ПТИЦЫ ИЗ ПЕПЛА, ШАРЫ ИЗ ХРУСТАЛЯ
Рецензия опубликована в журнале «Новый мир».
Феномен влияния Линор Горалик на современную русскоязычную культуру даже, в некотором смысле, тревожит. Беда не в том, что она делает что-то не то (хотя у многих людей ощущение именно такое), беда в том, что она меняет сам контекст и само представление о том, что в «современной культуре» бывает или не бывает, может или не может происходить. В чем-то это похоже на явление доктора Фройда в психологии — там, где только что была скромная понятная квартирка, открываются двери и щели в какие-то подземелья, чуланы, лестницы наверх, все это конечно интересно, но диван поставить некуда, вместо благолепия и уюта сквозь прутся толпы людей, да доколе ж это будет продолжаться.
Реклама как культурный феномен и культурология маркетинга; детская и подростковая телесность в поэтической форме; фантастика с порнографией и фантастика с ивритом; книжка-раскладушка с экзистенциальным контентом; никем, кажется, еще полноценно не осознанный в своей циклопической значимости проект PostPost.Media – почти обо всем этом в первый момент хочется заорать «а что, так можно было?» — теперь, теперь так можно, оно появилось и есть во вполне публичном, не отнюдь не субкультурном контексте, и развоплотить обратно никак. Выставки, от которых крепко задумался бы Иероним Босх («Одевая демонов» и «Снятие бесов с креста») Идет работа над мультфильмом об эвакуации психиатрической больницы...
Вот и жанр препубертатной литературы, который вроде бы не очень на слуху — все интересное происходит в YA (young adult), то есть после наступления менструаций и поллюций, а одиннадцать-двенадцать лет — это иди почитай Жюля Верна или Осееву… Как не то?… Гарри Поттера прочитала уже? Ну, мультики посмотри. Как странно, мультики какие-то жуткие пошли: Гравити Фоллс, Мононоке-Химэ, Головоломка, Коралина, да что ж такое они смотрят? А отечественного что у нас?.. И тут в жанр приходит Линор Горалик.
Венисана — это предельно искусственный, сконструированный, изысканно архитектурный мир, по которому мечется девочка в напрасных поисках утоления душевной боли. Девочке двенадцать лет. Она любит папу и маму. Она старается беречь друзей и прощает многое педагогам. Она любознательна, отважна и милосердна, и когда, уже в третьей части, она попадает в место коллективного стыда — место, показывающее каждому его истинные, тайные желания — то какие глубинные похоти ее души отражает страшная магия?… Желание снова пойти на праздник с мамой и папой.
Понятное дело, что именно этого-то и нельзя — родители то на войне, то в разлуке, то в неясных для дочери отношениях, никаких праздников нет и не предвидится, и сама она постоянно грызет себя за то, что не дотянула, не справилась, не спасла окружающий мир, друзей, врагов, чужих и своих от самого этого мира и его ужасных правил.
Линор Горалик выстраивает прелюбопытнейшую оппозицию. Обычно, строя троп «ребенка в ужасах войны», мы как-то автоматически рисуем безобразие, мерзость, физиологически отвратительные стороны реальности, от которых некуда отвернуться и некуда спрятаться. Мир Венисаны, напротив, эстетичен, нестерпимо изящен и больше всего похож на венецианский карнавал, нарисованный Владиславом Ерко — фрактальный арт-объект, завораживающий в любом приближении. Каждая деталь, каждый камень, каждая золотая бусинка на рукаве выточены мастером Высокого Возрождения. Детские шубки шьются из пушистых белых перьев, а доспехи воинов-милитатто собраны из множества перламутровых пластинок. Проблема только в том, что пух и перья выдраны живьем из говорящих разумных птиц, а пластинки — зубы русалок. Сквозь великолепие драгоценной карнавальной маски смотрит что-то совсем недоброе. Выкрученная на максимум эстетика декораций сопровождается таким же, выкрученным на максимум, каузальным кошмаром. В Венисане очень плохо. В Венисане война.
Весь мир Венисаны замкнут, симметричен, отражен сам в себе, пронизан рифмами и лестницами и вопиюще рукотворен. Больше всего он напоминает стеклянный шар-лабиринт, внутри которого плещется зеленая вода, летают облака белых снежинок и только синяя трещина нарушает совершенство — мир физически надколот, и по трещине между этажами стоит синий лес, а в лесу — волки, и волки едят детей.
Можно читать «Венисану» книгу за книгой, этаж за этажом, просто следя, как вьется то вниз, то вверх, то снова вниз, то снова вверх крошечная искорка девочки-внутри, а можно думать о той девочке, что спряталась со своим любимым — хотя и надколотым — шариком в теплой приступочке, что над пекарней и сдерживает озноб, внимательно вглядываясь в петли лабиринта. Прекрасная, невыносимая мечта этой девочки, которую она доверяет только волшебному шарику: родители перестают быть супругами — но остаются верными и заботливыми товарищами; друзья осуждают и даже участвуют в буллинге — но в решительный момент все-таки помогают; волшебные существа меняют дорогое на необходимое — но держат однажды данное слово, а на каждой могиле написано, что помнят об умершем его близкие.
В результате «Венисана» читается сразу в два слоя — слоем прямого сюжетного чтения — что сделала, что решила предпринять, на что отважилась девочка по имени Агата (это имя не совсем настоящее, но узнаем мы о том не сразу), а второй, невидимый слой обращается к читателю напрямую, над головой героини. Все ли, что пугает и отталкивает Агату, пугает и отталкивает нас? Все ли, к чему она стремится, кажется нам привлекательным? Все ли, что она оплакивает, кажется нам ценным? И в чем разница между ней и нами?
Метод обращения сразу к двум читателям — даже к трем; к ребенку, к взрослому, и к тому ребенку, которым когда-то был этот взрослый, метод этот вполне достопочтенный и вполне рабочий. Взрослый читатель, понимая, что книга радует не только его самого, но и его внутреннего ребенка, охотно дает книгу ребенку внешнему. И внутреннего ребенка радует, мне кажется, не столько «страшность» волшебной сказки, не столько кинематографичность сочетания барочных декораций и душевной боли. Ключевым моментом, очень сильно выделяющим именно «Венисану» из остального творчества Линор Горалик и традиций отечественной литературы (особенно школьной программы!) является полное отсутствие тщетности.
Что бы не предпринимала героиня, каков бы ни был ее план — события никогда не отбрасывают ее в исходную точку. Несмотря на то, что прыгает она, как правило, из огня да в полымя — она обязательно допрыгивает. Мир меняется. Обстоятельства меняются. Они — условие замкнутого хрустального шара — не меняются по сумме, что-то улучшается, что-то тут же ухудшается, но никогда не оказывается, что героиня просто побилась лбом о непреодолимое и сдалась. У нее всегда что-нибудь да получается, хотя сама героиня может сокрушаться о том, какая она неудачница и как у нее не получилось то, что она имела в виду — но даже юному читателю видно, что Агата стремительно меняет весь мир вокруг себя. Подумаешь, из лодки под мостом в праздничной толчее кто-то что-то пискнул девчачьим голоском! — Но нет, крик Агаты заглушает и толпу, и фанфары и колокола, и сказанное ею сбудется, к добру или к худу, но сбудется. Худому миру конец. Будет война.
Я убеждена, что именно отсутствие тщетности — та граница, которая отделяет хорошую детскую литературу от хорошей литературы вообще. Хорошая литература вообще вправе описывать тщетность и регулярно этим занимается, а в литературе, предназначенной ребенку, она возмущает. Все мы читали (а иногда писали) эти сочинения «Герасим, утопи лучше барыню!» и «Катерина, сбеги же уже из этого проклятого дома хоть с цыганами, зачем топиться?» Другой вопрос в том, что последовательно отделить, отщепить тщетность сначала от безобразности а затем еще и от жестокости и страха — удается крайне редко, они и в жизни, и в литературе обычно подаются смесью, коктейлем. Линор Горалик удалось разделить все три компонента. Мир Венисаны прекрасен, жесток и не безнадежен.
Главная же надежда заключается в том, что хрустальный шар имеет трещинку. В конце третьей книги героине удается покинуть замкнутый внутренний мир. Вряд ли снаружи намного лучше, но там — другое, и набранная героиней за три книги привычка в любой непонятной ситуации действовать — вряд ли ее подведет.
Мы надеемся на тебя, Агата.
Не сдавайся.
цитировать
свернуть ветку