в одном, я думаю, ты прав — что с этими вещами очень осторожно нужно обращаться. Но текст они, конечно, обогащают.

С.Л.: А есть ещё некоторый очень нехороший приём — это запанибратское отношение к читателю. Иногда произведение может быть всё построено на этом приёме: «знайте же, любезный читатель, та-та-та-та-та... что герой наш был...» Но когда мы перед собой видим обычное повествование, и вдруг в середине одну строчку обращаются к читателю — то это выглядит, по меньшей мере, странно. «Несмотря на перспективы и увещевания предков наш младший Джордж...» — просто «младший Джордж оказался». «Наш» — это значит: «ну-ка, ну-ка, дорогие читатели, вы помните, что я про вот этого милашку-Джорджа вам рассказывал?..» До этого — не было вот этого панибратского обращения, дальше его нету, и значит — значит, и здесь его тоже не надо.

Так, ну хорошо. Когда вы «паки» даёте, здесь «паки» не очень удачно вносится. «Поляки и казаки, / Казаки и поляки / Нас паки бьют и паки, / Мы ж без царя как раки / Тоскуем на мели». Достаточно редкое слово, но, тем не менее, кто-то его может знать, и здесь может быть путаница. Но в принципе — сноски всё равно не надо, можно употребить слово «паки» так, чтобы из контекста было ясно, что это пакистанские сепаратисты там, или кто-то ещё: террористы, нехорошисты, какие-то гады пакистанские.

И.Т.: То есть лучше написать «пакистанские сепаратисты»?

С.Л.: Да нет! «Там пошаливали паки, постреливали по индусам из трёхлинеек...»

И.Т.: Паки-то могут пошаливать, а сепаратисты — как-то сложно им...

С.Л.: Да, сепаратистам трудно пошаливать. Просто-напросто не ставить его первым словом. Пускай будут «паки». Да, конечно, это жаргон, но пусть он будет так, чтоб из контекста было ясно, что речь идёт о пакисташках.

А вот звукопись: «Дело ДохоДило Даже До...» — нужно ли так много слов с одной буквы? И потом, слово «даже» здесь оказывается... Раз уж «дело доходило», то понятно, что мы имеем что-то из ряда вон выходящее. Для чего ещё одно слово, которое не несёт никакой нагрузки, но зато начинается на эту же самую букву?

Ну, понятно, что здесь наши казачки... «Океан нам тоже не препона, / Потому что с Волги мы и с Дона...» Наши казачки там пакистанских сепаратистов разнесли вдребезги и пополам — а вот тут вот некоторый момент. Рассказ вы пишете о принципе талиона. Кто знает, что такое «принцип талиона»?

Из аудитории: Возмездие. Месть.

С.Л.: Равноценность мести. «Око за око, зуб за зуб». Замечательно. А вот для чего тогда здесь прописывается то, как наши храбрые казачки пакистанские деревни сносят, сметают, сравнивают со всем остальным и так далее?

И.Т.: Для того, чтобы погрузить как бы в атмосферу, что мир другой. Принцип талиона — он не может реализовываться без...

С.Л.: Да. Всё правильно. И здесь вы показали, что есть какие-то паки, что есть вот эта самая Унитарная Республика, вы всё это сделали. Но здесь есть ещё один момент: вы показываете злодеяния армии и не показываете принцип талиона применительно к этой армии. Либо уж так, но тогда вы не уложитесь в рамки рассказа, а пошла большая социальная повесть, — либо эту проблему надо убирать и осторожно её обходить, потому что в противном случае весь ваш частный случай с талионом оказывается уже обесцененным тем, что принцип не соблюдается в таких больших вещах.

Так... «Тяжёлое орудие XVIII-XIX...» Нет, вот это всё хорошо. Вот, кстати, чем можно заметить, что автор умеет писать... то есть он ещё не умеет писать, но у него есть потенция, что он может: это то, что даже неопытный автор, вляпывающийся подряд во все ловушки, вдруг может выдать фразу — красивую. Выходит этот самый... да, раненый, ушедший в отставку офицер, френч на нём сидит как влитой... «в военной форме, с прямой как полёт свинца спиной». Опа. Да. Нам дали характеристику, нам дали необычное сравнение. Я не знаю, где его Илья взял — придумал сам, услышал, представил в какой-то момент (ну, единственная беда, если он списал его с другого автора, я надеюсь, что этого не было) — но вот эта фраза, как сказал бы Тургенев, ce mot («это слово»). Но тут же — «в тот год» — совершенно ненужные, лишние пошли слова. Очевидно, испугался хорошо написанной фразы: «нет-нет-нет, я это сейчас запорчу, я сейчас это запорчу...» Вы высматривайте, выбирайте, делайте, сохраняйте вот эти хорошие фразы и следите, чтобы окружение не портило.

А.К.: Святослав Владимирович, когда ты вспомнишь, по какой траектории летит свинец, тебе будет сразу легче. Мне это напомнило знаменитую пословицу: «Ничего, что грудь впалая, зато спина колесом».

С.Л.: Да-да-да, «ядро вершит свой подвиг дугой».

Из аудитории: (Что-то говорят.)

С.Л.: Нет, это другая цитата, он знает, откуда.

Так, вот опять пример инверсии и опять, кстати, где-то на грани. Вот ходит на грани фола... «Деньги есть деньги, — пожал плечами я, — Это обычный бизнес». Во-первых, получается здесь, что пожатие плечами это обычный бизнес. Как только человек останавливается, перечитывает фразу, он понимает, что хотел сказать автор. Но, тем не менее, читаться должно так, чтобы не приходилось останавливаться и разгадывать шарады. Да, конечно, «деньги есть деньги» — можно это пожать плечами, хотя фраза тоже длинноватая. Я говорю: на грани, на грани, ходит окольными путями.

«Подземный этаж, в котором мы очутились, спустившись по лестнице, оказался неожиданно велик для палаты исполнения приговоров». Длинное, сколько лишних слов... Во-первых, как можно «в этаже» очутиться?

И.Т.: В подземном...

С.Л.: Здесь просто-напросто взять, и лишние слова убирать. Вот тот самый пример, где я говорю: пальчиками закрывать, закрывать, закрывать, закрывать — и вы увидите, что если вы здесь вычеркнете штук шесть слов в этой фразе — фраза станет более жёсткой. «Подземный этаж, где мы очутились, оказался неожиданно велик для палаты исполнения приговоров». А вот слово «вариант», наверное, просто неудачно. Не относится это слово к строениям. «Мне приходилось бывать в разных вариантах палат». Тут надо написать по-другому, это слово не отсюда.

«Как оказалось, внутри самого коридора дежурили, зыркая злыми взглядами, охранники-карабинеры». А то он не знает, что приговорённые к смертной казни охраняются? Он первый раз?..

А.К.: «Зыркают взглядом» — это здорово.

С.Л.: «Зыркают взглядом» — это, соответственно, ещё. «Как оказалось, и как объяснил мне Джордж» — вот короткие мусорные слова, они идут не парами, а иной раз десятками подряд. Как включится автор на «что» — и начнёт «чтокать». У вас они спаренные всего лишь, до десятков вы не доходите, чувство вкуса, так сказать, бунтует — но, тем не менее, есть. Вот, пожалуйста: «мне», ещё раз «мне»... ещё раз «мне».

«Наш клиент там, в последней камере, — сказал мне Буш-младший, щурясь от света неоновой лампы». Это человеку говорят, что «приговорённый — он там». «Наш клиент там...» Кстати — кстати! — это действительно клиент, поскольку он высказал желание подвергнуться смертной казни, о чём мы ещё не знаем, и поэтому вот такого рода странные фразы обязаны здесь быть, это как реперная точка. Но тогда уж извольте, чтобы все остальные фразы были выверены. Если фраза остальная неточная, аляповатая и так далее — то вот эта реперная точка воспринимается не как реперная точка, а как очередной ляп, и вы начинаете портить. Вот чтобы как с первой фразой, вот так же всё было выдержано до последней. Тогда «наш клиент» будет необходимой фразой.

Из аудитории: Даже «наш» лишнее.

С.Л.: Да, вот «наш» — лишнее, да, конечно. Тем более «сказал мне». «Ну ладно, я не пойду туда»... «Да брось, — хлопнул я его по плечу». Вот здесь, по-моему — мне кажется — уже перейдена граница вот этой самой инверсии.

Из аудитории: (Как-то возражают.)

С.Л.: Нет. Ну... так, хлопните меня по плечу «да брось». Вообще говоря, мне кажется, здесь надо: «Да брось, — я хлопнул его по плечу»... нет, совсем гнусно звучит фраза, это «рыба»... Но всё-таки, наверное, здесь правильней...

А вот дальше: явился товарищ, явился исполнять приговор, беседует со своим старым, так сказать, приятелем, который этой тюрьмой заведует. Все всё знают — но вновь не выдерживает автор и сообщает: «Каждый человек достоин права на жизнь и, что гораздо более важно, права на прощение. Это гарантирует Конституция Унитарной Республики».

А вот тут пошла фраза вообще анекдотическая: «Тут я развёл для него руками». Это надо перечитывать медленно, внимательно, и самому такие вещи выискивать. Тем более что умеет.

И.Т.: (Неразборчиво, говорит, вроде, о том, что торопился.)

С.Л.: Так всё равно, прочитать-то таки надо успевать.

А есть ещё замечательное слово, которое какие-то несчастные сорок лет назад существовало в русском языке только как спецмедицинский термин; когда хирург делает операцию, он может делать разрез кнутри, он может делать разрез кнаружи, и он может делать разрез вовнутрь. Другого значения у слова «вовнутрь», кроме движения скальпеля, не было — но в словарях слово было отмечено. И вот наши дорогие друзья-братья венгры выпустили автобус «Икарус», у которого была надпись: «Осторожно, вовнутрь открывается» — хотя ничего он там не вскрывал, никакой внутренней полости. И поехало это слово — вместо слова «внутрь» употребляют многие «вовнутрь». «Я прохожу вовнутрь зоны смертников за решётку». Это самая обычная, к сожалению, уже общая, неграмотность. Я, например, — лично я — никогда не употребляю уже общеупотребительной ошибки «надо мной довлеет». Довлеть может только «кому», или довлеть может только «что», а «над чем» довлеть не может. То же самое «вовнутрь» — это только вскрытие полости, если всерьёз.

И.Т.: То есть «внутрь» нужно?

С.Л.: Да, «внутрь» конечно. «Я опускаю свой прокураторский чемодан» — а он мог опустить чужой прокураторский? Ну это уже многократно говорилось, я просто что-то опять...

Итак, он заходит — а клиент уже подготовлен... Вот если совершается смертная казнь, то моральный ущерб не столько даже палачу, сколько тому, кто клиента к казни готовит: кто ему, простите, волосы состригает, если вешать будут, там рубаху даёт без ворота, ещё что-то, и ещё что-то, и ещё что-то. У них психологическая травма ещё больше. Тот, кто раздевает этого человека догола, он полностью обнажён, кто приковывает его к этому креслу... — это тоже работа палача. На всякий случай автор снимает вот самые-то тяжёлые вещи, психологически самые тяжёлые вещи. Вот сидит человек — «Собирайся, девушка, пора!» (помните «Девушка и Смерть»?). Вот это-то, пожалуй, самая трудная часть работы — обошёл... обошёл, испугался взглянуть в глаза действительности. Ну, когда он уже привязанный, когда он уже не рыпается, тут уже можно начинать доставать «множество безобразных железных инструментов», и так далее, которые будут там что-то соскребать, что-то отрывать и так далее.

Рассказ «Принцип талиона» — то есть «око за око, зуб за зуб». Товарищ вот этот убил семнадцать там или сколько-то, не помню уже, человек. Причём убил их чрезвычайно жестокими способами. И вот теперь этого товарища... То есть его взяли, поскольку гуманисты, и посадили в тюрьму, где он должен отсидеть там сколько-то тысяч, миллионов, не знаю, лет. Страна у нас очень странная, ездят на паромобилях, а биология на необычайно высоком уровне, как мы выясняем, люди практически бессмертные, а убитых можно оживить. Поэтому те, кого он когда-то, скажем, изнасиловал и потом придушил — да, их оживили, и как бы смертной казни не полагается. Но изволь за это дело отсидеть свои там тридцать лет или пятьдесят лет. А он убил семнадцать человек. За это там, простите, просидишь в тюрьме восемьсот или не знаю, сколько... Но можно получить и прощение. Товарищ говорит: «Да, я убил семнадцать человек вот такими варварскими способами — убивайте меня семнадцать раз подряд». И вот приходит человек... подберите ему другое название, не «прокуратор» он... приходит этот человек — и убивает его зверским способом. После чего товарища оживляют, снова на этот стул, и он его убивает так: «А следующему ты живот вспорол? — та-ак (изображает)... Кишки вымотал? — та-ак (изображает)... Ага, глазки выколол? — вот теперь и глазки тебе...» — умер наконец. Так, оживили. «А четвёртого ты...» Действительно, работа крайне мясницкая. И идёт это только по желанию клиента — вот где мы узнаём, что да, он действительно клиент. Он испугался: «Я не могу выдержать восемьсот лет одиночки, тюремного заключения. Давайте лучше меня семнадцать раз зарежьте самым болезненным способом, после чего я буду прощён».

Из аудитории: А обязательно подряд там было? Может, через год?

С.Л.: Не знаю, не знаю, это вопрос к автору.

Из аудитории: А что, это не отображено в рассказе никак?

С.Л.: Нет, не отображено. Там начинается с того, что он первого застрелил вот таким способом — этот говорит: «Ну ладно, приступаем. Вот тебе — кш! — в коленную чашечку, вот тебе — кш! — в промежность, а вот... Ну ладно...» — Пришло время, так, секундомер, ага, так-так-так... Тот орёт: «А-а-а!» «Ага, готово — бух! — вот тебе в лоб». (...)

То есть идея — идея, честно говоря, сомнительная, но для рассказа... может быть. Сомнительная, но сильная. Но зато и показывать её надо — в исполнении сомнительности быть не должно.

Из аудитории: А заключается в том, что последний пятнадцатый раз он должен выполнить роль палача?

С.Л.: Ну уж не знаю уж. В общем, как это называется, сколько он людей каким способом убил — столько раз его самого и убивают.

Так, где-то здесь... А вот как оживляют. Илья, можно вопрос: что такое «клонирование»?

И.Т.: (Что-то отвечает.)

С.Л.: А почему вы употребляете это слово? Нелюбимый мной Лев Николаевич Толстой сказал однажды, что автора, хотя бы раз допустившего употребление слова, значения которого он не может объяснить, следует пороть плетьми на площади и запрещать ему впредь писать. Дело в том, что «клонирование» — это, простите, выращивание абсолютно идентичного организма. Вот мы берём клетку, стволовую клетку, вот она развивается, вот мы её помещаем в матку к женщине, вот женщина носит эту клетку, не имеющую к ней лично никакого отношения, девять месяцев, через девять месяцев — уа-уа! — рождается младенец, который обладает абсолютно тем же генетическим набором, что и человек-донор, которого клонируют. После этого его надо растить, после этого он вырастет нормальным человеком, который ничего не помнит о том, что делал его донор, а потом мы его за злодеяния...

И.Т.: Там же это написано, «клоническая реинкарнация». Вообще, на самом деле, это за гранью рассказа находится.

С.Л.: Да, это за гранью рассказа. Тут сказано, что есть некоторая реинкарнация, но слово «клонирование» ко всей этой, так сказать, штуке не имеет никакого отношения.

И.Т.: Это сегодняшнее клонирование не имеет. Может, клонирование послезавтрашнего дня будет...

С.Л.: Возможно, послезавтра словом «стул» будет обозначаться вовсе не, так сказать, испражнение человека и не штука для сидения, а особо, так сказать...

И.Т.: (...) в фантастических фильмах и в фантастических рассказах уже стало общеупотребимым использование «клонирования» именно в смысле полного аналога, в том числе интеллектуального.

А.К.: Ну, это уже миф.

Из аудитории: Если информация остаётся за рамками произведения, значит, этой информации нет...

А.К.: Святослав Владимирович, а за сексуальные преступления в этом мире как наказывают, там не прописано?

С.Л.: Это к автору. Подробно этого не прописано.

Из аудитории: Можно вопрос, вернее, замечание? Сам принцип «око за око» это да, а вот многократное наказание с последующим оживлением мне уже встречалось, причём неоднократно. Сборник «Сирена», выходил в 90-х, три томика, — там вот точно был отличный рассказ, автора сам не помню, кто-то из классиков американских...

А.К.: Бестер, наверное.

Из аудитории: Вот... может быть, да-да, скорее всего, это он и есть.

С.Л.: А, ну этой вещи я не читал, поэтому тут сказать не могу... А вот такой момент: ни в коем случае, когда доходит до вот таких вот самых пиковых моментов, нельзя выражаться высоким штилем. «Самых первых...» — кстати вот, посмотрите, какая корявая фраза. «Самых первых из своих жертв проклятый ублюдок Рамон убил почти восемь лет назад». Помимо того, что фраза корява до невозможности, «проклятый ублюдок» в устах человека, который пришёл, видит его голым и начинает стрелять ему сначала в коленную чашечку, потом в промежность, — вот он не должен употреблять такие вещи. «Рамон будет стенать под моими руками!» (Веселье в аудитории.)

Из аудитории: «Стенать» — это другое немножко.

А.К.: Стенать — это же святое дело, привет Берднику.

С.Л.: Да-да-да, привет Берднику. «Стенает под властью железного диктатора». Опять звукопись: «Свободный и искупивший вину»... «ыййискупивший вину». «Чистый перед законом как девственная невеста на брачном ложе». Илья, ну почему вдруг вам чувство вкуса изменило в самую важную минуту?

И.Т.: Мне хотелось добавить пафоса (...)

С.Л.: Пафос? Пожалуйста, в Грецию, там есть остров Пафос, единственное место, где можно. Не надо, не надо пафоса. Автор, пишущий страшилки, не должен употреблять слово «страшно» — слово «страшно» должен читатель сказать. Автор не должен в такие минуты переходить на пафос. Не надо.

Ну ладно, вот он стенает под руками... «Да, мистер Буш, это и есть справедливость». Хорошо, он это произнёс... Да, тут у меня ещё записано: зачем «прокуратор»? зачем «привИдение приговора»?.. Перехожу на пафос. Илья, у вас есть замечательные фразы, вы показываете, что вы можете, — при этом масса стандартных ошибок, которые исправляются обычным сидением над рассказом и внимательным его чтением. Такие вещи вы должны выправлять сами, не оставляя их редактору, это, так сказать, всё делается. Ну и... писать автор может, поэтому стрелять... ну, в коленную чашечку, может быть, садану, а в остальные места обожду пока...

Из аудитории: Заставлять редактировать что-то страшное.

С.Л.: Да, или заставить его редактировать... Алан, ты хочешь что-то сказать?

А.К.: Да, я хочу очень быстро, опять же, заметить... просто всё настолько интересно (...) значит, вот тут и Святослав Владимирович, мы с ним как два старых упряжных мерина тянем всё время одну и ту же телегу. Знаете, если знать больше о том, о чём пишешь, — всегда больше возможностей сделать лучше то, что ты делаешь. Вот два самых таких... навскидку замечания. Первое: у Ильи палач — это только воплотитель кары. Дело в том, что очень существенный опыт медицины был накоплен именно в среде палачей. Он не только должен был суставы вывернуть, но на следующий день их вправить, чтобы приготовить снова к допросу. Они великолепно лечили ожоги, они составляли потрясающие лекарства, которые официальная медицина делать не могла, не умела, просто не знали, как это делают. Они всё эмпирически это делали — но делали. Второе...

С.Л.: Если у палача погибал человек во время пытки — палач сам отправлялся под пытку.

А.К.: ...Первое. Второе: вот опять, то же... то есть между этими двумя замечаниями очень много ещё может поместиться, я просто не буду ваше время съедать. Во Франции палач официально именовался совершенно потрясающим термином: он назывался «l'ex?cuteur des hautes ?uvres» — «исполнитель высоких дел». Как можно было поиграть со словом «исполнитель» (...) с семантической многозначностью...

С.Л.: А ты не подсказывай! Вот он должен был сам это придумать, найти. (...) Да-да-да, вместо «прокуратора» — «исполнитель», я этого не вякал, а сидел, молчал. Это должен был Илья сам найти.

А.К.: (...) превращается вдруг совершенно неожиданно для нас, и в этом футляре для гитары, как в этом фильме с Бандерасом, совершенно другие вещи лежат. Даже это можно было бы сделать. Ещё раз говорю: вот меня это безумно раздражает, когда мне приходится с исходными текстами работать. Зачем... ну просто не захотел узнать всё, что уже об этом известно, и создать своё. Вот попытка поворот сделать этой темы — была, но это попытка с негодными средствами.