Мы так много времени посвятили разбору мифа о Софии не только потому, что это доказывает привлекательность гностицизма для Вачовски; кое-что здесь существенно и для понимания «Матрицы». Нам очень скупо сообщают, что же случилось в двадцать первом веке между людьми и разумными машинами, но ясно одно — человечество достигло самого дна. Не тогда люди пали, когда проиграли битву за Землю и оказались в положении рабов и узников Матрицы, но уже тогда, когда предались материи без остатка, когда строили цивилизацию, заточенную под добывание материальных благ, под хищническое истребление природы, под неограниченное господство в том мире, который они — в беспамятстве — сочли единственным и безраздельно им принадлежащим. Искусственный интеллект они создавали тоже для подобных целей — для каких же еще? «Вечное сияние» этой цивилизации они и получили, как хотели, во владение — только в виде виртуального сна, поскольку никакая реальность вынести такую цивилизацию, видимо, уже не способна (1).
Но если человечество — это падшая до самых глубин слепоты, невежества и самозабвения София, то что же такое машины? Они — символическая реакция самой природы, охранительные силы, порожденные теми глобальными возмущениями, что вызваны деятельностью людей; с точки зрения последних — безусловно, злые архонты, но такая точка зрения имеет право на существование лишь в том случае, если человечество, ничему не научившись, по-прежнему будет считать своей единственной задачей и смыслом бытия неограниченное расширение, подчинение окружающей среды и тотальное устранение всего, что этому хоть как-то противится. Та самая вирусная модель агента Смита. А это и есть конец света. Машины нельзя одолеть их же оружием. Они — плоть от плоти этого мира, они быстрее, сильнее, умнее par excellence. Да, даже умнее, несмотря на то что люди их сотворили. Конечно, если мерилом ума признавать исключительно разум логический, инструментальный, эгоцентричный — рассчитывающий, бесстрастно взвешивающий, самодостаточный.
Вспомним, как Смит, размножившись и устроив массовое побоище с Нео в М2, требует «Больше!», как он, захватывая чужие тела в Матрице, повторяет «Я, я, я», как, наконец, в финальных сценах М3 Deus Ex Machina в «демиургическом тщеславии» (2) выкрикивает Нео: «Ты нам не нужен. Нам никто не нужен!», и мы увидим одну и ту же программу поведения, один и тот же тип мышления, который жаждет всегда «больше» и всегда только «для себя». Вглядись, человечество, в это зеркало, и ты узнаешь самое себя. Впрочем, что теперь толку в узнавании, пора уже начать себя познавать.
Впервые встретившись с Пифией, Нео бросил взгляд на довольно нелепую и претенциозную для обычной кухни табличку с латинской надписью «Temet nosce» — познай, значит, себя. Действительно, нечто подобное висело у оригинальной пифии в Дельфийском храме, только по-гречески — «Gnothi seauton», и означало, как водится у жрицы Аполлона, что-то двусмысленное, невразумительное, от чего больше вреда, чем толку (тут вспоминается хрестоматийное «разрушишь великое царство»). То есть, а может, и не стоит, познавать-то? Сократу вот точно не помогло (3). Но эту в общем-то анекдотическую фразу гностики превратили чуть ли не в боевой клич и символ своей доктрины. Только и нужно было отказаться от познания того, что есть, в пользу того, что должно быть, что этим познанием возжигается, укрепляется и движется выше, преодолевая того, кто познаёт, и приоткрывая того, кто по-настоящему непознаваем (4). Этот путь познания они назвали гнозисом, а его цель — внутренней искрой, духом, или пневмой.
Сообразно этому они разделили всех живущих на три типа — они же три этапа восхождения гностика: гилик, психик, пневматик. Гилики (от греч. hyle «материя»), которых Дж. Хорсли довольно удачно назвал хуматонами (5), суть люди-автоматы, слепые конформисты, со спящим разумом и волей, обуреваемые исключительно низменными инстинктами и материальными желаниями; те, кого Морфеус называл «безнадежно зависимыми от системы», — то есть основная масса подключенных к Матрице (6). Их судьба незавидна — они обречены на смерть и забвение. Следующий тип, или ступень, — психики (от греч. psyche «душа»). Эти уже не так преданы материи, для них важнее ощущать свою живую душу и быть в ладу с ней. Таковы обитатели Сиона. В трилогии мы встречаем целую галерею этих, безусловно, симпатичных типажей: Маус, считающий, что именно душевные порывы (impulses) отличают нас от машин, Тринити, чья любовь сильнее смерти, Морфеус и Мифунэ, без колебаний идущие на жертву ради общего дела… Это люди веры, люди долга, люди дружбы и теплой человеческой привязанности, готовые терпеть лишения, каждый день есть кашу «из соплей», бесконечно сражаться почти без всякой надежды, просто потому, что иначе нельзя, иначе это будут не они, иначе они предадут то, кем они стали, кем они себя сознательно выбрали, и, что страшнее всего, предадут других.
Но этого все еще мало, чтобы изменить существующий порядок вещей, чтобы начать восхождение. Несмотря на свое единство и силу, психики терпят поражение — снова и снова, уже в шестой раз, и будут проигрывать всегда. Недостаточно просто собраться хорошим людям — это гностики знали за две тысячи лет до фаланстеров и коммун. Материальный мир сильнее — ему способен противостоять только пневматик (от греч. pneuma «дух»). Тот, кто переплавляет в себе даже лучшие душевные качества в стрелу духа, устремленную к истинному свету и истинной реальности, находящимся за пределами того, что может себе представить и о чем может помыслить не только гилик, но и психик. Это действительно радикальный прорыв, полное преображение своей природы и выход на принципиально иной онтологический уровень. Туда, в Плерому, к эонам. Дают ли Вачовски повод считать Нео человеком духа, первым настоящим пневматиком «Матрицы», ради образа которого, собственно, вся трилогия и затевалась? На этот наиважнейший вопрос мы будем отвечать постепенно, в разных главах, рассматривая его под разными углами, сейчас же скажем пока кратко и схематично, хотя, разумеется, все равно утвердительно.
Итак, Нео начинает свой путь с виду обычным гиликом (7), разве что чего-то ищущим. Смит, на протяжении всех трех фильмов называющий его Томасом Андерсоном, нарочито подчеркивает это гилическое имя, не желая признавать его метаморфозы. А они очевидны. После смерти в Матрице Neo пробуждается как the One — Избранный. Теперь он член команды «Навуходоносора», житель Сиона (8) и враг машин. Однако психик из него получается странный. Мы видим, как он чурается коллективного экстаза в храме, уединяясь с Тринити, как он в одиночку бродит по Матрице в поисках ответов на вопросы, которые тяготят его так, как если бы он еще не нашел своего предназначения, не познал самого себя. Первое преображение (из гилика в психика) оказывается для него ловушкой, наваждением, своего рода еще одной «матрицей», «надвинутой на глаза, чтобы скрыть правду».
Кстати, о глазах. Их символический смысл очень важен для гностиков, равно как и для «Матрицы». Почти во всех гностических гимнах пневматик пробуждается ото сна и начинает видеть; его виденье аналогично познанию-гнозису (9). Нео, освободившись из Матрицы, также, по словам Морфеуса, «впервые видит» — но пока еще ложным зрением психика, которое по своей слепоте к духу мало чем отличается от чисто гилического. Нео пришлось потерять это зрение (в схватке с Бэйном-Смитом), чтобы обрести по-настоящему духовное виденье. Сразу же вслед за этим Нео теряет и Тринити, тем самым отсекаются последние глубокие привязанности психика, позволяя, наконец, пневматику явиться и вступить в царство вездесущего света (10). Сначала Neo, затем One, теперь же Eon (11) — гностический эон, последняя метаморфоза Томаса Андерсона, последняя, но, возможно, вечная, так как Эон у греков еще и божество вечности, всей полноты времен.
Конечно, на этом этапе, когда пневматик переходит исключительно к духовной, внутренней жизни, когда он полностью удалился из материального мира, изображать, собственно, уже нечего, смотреть обычными глазами не на что! Разве что намекать иносказательно, символически. Финал трилогии — это ведь чистейший символизм: «смерть» Нео, восход Солнца, музыкальная тема под названием Neodämmerung, чего мы еще подробно коснемся. Не удивительно, что многие не поняли и не приняли такую концовку. Вопреки первой «Матрице», такой наглядной, однозначной, «знакомой» (12), в продолжениях нам предложили совсем иную образность, призвали к иному взгляду, словно бы зритель сам, вслед за Нео, был обязан «сменить оптику» и воспринимать происходящее другими глазами. Сколько фильмов требуют подобного? Мы просто не привыкли, не ожидали. Отсюда и низкие рейтинги (13). Но, к счастью, Вачовски выстроили «Матрицу» настолько точно по лекалам определенных древних традиций, что судьба Нео, как ключ у Ключника, подходит к ним всем. А поскольку эти традиции хорошо изучены и описаны, выточить требуемый ключ не так уж сложно.
Вот и мы произвели предварительную огранку, наметили рисунок, хотя заготовка еще слишком грубая. Гностики, подарившие нам вдохновенные описания двух противостоящих друг другу миров и их обитателей, оказались крайне скупы в рекомендациях к самостоятельному выходу. По сути, основной импульс они отдавали зову извне; сами по себе они слишком пассивны и созерцательны. Но как быть, если небеса молчат, окутанные плотными тучами, если положение вещей таково, что длить его далее невозможно? Древние учения знают другой путь, более опасный, но и более короткий, более активный — путь шамана. На первый план здесь выходят путешествия по нижним и верхним мирам, сотрудничество с духами и тонкая самонастройка на фундаментальные законы бытия.
______________________________
(1) «Каждый имел все, кроме собственного разума, каждый не знал ничего, кроме своего голоса, и видел все, кроме того, что перед его глазами» — такими словами описывают гностики «товарищей смерти», не заслуживающих иной судьбы.
(2) Йонас Г. Гностицизм. С. 143.
(3) Как сформулировал потом Ницше: «Познавший себя — собственный палач».
(4) «Ищи себя в себе самом... единого и многого, и так найдешь выход из себя» (Монойм Араб).
(5) Хорсли Дж. Воин матрицы: Как стать Избранным. — СПб., 2004.
(6) «Большинство материальны, немногие — душевны, избранные — духовны» (Теодот валентинианин).
(7) При первой встрече Свич именует его презрительно «батарейкой» (coppertop), что, к сожалению, потерялось в русском дубляже.
(8) В каком-то смысле все обитатели Сиона избранные, раз они нашли в себе силы противостоять искусу Матрицы. Среди них только один ренегат — Сайфер. Название «Сион», разумеется, неслучайно и отсылает к Земле Обетованной для еврейского народа, народа избранных.
(9) Йонас Г. Гностицизм. С. 94–103.
(10) А в свой последний полет он отправился, как мы помним, на «Логосе».
(11) В британском английском встречается вариант aeon, но в американском — именно eon.
(12) Например, по произведениям в жанре киберпанк, о чем уже говорилось.
(13) В. Куренной совершенно справедливо пишет: «Вместо киноповествования в третьей части мы имеем почти сплошную аллегорию. Иными словами, содержание того, что хотели высказать создатели фильма, уже не находит адекватного воплощения на сюжетно-визуальном уровне, превращаясь в жест, в символ-аллегорию» (Куренной В. Философия фильма: упражнения в анализе. — М., 2009. С. 142). Заметим лишь, что кинематограф, особенно в своем артхаусном изводе, отнюдь не чуждается тотального символизма и аллегоричности, вспомним хотя бы «Мертвеца» Дж. Джармуша. Проблема, стало быть, именно в ожидании.