То майское свежее утро, когда воздух ещё не разогрет, птичьи голоса залетают даже в кабинеты офисных высоток, а людям, доживающим век, кажется, что всё ещё впереди. В эти минуты Они стоят на кассе в полутёмной прохладе магазина. Мужчина и женщина лет сорока пяти. Он говорит грубое слово и её перекашивает. Рот готов разорваться от негодования и безмолвного крика. Раздражение многолетней силы, давних обид, но стиснуты губы и наружу вылетает вместе с шипением нечто нейтральное, не дающее повода для скандала. Они выходят на улицу, и уже оттуда доносятся её примирительные слова, в которых чудится ещё много злых звуков. Где та обоюдная нежность, которая была когда-то основой будущих отношений?
Недели назад устилали городские лужайки желторотые одуванчики, а сегодня они седы. И дует ветер, срывает вязовые чешуйки. Змейками те скользят по дороге под жарким безжалостным солнцем. Но время, притушившее молочно-зелёное, майское, — родитель долгого степного лета, в котором зной чувств со всеми оттенками и переливами любви. Здесь нет смерти и ненависти, лишь одно переходит в другое, и меняясь, дарит новое, терпкое.
Почему же люди часто не дорастают до этого? Сушь дней, отягощающая их годами, будто выжимает из них соки и все то, что могло бы дать сладостные плоды урожая. И вот тонкие ниточки губ, которые режут, как нож. Обидные тычки и словесные оплеухи.
Но уже другая сцена. Около 12.00. Городская остановка. Матерятся оба, и молодая женщина ничуть не меньше своего спутника. Пьяны вдрызг, в бессовестность, когда собственное падение не пугает, а скорее подзадоривает, будто вгоняет в соблазн: «А ещё ниже можешь?». У неё очень короткая юбка и хриплый голос. Пеняет ему, он отругивается. Ему звонят, и женщина замолкает, только зло зыркает на него. Что-то похожее на стыд ещё теплится в ней, и пока спутник говорит с женой, не издает ни звука.
«Ну а чё? Я на работе! Где возьму деньги?», — полумыча кричит на супругу. А потом: «Дай ей трубку». Тут он делает голос мягким настолько, насколько это возможно. «Да, доченька. Да, милая». И хотя не слышно ни слова девочки, можно представить, стоя на остановке и поджидая своего автобуса, что ей от силы лет семь и, судя по всему, нужна новая обувь. «А ты мне купишь? Давай пойдём в магазин и ты мне купишь! Почему ты думаешь только о себе?», — спрашивает это животное ласково, и сквозь гул улицы чудится далёкий детский плач раненого ребёнка. Оправиться, встать на ноги этот человек не в силах, но отчего-то ему хватает хитрости столь изощрённо издеваться над собственным дитём.
А ведь тоже была, наверное, любовь. Хотя бы в зачатке. Был же этот пьяный юношей, мальчиком, грудничком, вызывающим умиление даже у прохожих?.. В чём же растворилось, в какую сухую почву ушла способность души любить?
Вечер. Детская площадка. Девочка лет четырёх надула губки и отбежала от мамы в сторонку. Безобидное, казалось бы, одергивание вдруг отняло у терпеливого ребёнка привычное послушание и она вскрикнула на мамино предостережение: «Играть хочу!». Через минуту будто всё забылось, она отвлеклась на другое, мать облегченно вздохнула, не переставая следить за ней и за вторым своим малышом. Тут бы поставить на паузу, а потом отмотать назад. Потому что здесь видится важное. Маме кажется, что ничего такого она не сделала, а ребёнка пострадал. Тяжелее стал взгляд от невысказанной обиды, а куда там высказать, она говорить не так давно научилась. И как же невыносимо тяжела материнская ноша! Кто может быть чутким каждую секунду? Кто знает, что верно, а что нет? Когда надо окрикнуть, а когда лучше дать легонько удариться? Да и не угадаешь, насколько тяжелым будет каждый удар, и тут пойди, прими выбор… Только всё равно вину за всё примет на себя мать… Того пьяного, который терзает сердце малолетней дочери. Того уставшего от своей жены мужчины в магазине, который нарочно грубит ей. Мать его же спутницы, которая выросла и не научилась выпускать пар, а потому съедает саму себя. Все бедные, бедные дети своих матерей, которым так же в своё время не хватило солнца, игры и сил. На этом пути никто не знает, что будет там — впереди. Строжить или баловать?.. Приучать терпеть или учить давать сдачи? Однозначного ответа нет и не будет, и остается только одно — любить, изо всех сил, безоглядно, до донышка. Так беззаветно, как может лишь мать, женщина. Это единственное в чём мы можем противостоять неизвестности. Может быть, её сила уменьшит грубость наших ошибок. Будет меньше во взглядах немого крика, неотпущенного страдания и застарелой обиды.