Во дворце у Самрау-падишаха Урал
Так недолгое время в гостях пребывал,
И, в какой-то из дней, на рассвете проснувшись,
Для беседы негромко Хумай подозвал.
Урал:
«Помнишь – я мальчуганом тогда еще был –
Мой отец на охоте тебя изловил.
Нож точил, принимая тебя за добычу,
И на шею тугую петлю наложил?
То ли страхом великим объята была,
То ли вправду умела и раньше могла
Говорить – рассказала о средстве от Смерти,
О Живом Роднике разговор завела.
Чтобы Смерть отыскать, чтоб злодейку убить,
Чтобы землю водой родниковой омыть,
С братом вышли мы в путь: он поехал налево,
Мне – по правой дороге пришлось поспешить.
Помня слово твое, я бродил много лет,
Помня слово твое, видел множество бед,
Много радостей видел, и вот наконец-то
Во дворце падишаха заботой согрет.
Поделился с тобою я думой своей –
Ты сестру поручила найти поскорей
И награду тогда обещала за это.
Я ее отыскал. Чем ответишь теперь?»
И Хумай этой речи вняла, говорят,
И к Самрау-падишаху пошла, говорят,
Обо всем рассказала ему по порядку
И отец ей ответил тогда, говорят.
Самрау-падишах:
«Если любишь Урала и замуж пойдешь,
В этом мире ты в радости с ним проживешь.
Сын твой будет батыром, подобно Уралу –
Материнское счастье ты с ним обретешь.
На богатом пиру всех людей угости
И Шульгена из плена в тот день отпусти –
Ради славного имени младшего брата
Преступленья его, если можешь, прости».
И прислушалась к слову отца, говорят,
Отпустила Шульгена Хумай, говорят,
Весь народ собрала и во славу Урала
Щедро всех угостила она, говорят.
Все же, в чувствах батыра она, говорят,
Сомневалась, не зная о них, говорят,
И поэтому верного ей Акбузата
Отдавать воздержалась она, говорят.
В час, когда повстречались Шульген и Урал,
Каждый радости в сердце своем не скрывал.
Обо всем, что случилось за время разлуки,
Не скрывая, Шульгену поведал Урал.
Шульген:
«Может так в целом мире прославиться он,
Надо всеми людьми, надо мной вознесен.
Преисполнится гордости имя Урала
Я ничтожеством буду тогда, а не он…»
Так, от зависти сердцем кипел, говорят,
Ничего он ему не открыл, говорят;
Полный злобы коварной и мыслей недобрых,
Погубить он Урала решил, говорят.
На рассвете увидел Урал, говорят:
Черной туче подобно сидит старший брат,
И Хумай, чья душа истомилась в сомненьях,
Присмотрелась к обоим тогда, говорят.
Урал:
«Неотступно, как тень, за батыром идет
Не один только лев день и ночь напролет –
Испытания жизни его поджидают,
Мимо них по пути ни один не пройдет.
Но на свете не встретится силы такой,
Чтобы встать перед ним неприступной стеной.
Кто батыром назвался, едва ли уступит –
Против пламени станет он бурной водой.
Не жалея себя, ради жизней других
Теплым светом надежды в лишеньях любых
Станет тот, кто батыром достойным зовется,
Никогда не покажет страданий своих.
Тот батыр, кто без лестницы в небо взойдет,
Тот, кто недра земли без ключа отомкнет.
Все, что добрый подаст ему – будет водою,
Что недобрый подаст – кровью в землю уйдет».
То с одним, то с другим говорила Хумай,
О поступках и мыслях спросила Хумай.
Доброту его сердца почувствовав сердцем,
Всей душой привязалась к Уралу Хумай.
Оттого, что Шульген всюду мрачный ходил,
Червячок подозрений ее изводил,
И поэтому братьев она разделила
И не смог он исполнить того, что решил.
Опасалась Шульгена Хумай, говорят,
Ведь Урал мог проспать до пяти дней подряд,
Но однажды им встретиться все же случилось
И открылся Уралу Шульген, говорят.
Шульген:
«Много стран повидал по дороге сюда,
Стал батыром, пока добирался сюда,
И теперь – на земле падишаха Самрау.
Что задумал ты, брат мой, добравшись сюда?
На Самрау-падишаха войною пойдем,
Акбузата-коня у него отберем!
Если будет в руках у нас посох волшебный,
Всю страну подчиним мы с тобою вдвоем!
Уничтожить я все эти земли хочу,
Силой дочь его старшую в плен захвачу,
О родстве нашем помня, коня оседлаю –
Как и ты, я прославиться тоже хочу!»
Урал:
«Никому из людей не вредили они,
Капли крови людской не пролили они,
Человека врагом для себя не считая,
Много лет с ним в согласии жили они.
В царство дивов пойдем мы с тобою вдвоем,
До единого всех мы с тобой перебьем,
Людям всем, что томятся в темницах глубоких,
Отперев все запоры, свободу вернем!
Если девушка любит, то в жены возьмешь,
Акбузата подарит – его заберешь,
А злодеями быть не пристало батырам,
Неужели ты кровь понапрасну прольешь?
Азраку мы с тобою должны победить,
Род людской родниковой водой окропить,
Чтобы больше они не бежали от Смерти,
Без страданий и горя могли бы прожить».
Призадумался крепко Шульген, говорят,
Так и эдак прикидывал он, говорят,
И однажды в покоях Хумай появился –
О любви ей поведал своей, говорят.
Шульген:
«В жизни нам по делам воздается за все» –
Ты сказала однажды, и сердце мое
Вновь открыто для дружбы без помыслов черных –
Жажда крови покинула сердце мое.
Я на родине славным батыром прослыл,
Сердце дружбой и битвой свое закалил.
Если хочешь, тебе свою тайну открою –
То, о чем даже думать себе запретил.
С нетерпеньем и страстью тебя буду ждать,
Ну а если ответа мне ясного дать
Ты не сможешь, отвергнув мое предложенье,
Я иной буду вынужден способ искать.
С того дня, как вошел во дворец за тобой,
Очарован твоей красотой неземной.
Ты же вовсе тогда на меня не взглянула,
Или страх перед прошлым довлел над тобой?
Может быть, ты решила меня испытать,
Чтоб в плену по улыбке твоей тосковать,
Или, может быть, после тебе полюбился –
Мне за это Уралу спасибо сказать?
И как только я снова увидел тебя,
Вмиг обида былая забылась моя!
Нет на свете красавицы больше подобной,
Век ищи – не найдется второй, говорят.
Если хочешь – навеки останусь с тобой,
Если любишь – заботливой станешь женой.
Воспротивишься если в ответ на признанье –
Совершив, что задумал, отправлюсь домой».
Не открыла секрета Хумай, говорят,
Воздержалась ответить ему, говорят,
Что уже полюбила всем сердцем Урала,
Не призналась Шульгену Хумай, говорят.
Хумай:
«Мысли тайные правильно я поняла
И к решенью такому, подумав, пришла:
На майдане большом я тебя испытаю –
Там увижу и славу твою, и дела.
Белый конь, что в подарок мне матерью дан –
Только кликну, и явится он на майдан.
Если вправду в тебе он признает батыра –
Будет рядом с тобою везде и всегда.
Если сам ты сумеешь коня оседлать,
Меч булатный сумеешь из ножен достать –
Без сомнений отдам я тебе Акбузата
И отца попрошу тотчас свадьбу сыграть».
Так ему отвечала Хумай, говорят,
И Шульген согласился на то, говорят.
На майдане она позвала Акбузата
И пришел он по слову ее, говорят.
Гром гремел, возвещая о нем, говорят,
Буря вдруг поднялась на земле, говорят,
Все живое от ужаса затрепетало,
Когда с неба кометой слетел Акбузат.
Он послушно к Хумай подошел, говорят,
Поклонился хозяйке своей, говорят,
И, впервые увидев таким Акбузата,
Весь майдан был безмерным восторгом объят.
На спине Акбузата лежало седло,
Меч алмазный подвешен был к луке его,
Удила золотые негромко звенели –
Диво дивное с неба на землю сошло.
Шилу уши подобны его, говорят,
Как у девушки, грива его, говорят,
Волосок к волоску, развевалась по ветру,
Как у кречета, грудь у него, говорят.
Ноздри – как башкунак у него, говорят,
Шея – словно змея у него, говорят,
Зубы – словно чесночные дольки; глаза же,
Словно заячьи, медью блестят, говорят.
Не поскачет он – птицей взлетит над землей,
Только облако пыли взметнув за собой.
Каждый, кто его встретит – замрет в изумленье,
Вот таким оказался тот конь непростой.
Потрепала Акбуза Хумай, говорят,
И такие сказала слова, говорят:
«Славно жил ты на небе, как звезды, мерцая,
Всех батыров ты сбросил с себя, говорят.
Тех батыров, в ком не было крови людской,
Не признал ты, владеть не позволил собой.
Тем батырам, что я для тебя выбирала,
Ты узды не давал, чтобы ринуться в бой.
Сам же ты седока по себе не искал,
Для хозяйки батыра найти не желал.
Эти двое пришли, ожидая того лишь,
Чтобы ты одного из них другом назвал.
То ли удаль батыров проверить рискнешь,
То ли по красоте выбирать предпочтешь –
Кто из этих двоих Акбузата достоин
И кого из них мужем моим назовешь?»
Акбузат:
«Красота седоку моему не под стать.
Если буря и грозы начнут грохотать,
Если черные тучи нагрянут внезапно,
Не смогу я его на себе удержать.
Если я поскачу, будет ветер такой –
Даже рыба не сможет проплыть под водой,
Море вспенится и закипит, завывая,
Даже горы тогда обернутся мукой.
Посмотрите же – у золотого седла
Меч булатный сияет подобьем крыла.
Никакому огню тот клинок не расплавить,
Даже если весь мир будет выжжен дотла.
Не смогу я достойным батыром считать
Человека, что камень не сможет поднять
И взметнуть к небесам в семь десятков батманов –
Так желаю я силу его испытать.
Тот, кто камень взметнув, не сумеет поймать,
На трех пальцах не сможет его удержать –
Никогда в пламя битвы на мне не поскачет,
Никогда не сумеет меня оседлать».
Все, кто слышал слова Акбузата-коня,
У подножья горы собрались, говорят.
В семь десятков батманов нашли они камень,
Сдвинуть с места решили его, говорят.
Месяц тщетно толкали его, говорят,
Год кряхтели, толкали его, говорят –
Никому не поддался, не сдвинулся с места.
Наконец, перестали они, говорят.
Посмотрела тогда на Шульгена Хумай
И кивнула ему: «Подними и бросай!»
Тот ощупал его, что есть силы напрягся,
Но поднять не сумел его, как ни толкай.
И старался, и пыжился он, говорят,
Месяц с камнем возился, и год, говорят,
Но не смог преуспеть: как стоял – по колено
От натуги он в землю ушел, говорят.
От усталости еле дыша, говорят,
Отошел он от камня того, говорят,
И тогда на Урала Хумай посмотрела
И велела ему подойти, говорят.
Рассердило Урала тогда, говорят,
Что у всех на глазах опозорился брат.
Он ударил по камню, и тот покатился,
А потом в небеса запустил, говорят.
Камень, словно стрела полетел, говорят.
Скрылся с глаз – все смотрели за ним, говорят.
Было утро, и полдень настал, а под вечер
В небе грохот послышался вдруг, говорят.
Горьким плачем от страха зашелся народ,
Опасаясь, что камень их всех разобьет.
Умоляли Урала спасти их от смерти,
И спросил он тогда: «Азрака где живет?»
На лету он его подхватил, говорят,
И в страну Азраки зашвырнул, говорят.
Зашумели в толпе, стали строить догадки,
Где же камень теперь упадет, говорят.
Поклонился Уралу тогда Акбузат:
«Покориться такому батыру я рад!»
Сам Самрау-падишах подал руку Уралу
И при всех его зятем назвал, говорят.
И созвали народ всей страны, говорят,
Свадьбу там же сыграли они, говорят,
А Уралу воздали великую славу
И батыром страны нарекли, говорят.
И за всем этим молча Шульген наблюдал,
Видел он, как Урал уваженье снискал,
И не в силах стерпеть униженья такого,
Черной злости пожар его сердце объял.
Брата старшего младший жалел, говорят,
Он об этом Хумай рассказал, говорят,
И решили они за Шульгена сосватать
Айхылу, и Самрау дал добро, говорят.
И еще раз собрали народ, говорят,
Чтобы свадьбу вторую сыграть, говорят,
И когда уже праздник был в самом разгаре,
Вдруг земля задрожала вокруг, говорят.
Испугались, встревожились все, говорят,
Небеса полыхнули огнем, говорят.
Оказалось, что падал, стеная и плача,
Сверху черный огромный клубок, говорят.
И Урал тот клубок подхватил, говорят,
И на землю его опустил, говорят:
То была Айхылу, что домой возвращалась –
Присмотревшись, узнали ее, говорят.
Айхылу:
«Я видала, как камень закинул Урал
В небеса, как его он обратно поймал,
Как забросил в страну Азраки-падишаха,
Как огонь от него облака доставал.
Тот ужасный огонь охватил и меня,
От него потеряла сознание я,
А очнувшись, домой поспешила вернуться,
Испытанья такого не вынесла я…»
Услыхав тот рассказ Айхылу, говорят,
Удивился Самрау-падишах, говорят,
Что наделали шуму на землях всех дивов –
Он такому исходу был рад, говорят.
Тут и понял Шульген, наконец, говорят,
И смекнул он, что лгал Азрака, говорят,
Выдавая за дочь ту красавицу прежде,
И решился пойти на обман, говорят.
Рассказал, будто в плен он попал, говорят,
Рассказал, как из плена бежал, говорят.
И в душе у Хумай зародилось сомненье,
Айхылу же поверила лжи, говорят.
Счастлив был лишь Самрау-падишах, говорят,
И восторга в душе не скрывал, говорят,
Что обеих отдал дочерей за батыров,
Что опорой страны сделал их, говорят.
Примечания:
Башкунак (баш.) – сосуд, изготовленный из кожи головы жеребенка.
Батман – мера веса в 4 пуда (64 кг). 70 батманов = 4 480 кг.