Так, а имеет ли он отношение к фантастике? Ну, как сказать. Имеет, конечно.
— На Землю летит комета, которая вполне вероятно уничтожит всё живое. Как же вести себя в ожидании неизбежного, считать ли это ниспосланным свыше наказанием, или пытаться спастись любой ценой?..
Такой аннотацией вполне можно было бы сопроводить повесть Виктора Козько – «Прохожий».
— Домовик, Вох, Русалка, Цмок – кто объединил всех этих мифологических существ, с какой целью собрались они вместе?..
А таким анонсом можно было бы представить повесть «Казань пра ката, каторы смяяўся».
Вот только это было бы изрядным лукавством, и я не стану советовать эти повести любителям книг в жанре постапокалипсиса (хотя в данном случае у нас предапокалипсис, довольно редкий зверь, хотя кое-что припомнить можно), либо фэнтези. Его книги далеки от канонов фантастических жанров. Скорее, они идеально вписались бы в серию «Фантастика для тех, кто не любит фантастику», о которой я уже как-то упоминал.
«Сур’езны, нават цяжкі пісьменнік, які ставіць пытанні, а не прапануе адказы…» — так пишет о писателе Арнольд Макмиллин, пожалуй, наиболее авторитетный из западноевропейских литературоведов, занимающихся вопросами белорусской литературы.
«Проза Виктора Казько похожа на мокрую траву, где переплелось всё, что росло, шумело, радовало цветами, пахло медом... И цветы, и колючки, и колоски — всё в этой траве. Читается тяжело, но если ты уже втянулся, поймал авторскую интонацию, то остановиться и отложить книгу не сможешь» — так высказывается белорусский писатель Владимир Степан.
«Я свае заганы ведаю, чытаць мяне — гэта цяжкая праца. Сюжэты ў мяне ня вельмі займальныя» — так говорит и сам автор.
Оно и правда. Разве что истории, им рассказываемые, бывают вполне себе занимательными. Но действительно, так сейчас не пишут. Многословные описания, частые отступления, то что иногда называют избыточной прозой. По себе сужу — нужно особое настроение для чтения этих текстов. Но оно того стоит. У меня порой бывает сходное впечатление от чтения Андрея Платонова, например, или Михаила Анчарова.
Проза Козько далека от остросюжетной, развлекательной литературы, но при этом автор не ограничивает себя рамками «реалистичной» литературы. Не случайно, когда его спросили, автором какой уже написанной книги он хотел бы быть, он назвал «Сто лет одиночества» Маркеса. И добавил: «З гэтага, я думаю, пачалася новая літаратура. Мы адчулі прафэсіяналізм, майстэрства, веданьне чагосьці містычнага, неспазнанага, таго, што кіруе намі. І пасьля Маркеса, Булгакава, Караткевіча думаць і пісаць раўнінна, плоскасна ўжо немагчыма.»
А так Виктор Козько отреагировал на то, что его назвали постмодернистом: «Я дык і ня ведаю, што гэта такое. Але я згодны — постмадэрніст дык постмадэрніст. У мяне сапраўды заўсёды прысутнічае містыка. Я ня здольны ўспрымаць жыцьцё бяз знакаў зьверху, як нейкую тлумную рэчаіснасьць. За ўсім стаіць нехта ці нешта найвышэйшае.»
Начинал Козько с прозы, в которой отразился его трагический опыт, о детях, подростках, о своём поколении, которое зацепила война. В войну погибла его мать и младшая сестра, сам он очутился в Озаричском концлагере, откуда его забрала бабушка, которой в ту пору было уже под девяносто лет. Идти он сам не мог, был слишком слаб, бабушка несла его на руках. Понятно, ей было тяжело, и к своей деревне она пошла напрямик, через поле. На краю поля стоял старик, который при виде их начал махать палкой и грязно ругаться. Когда они перешли поле, приблизились к нему, дед выдохнул и сказал — Долго жить будете, поле заминировано. Бабушка прожила ещё после этого двадцать лет. После войны воспитывался в детских домах Гомельщины. После окончания восьмилетки уехал «за запахом тайги» в Сибирь. Там отучился в горно-промышленном училище, затем в техникуме, работал на шахте, в геологоразведке. Но тяга к литературному творчеству привела его вначале в журналистику, а затем и на писательскую стезю. Произошло это уже после того, как он вернулся в Беларусь.
Уже первые его повести не остались незамеченными, но всесоюзное признание пришло к нему после повести «Судный день» («Суд у Слабадзе»). Главный герой повести — Колька Летечка, воспитанник детского дома, который не знает своего настоящего имени, не помнит своих родителей, страдает от хронической непонятной болезни. Он готовится к выпуску из детдома, ожидает вступления во взрослую жизнь. В это время в посёлке начинается суд над карателями. На одном из заседаний суда, услышав показания бывшего полицая, Летечка вспоминает концлагерь для детей — «киндерхайм», где он оказался после того, как его отобрали у матери. Писалась повесть очень тяжело, потребовала высочайшего нервного напряжения, от последних страниц писателя увезли на «скорой», он на месяц слёг в больницу, перенёс две операции. Повесть была экранизирована, отмечена Государственной премией имени Якуба Коласа.
Несмотря на такой успех первых своих книг, Виктор Козько в дальнейшем отошёл от темы «детей войны», в позднейших его произведениях больший акцент делается на проблемах экологии, на взаимоотношении человека с природой. Литературные критики отмечают метафоричность творчества писателя, символизм и аллегоричность создаваемых им образов. Порой в их статьях встречатся утверждения такого рода: «Нахаў, ці Сучасная спадарожная казка» — фантастическая повесть, «Колесом дорога» («Неруш») — экологическая антиутопия, «Спаси и помилуй нас, черный аист» — постапокалиптика, «Бунт невостребованного праха» — магический реализм. Не всегда с этим можно согласиться. Оно, конечно, описание быта заброшенной полесской деревни недалеко ушло от картины бедствий после какой-нибудь вымышленной катастрофы, но всё же это реальность, а не фантастика. Даже если герои повести в основном именуются по прозвищам – Каганович, Сталин, Берия, Дева Мария, Карл Маркс, а кто-то из них живёт постоянном ожидании визита НЛО. Да, элементы фантастического, мистического часто встречаются в книгах Козько. В романе «Колесом дорога» это мифические существа Болотный бык, Железный человек, Голоска-голосница, в «Хронике детдомовского сада» — мудрый зубр, странствующий сквозь века. В романе «Бунт невостребованного праха» необъяснимо раздвоение личности Надежды Друцкой, да и повороты судьбы главного героя Юрия-Георгия-Германна Говора удивительны. Но Козько вводит эти элементы крайне дозированно, магреализм его романа не схож с безбрежным магреализмом Маркеса. Присутствуют в романе и волнующие автора темы – Человек и Земля, Человек и Космос. Не случайно включена в него глава, в которой Говор представляет в комитете ООН проект создания вокруг Земли стартовой площадки для броска в глубокий космос.
К безусловной фантастике можно отнести две поздние повести писателя, о которях я упомянул вначале. В повести «Прохожий» рисуется картина неотвратимо подступающего апокалипсиса — к Земле приближается комета и столкновение с ней практически неизбежно. Главный герой повести – прохожий на планете Земля – ожидает предстоящую катастрофу и переосмысливает свою жизнь и историю человеческой цивилизации. В повести «Казань пра ката, каторы смяяўся» таинственный кот, словно бы перешагнувший сюда из повести «Прохожий», водит компанию с Домовиком, Вохом, Русалкой и Цмоком, оберегая хозяина дома от происков Василиска.
