12. В рубрике “Felieton” размещена статья Анджея Зимняка/Andrzej Zimniak (по сути это рецензия на книгу), которая носит название:
Можно ли несколькими простыми, солдатскими словами определить, чем обычно занимаются ученые? Вопреки видимости, найти ответ не составляет сложности, особенно если он касается большинства учёных — они проводят детальный анализ. Иными словами, ученые расщепляют реальность на особые картинки, в которых демонстрируются детали мира — в каждой картинке своя, показанная во всей красе ее сложности. Однако, как уж это бывает, обычно мы получаем изображения, похожие на фракталы, т. е. чем внимательнее мы на них смотрим, тем больше появляется новых деталей для описания.
Гораздо меньшая, элитная группа ученых, численно и вовсе незначительная по сравнению с первой, занимается синтезом (не путать со слиянием!) — их работа заключается в достижении обобщений. Эти люди способны, пользуясь картинками, собранными ими самими и другими людьми, обобщать и делать выводы, создавая новое качество. Гениальнейшие из элиты, а также несколько менее гениальные, но весьма удачливые, обладающие смекалкой, ловкостью и оборотливостью, связями и знакомствами, мощной пробивной силой или проявляющие безжалостность и беспринципность — получают Нобелевские премии.
Однако есть место, где профан, не принадлежащий к элите ученых, может безнаказанно синтезировать информацию о науке и ученых, и это место — литература. Гарцуя на страницах книги, писатель становится творцом и оказывается в праве не только изложить свое мнение об окружающем мире, но и обобщить практически всю науку. Не исключая, конечно, ту, что достойна Нобелевской премии, этого Святого Грааля апологетов современной мудрости.
Именно это сделал Эрик Сигал, когда написал роман «Премии» (“Prizes”, 1995). Я сам учёный, поэтому взялся за чтение этой книги из профессионального любопытства — мне был интересен подход автора. Ведь журналисты обычно говорят о науке в духе... кабаре. Мне хотелось посмотреть, как американский писатель подойдет к делу, и узнаю ли я описанный им мир.
Пара слов пояснения относительно менее серьезных сообщений о науке. Не знаю, мода ли это, манера, а может быть, этот стиль возникает из-за отсутствия у журналистов достоверных научных знаний – так или иначе, от будничных репортажей о научных мероприятиях разит скетчем и балаганом. Речь идет даже не о вульгаризации и опошлении проблем (это отдельная, важная тема), а об их осмеивании — ах, оказывается, эти сумасшедшие яйцеголовые опять придумали нечто безумное. Раньше возили по ярмаркам усатых женщин или двугорбых карликов, а сегодня людей развлекают новостями из мира науки. Чтобы не быть голословным, процитирую несколько первых попавшихся заголовков из интернет-сайтов: «Диета влияет на секс», «Хоббит с острова Флорес был анорексиком», «Морские огурцы твердеют от страха», «Способная обезьяна», «Камера заглядывает под одежду» и т. д. и т. п. Может показаться, что дураки развлекают дураков, чем бы там народ ни тешился и все в порядке. Однако не совсем, ведь гораздо больше людей, чем считают СМИ, жаждут правдивой информации, о чем свидетельствует высокая зрительская посещаемость программ, всерьез популяризирующих науку, таких как “Discovery”. Также некогда “Sonda”, программа, в которой дискуссии велись на полном серьезе, била рекорды популярности.
Вернемся к книге Сигала. Это странная история – она начинается сенсационно, с элементами чуда, поэтому в ней есть напряжение и метафизика. Важный человек, находящийся на смертном ложе, жаждет получить чудодейственное лекарство — и получает его прямо из исследовательской лаборатории. Препарат не подвергся еще стандартным клиническим испытаниям, но он молниеносно уничтожает неизлечимую по официальным представлениям раковую опухоль. Затем сюжет нормализуется, появляются симпатичные линии его развития (работа учёных), романтические линии (хорошие в психологическом отношении портреты, в этой области автор оказывается знатоком), а также «лабораторные» ответвления. Последние знакомят нас с медицинскими и генетическими лабораториями, через которые проходит научный фронт, по-английски frontiers of science. Надо отдать должное автору, он показал, что усвоил данные ему уроки, ибо атмосфера этих мест правдива и привлекательна — парень наверняка прошел стажировку (писательскую, конечно) в нескольких ведущих лабораториях, о чем он, впрочем, упоминает в послесловии. Для меня чтение этих глав было особенно приятным, потому что мне было что вспоминать и сравнивать, ведь я провел в США более двух лет в хороших биохимических и химических лабораториях. Помню семинары известных ученых в переполненных залах, и опять же я видел аспиранта, который в десять часов вечера шел ставить многочасовый эксперимент, помню диспуты между претендентами на Нобелевскую премию, на которых я присутствовал. Именно такая атмосфера пронизывает роман Эрика Сигала, и настоящим я подтверждаю, что она правдива. Несколько хуже обстоят дела со строго содержательной стороной, т.е. формулировкой научных целей, описанием исследовательской работы и подведением итогов, но литературное произведение не может быть научной диссертацией и эти схемы следует трактовать как параболы.
Однако нарисовать моральное состояние учёных автору удалось нарисовать как нельзя лучше – мои аплодисменты этой выразительной галерее портретов. Среди них есть люди гениальные и кристально чистые, к тому же общительные, играющие в теннис, верные в браке и образцовые в качестве родителей, но нет недостатка и в обманщиках, эгоистах, людях ограниченных. Так оно и есть: ученые – не избранный народ, некие образцы не только выдающегося ума, но и высокой нравственности, глашатаи мудрости и универсальных истин. С другой стороны, они далеки от стереотипа странного чудака с затуманенным взором, ведущим подозрительные эксперименты в секретных лабораториях, спрятанных под курганами колючей проволоки. Ученый — такой же человек, как и любой другой человек, как первый попавшийся прохожий с улицы, но талантливый в своей области, а вдобавок наделенный пробивной силой и ловкостью. Пробивная сила ему так же необходима, как и блеск гениальности, если он хочет завоевать и сохранить позицию. В противном случае его сочтут талантливым учителем среднего звена или многообещающим вечным ассистентом. Другие качества, такие как благородство и праведность, честность, моральность, формат характера, мелочность, подлость, грубость или мифомания статистически распределены в научной среде с такой же вероятностью, как и во всем остальном человеческом обществе. Недавно я осознал еще одну вещь, и это было для меня драматическим открытием: что даже великие ученые могут быть такими же уродами, как и все остальные граждане, обладающие гораздо меньшим IQ. Предположим, что учёный образцово занимается своей профильной дисциплиной, скажем, кардиологией, генетикой или спектроскопией, но вне её верит в сексуальное общение землянок с инопланетянами, в масонский заговор велосипедистов или во вредное влияние литературной фантастики на детей школьного возраста. Это кажется логичным, но… чисто интуитивно такого от гениев мы никак не ожидали.
В этом в целом богатом романе о науке и ученых мне не хватило кое-чего важного, а именно раскрытия темы ответственности ученых. Правда, однажды возникает вопрос, можно ли принести в жертву четырех пациентов, чтобы спасти сорок, а затем, возможно, дать миру новое лекарство, но эта проблема поставлена всего в нескольких предложениях (и хорошо, что вопрос не нашел решения, но был оставлен открытым для рассмотрения). Вопрос важный, поскольку на ученых часто возлагают ответственность за использование своих изобретений, что, на мой взгляд, является недоразумением. Ученые — всего лишь наблюдатели, вуайеристы мира, которые проверяют наблюдения друг друга, и только. Вот и все. Наука не претендует на право оценивать получаемую информацию, а тем более на ее цензурирование. Если предмет исследований может создавать потенциальную опасность, я считаю, что лучшим выходом будет распознавание явления, а не прятанье головы в песок, потому что проблема не исчезнет, если сделать вид, что ее не существует. Совсем другое дело — применение открытий и изобретений, и когда ученые работают далее в этой области, они, конечно, должны нести ответственность за последствия.
Ближе к концу книга, к сожалению, начинает погружаться в китч. Все сюжетные проблемы разрешаются настолько гладко и правильно, что аж тошнит. Каждый новый, еще не одобренный медлительными властями, препарат оказывается прямо-таки сенсационным, спасающим жизнь, разумеется, прежде всего выдающимся героям романа. Лишь одному ученому не повезло – слишком рано заболел бедняга, а о препарате от болезни Альцгеймера медики еще только подумывают. Что ж, нужно дать скатиться слезе, чтобы создать соответствующее настроение, но печаль читателя тут же нейтрализуется, ведь уже готовят Премию Премий, то есть Нобелевскую премию, для обиженного судьбой человека. Однако самое забавное — это мешок, полный фундаментальных открытий, который внезапно распахнулся над человечеством. Здесь блестящая ученая-физик, будучи еще очень молодой девицей, додумывается до объединения слабых, сильных, электромагнитных и гравитационных сил в одной формуле, то есть до Grand Unifikation (Великого объединения), которого безуспешно добивался сначала Эйнштейн, а затем и целый ряд мудрейших его преемников. Насколько мне известно, таковое теоретическое объединение не достигнуто и по сей день и неизвестно, возможно ли оно вообще, несмотря на применение в рассуждениях двенадцати суперструн и большого количества дополнительных измерений. Другой гений, генетик, изобрел способ омолаживать клетки, правда, только на ограниченное время, но -- внимание! — повторять процесс можно до бесконечности. Черт возьми, здесь пахнуло бессмертием, повеяло трансцендентностью! Подводя итог, можно сказать, что книга имеет очаровательный и литературно разработанный финал, ее кульминация трогательна и вселяет надежду, но, к сожалению, это происходит за счет существенной конструкции, столь тщательно выстраивавшейся в предыдущих главах.
То есть наблюдается перегиб в другую сторону, дорогие мои. Наши журналисты, не все, конечно, но многие, изо всех сил стараются высмеять яйцеголовых и те странные вещи, которые они изобретают, а литератор Сигал наоборот: строит храм для науки и верит в ее неограниченные возможности. Надо признать, что наиболее сбалансированную картину науки и научного сообщества могут нарисовать сами ученые, я имею в виду тех, кто умеет писать и хочет это делать. От них можно узнать много интересного, но скажу вам по секрету, что они зачастую… попросту скучны, и это потому, что каждый из них считает свою делянку единственным райским садом не только на Земле, но и во всей вселенной.
Поэтому, несмотря на некоторые недостатки, я призываю вас прочитать роман Эрика Сигала, который остается актуальным как с точки зрения научной проблематики, так и с точки зрения социальных, этических и экологических вопросов. В книге показана частица истины, представленная в интересной форме на солидном художественном уровне. Правда, не нашлось подросткового гения, который бы изготовил в отцовском гараже легко усвояемый ген вечного счастья, но не все потеряно: возможно, г-н Эрик напишет еще одну подобную историю, на этот раз с большей примесью фантастики. Должен признаться, я не имею ничего против этого.
Erich Segal “Nagrody”. “Świat Książki”, 1996 (Эрик Сигал «Премии». “Świat Książki”, 1996)
Подпись на рисунке (худ. ДАРИУШ ВУЙЦИК): «Сынок! Ты ведь ни в чем не разбираешься, так что иди-ка ты лучше на журналистику!»
P.S. Эрик Сигал (Erich Wolf Segal, 16.06.1937 – 17.01.2010) – американский писатель, сценарист, профессор античной литературы. Для большинства российских читателей моего поколения он -- прежде всего автор сценария фильма «История любви» (“Love Story”, реж. Артур Хиллер, США, 1970) – сентиментальной драмы, зрители которой буквально затапливали кинотеатры слезами. Сценарий был соответствующей обработкой одноименной повести. [Там вообще сложная история – поначалу был написан все же киносценарий, для постановки которого так и не нашлось продюсера. Сигал переделал его в повесть (1970), которая стала в итоге бестселлером (продано более 20 млн экземпляров) и была в том же году экранизирована].
Фильм в СССР широко не прокатывался, но были-таки закрытые просмотры, была великолепная музыка, были рецензии (в российских изданиях как правило ругательные, что указывало на то, что фильм стоящий), пересказы и, наконец, если знать где искать – текст на английском языке. Повесть (или 100-страничный роман если хотите) была переведена на русский язык в 1990-годы, но я хорошо помню, что читал ее в молодости на украинском языке (как бы не в журнале «Всесвiт»).
Отсюда (из-за живых воспоминаний) и интерес (мой) к этому его роману. И таки-да -- роман «Премии» переведен на русский язык (почему-то под названием «Сильнодействующее средство») и выдержал как минимум три издания.
