|
Последнее дело Петровича
6: фиолетовая.
Дырявые тучи
Петрович вспоминает историю из каких-то новостей про парня, который очень пьяным, босиком бегал по тридцатиградусному морозу.
«Помню, тот рассказывает: слышу, говорит, будто за мной кто-то бежит с таким стуком, будто деревяшка. Он бегом от стука, а стук – за ним. А потом до него дошло, что это ноги так стучат. Он вмиг протрезвел и в больничку – а смысл уже?» Петрович качает головой, хмурится. «Ну на хрена было так бухать?» — в конце концов, не выдерживает он.
Сегодня у нас чай.
Ба и вундеркинд
Я вспоминаю, как из подручных средств на даче пытался сделать атомный реактор. К сожалению, я был слишком умным и понимал, что вероятность для ребёнка сложить работающий реактор из валяющегося под ногами мусора равна нулю. Так что не получилось, да и не могло получиться.
«Это ты просто слишком мало верил в себя», – смеётся Петрович.
Дремлющий дом
«Мда… Переработал, значит, дом дядьку на компост», задумчиво прокомментировал Петрович.
Сторонний наблюдатель
Я поведал, что сам как-то хотел написать рассказ про космонавтов, оставшихся на космической станции во время атомной войны, но решил, что главное в таком сюжете будет психологизм, сложность переживаний оставшихся в живых людей, и у меня просто не хватит умения. В ответ на это Петрович предложил мне поработать у него в бригаде: психологизм, говорит, так и зашкаливает.
Угодница
Петрович уверен, что разматывать свою жизнь ради каких-то чужих мелких дел – это плохо и неправильно.
«Руками такое надо делать, руками! – говорит он. – Руки завсегда восстановятся, им только лучше будет. А вот от жизни отщипывать… Я понимаю, когда нужно другую жизнь спасти, и то…»
Апокалипсис
Петрович уверен, что устраивать войну из-за твиттера – это инфантилизм, и ну его на хрен, такое общество.
Вторжение разума
Петрович вспомнил тост из старого фильма: «Да здравствует разум, да сгинет маразм!»
Из рассказа водяного подслушанного на берегу реки в ночь на Ивана Купала
Петрович глубокомысленно замечает, что в рассказе водяной – это тот, кто перепил водки и теперь отдыхает на пленэре.
В крипте старого собора
Петрович вспоминает, что в какой-то стране есть церковь, почти вся сделанная из человеческих костей, и всячески это порицает.
Начало жизни
«Ну если ты хочешь, чтобы я что-то рассказал про этот рассказ… — говорит мне Петрович. – Вот, смотри: мужик явно побитый, в чём-то виноватый, но до пыток он так не думал – то есть это ему внушили, понимаешь, пока пытали. Тут согласишься, что ты верблюд, лишь бы не били ногами. И вот, потом у нас какие-то носители, бессмертие… Короче, от истязаний дядька явно двинулся по фазе».
Сумасшедший старик?
Петрович считает, что старик явно сумасшедший – в средневековье с пытками было ещё серьёзнее, чем сейчас.
Первый элемент
«А я бы так назвал: «Первый или мент», — высказывает Петрович идею. – Потому что в тексте должна быть интрига, неожиданность должна быть, вопрос, над которым бы думал читатель. И ведь будет думать в конце, кто же всё-таки этот мужик, кем он в результате окажется, справится он с гипнозом или нет».
Конец света наступил вчера
Петрович отмахнулся: «Как раньше жили, так и будем, что тут рассуждать».
Не надо печалиться
Петрович указывает, что вместо Вани должна была быть Таня. Это её мяч, и она его будет ронять в речку.
Калибровка пера
Петрович живо интересуется, что же такое было написано на заборе и не получится ли это добавить в его коллекцию сортирных стишков.
Миссия
Петрович говорит, что фильмов на эту тему американцы наснимали целую кучу.
Как пришелец прилетел на Землю, наладил межпланетные отношения и установил первый контакт пятой степени
Петрович считает, что для героини происшедшее – самый благоприятный исход. Иначе бы стала старой злобной грымзой с толпой кошек, живущих в квартире.
Сэт
Петрович считает, что значение человечества для вселенной в рассказе несколько преувеличено.
Как я увольнял Лу Джонса
Петрович заметил, что у него на работе та же самая фигня.
Котлеты отдельно
«Вот и про суп с котом написали», — улыбается Петрович.
Дедлайн
«Это очень грустно – бегать по кругу и раз за разом изобретать одну и ту же машину времени, — замечает Петрович. – Прямо «День сурка».
Выход из лабиринта
Петрович говорит, что это всё красиво, но что происходит, откуда и куда – совершенно неясно.
Да придут спасители!
«А что делать, — говорит Петрович, — если наука не развита, а из всех лекарств самое эффективное – это кровопускание? Так что да, карантин – и только карантин!»
Разумная предосторожность
Петрович уверен, что это – наноботы. Так и сказал.
Юродивый
Петрович вспоминает, как однажды на спор выкурил пять пачек сигарет подряд и после резко бросил.
Миллиард синих роз
Петрович к слову вспоминает, что женщины подчас сами не знают, что же им надо в подарок. И вот это хуже всего: подари обязательно, но что – сам решай, только это сто процентов не подойдёт. Поэтому он за простых, пусть и меркантильных, женщин, которые всегда будут рады золотишку, даже если у них это уже есть. Купил, подарил – молодец.
Дорогая Элли!
Петрович продолжает тему подарков и половых отношений, говоря о том, что когда-нибудь женщины доведут мужчин до ручки и те вымрут, совсем, как мамонты. И будут сидеть женщины на могилах, и будет плач и скрежет зубовный.
Огонёк
Петрович считает, что в рассказе слишком много мистики и неслучайных совпадений.
Коллекционка
Петрович считает шутки про Гагарина перебором. И потом, какого размера должны быть эти создания?
Золотые чешуйки
Петрович бранится: «Ну бред же! Какое, к чёрту, счастье? Ну он стоит такой с гитарой у дороги, слюни пускает – счастье, ага. До первого ужина, на который не будет денег. Есть надо, лечиться надо, жить где-то надо – зимой особенно – но да, мы пафосно отказались от бабла и пошли по свету воплощать подростковые мечты. Вот ты знаешь, я много лет живу, но таких вот не встречал. Даже как-то наоборот: те же музыканты, к примеру, остепеняются, заводят свой бизнес и иногда катаются с концертами, чтобы их не забывали, но никакого отказа от денег — даже-даже. Потому что когда старый, то сил уже мало, а здоровье никакое и жить всё же хочется, и кушать свежее, а не по помойкам объедками питаться». И добавляет, что при остром желании можно было бренькать на гитаре по вечерам после работы: даже и на публику бы прокатило.
Лекарство от преступлений
Петрович замечает, что действительно, подсадить каждому человеку некое устройство моментальной смерти было бы фантастическим подарком для любого садиста-психопата с замашками диктатора. Но вообще, для этого хватает и пистолета.
Два аквалангиста (На дне)
Петрович предвидит продолжение рассказа под названиями «Один аквалангист» и «Аквалангисты закончились, пришлось спать голодным».
На этой стороне реки
Петрович предложил выделить полигон на северном острове, где никто не живёт, и всем миром кидать зло туда. Тогда и воевать не придётся.
Герои меча и магии
Петрович рассказывает, что сын увлекался этой ерундой в институте, но потом ничего, переболел.
Люди и другие люди
«Вот так всё просто: король развращён, я его убил. А чем он был развращён, и был ли, или это просто мнение одного человека, и кто давал ему такое право – взять и убить… Эх, — говорит Петрович, — слишком много вопросов у меня от этой фантастики».
Расцвет и падение меморов
Петрович смотрит на кружку чая с нескрываемой тоской. А куда деваться: он за рулём, а мне — на работу.
Рай
Петрович вспоминает, как отходил от наркоза после операции.
«Такую хрень плёл, такую нелепицу! Золотые ворота с рогами, потом какие-то тени мелькают туда-сюда, и что-то так страшно с них стало! А хочу убежать – и не получается: руки-ноги не слушаются. Я их давай матом крыть, они и исчезли».
На дикой планете готовимся к взлету
Петрович удивляется, почему старика нельзя заморозить и перевезти ледышкой.
Бариста Богдан и первый контакт
Петрович радостно смеётся.
«Знаешь, — говорит он мне, — эта последняя фраза – в точности то, что я думаю об этом вашем конкурсе».
Следы Будды в дорожной пыли
Петрович считает, что старик или жулик, или помешанный. Ну или рассказчик приврал.
Ну не живут столько! Не живут!
Последний герой
Петрович говорит, что, по-хорошему, надо было предусмотреть какую-нибудь супербомбу, чтобы не уничтожать о противника огромный космический корабль. «Это же не фанерки из Великой Отечественной», — добавил он. А человека ему, естественно, жалко.
Бассейн
Петрович лишь качает головой. «Как там в песне? Заболела – полячитеся!»
Последняя песня
Петрович считает, что рассказ вышел поэтичным, а вообще, всё, что сделано человеком, живёт после него, и дольше всего живут книги, песни, картины, ну и если человек вкладывал в них душу, то он как бы уже бессмертен. Только зачем об этом вот так вот в лоб?
Желтая роза
Мы с Петровичем оба ничего не поняли. Крутили и так и этак, в конце концов махнули рукой. Устали, наверное.
Парадокс
Петрович вспомнил одного своего начальника, который тоже считал себя пупом земли и центром вселенной, а по факту был дурак дураком. «Ну и, конечно, взяли на повышение: у нас же от фекалий не избавляются, а тщательно сепарируют и бережно хранят. Только он там серьёзно накосорезил, и в итоге попал он под гудящий каток оптимизации».
Дом, милый дом
Петрович сетует на то, что по утрам его дом тоже не отпускает: одежда вечно где-то лежит, побриться надо, вещи свои собрать надо, вечно что-то забывается, очки отдельно, футляр отдельно, а сейчас ещё и телефон постоянно на зарядке, не то что раньше – придумали эти здоровые лопаты, которые каждый день заряжать надо – ну и пока пробегаешь, глядишь – уже опоздал. Беда с домами этими.
Командир Борька
Петрович говорит, что ещё застал то время, когда все дети хотели стать космонавтами. Прямо приятно ему на душе.
|
цитировать
И все будут наслаждаться радостным предвкушением. 
)