Глава 36
Рубен, Луиза, Понтер и Мэри сидели вокруг стола у Рубена на кухне. Все, кроме Луизы, ели гамбургеры; перед Луизой стояла тарелка салата.
По-видимому, в мире Понтера было принято есть руками в перчатках. Понтер не любил пользоваться столовыми приборами, и гамбургер оказался приемлемым компромиссом. Он не ел булочку, но пользовался ею, как ухваткой: выдвигал мясо между её половинками и откусывал высунувшуюся часть.
— Стало быть, Понтер, — сказала Луиза, заводя разговор, — вы живёте один? Я имею в виду, в вашем мире.
Понтер покачал головой.
— Нет. Я жил с Адекором.
— Адекор, — повторила Мэри. — Так звали того, с кем вы вместе работали.
— Да, — сказал Понтер. — Но он также мой партнёр.
— В смысле, ваш бизнес-партнёр? — сказала Мэри.
— Ну, это тоже, я полагаю. Но он также мой «партнёр»; мы это так называем. Мы живём в одном доме.
— А, — сказала Мэри. — Вы соседи.
— Да.
— Вы делите расходы и обязанности.
— Да. И еду, и постель, и…
Мэри обозлилась на себя за то, как подпрыгнуло при этих словах её сердце. Она была знакома со многими геями; просто ей было привычнее, когда они выходили из шкафов[32], а не выпрыгивали из межпространственных порталов.
— Так вы гей! — воскликнула Луиза. — Круто!
— На самом деле дома я был счастливее[33], — ответил Понтер.
— Нет-нет-нет, — сказала Луиза. — Не счастливый. Гей. Гомосексуалист. — Би-ип. — Тот, кто вступает в сексуальные отношения с лицами того же пола: мужчина, который занимается сексом с другими мужчинами, или женщина, которая занимается сексом с другими женщинами.
Понтер выглядел более озадаченно, чем когда бы то ни было раньше.
— Невозможно заниматься сексом с представителем того же пола. Секс — это потенциально репродуктивный акт, который требует участия самца и самки.
— Ну, ладно, секс не в смысле полового акта, — сказала Луиза, — а в смысле интимного контакта, ну вы знаете — скажем так, нежное соприкасание… гениталий.
— О, — сказал Понтер. — Да. Мы с Адекором это делали.
— Вот это у нас и значит быть гомосексуалистом, — сказал Рубен. — Когда имеют подобные контакты только с представителями своего пола.
— Только? — удивлённо переспросил Понтер. — В смысле, исключительно? Нет-нет-нет. Адекор и я живём вместе, пока Двое Порознь, но когда Двое становятся Одним, мы, конечно же имели… Лу, как вы это назвали? — нежное соприкосновение гениталий каждый со своей женщиной… ну, в моём случае так было до того, как Класт, моя женщина, умерла.
— Ах, — сказала Мэри. — Вы бисексуал. — Би-ип. — Вы совершаете генитальные контакты как с мужчинами, так и с женщинами.
— Да.
— В вашем мире все такие? — спросила Луиза, вонзая вилку в горку салата. — Бисексуальные?
— Практически. — Понтер моргнул; до него, наконец, дошло. — Вы хотите сказать, что тут по-другому?
— О, да, — сказал Рубен. — По крайней мере, для большинства людей. То есть, конечно, среди нас есть какое количество бисексуалов и довольно много геев — гомосексуальных людей. Но подавляющее большинство гетеросексуальны. Это значит, что они вступают в интимную связь лишь с представителями противоположного пола.
— Как скучно, — сказал Понтер.
Луиза захихикала. Потом, успокоившись, сказала:
— И что же, у вас есть дети?
— Две дочери, — сказал Понтер, кивнув. — Жасмель и Мегамег.
— Красивые имена, — сказала Луиза.
Понтер погрустнел, очевидно, вспомнив, что, скорее всего, никогда больше их не увидит.
Рубен, очевидно, догадался об этом и попытался перевести разговор на менее личную тему.
— Так что это за Двое, которые становятся Одним, которых вы упомянули? О чем это вообще?
— В моём мире мужчины и женщины большую часть времени живут отдельно…
— Бинфорд! — воскликнула Мэри.
— Нет, это не так, — запротестовал Понтер.
— Нет-нет, это не ругательство, — объяснила Мэри. — Это имя человека. Льюис Бинфорд — антрополог, у которого была как раз такая теория: что неандертальские мужчины и женщины на нашей версии Земли жили отдельно друг от друга. Он сделал такой вывод по результатам раскопок в Комб-Греналь во Франции.
— Он был прав, — сказала Понтер. — Женщины живут в Центрах наших территорий, мужчины — на Окраинах. Но раз в месяц мы, мужчины, приходим в Центр и проводим четыре дня с женщинами; в это время, как мы говорим, «Двое становятся Одним».
— Фи-еста! — воскликнула Луиза, широко улыбаясь.
— Поразительно, — сказала Мэри.
— Это необходимо. Мы не производим еду так, как это делаете вы, поэтому должны держать численность населения под контролем.
Рубен посерьёзнел.
— Так эти «Двое становятся Одним» имеют какое-то отношение к контролю рождаемости?
Понтер кивнул.
— И к этому тоже. Дни встреч утверждаются Верховным Серым советом — собранием старейшин, нашим руководящим органом — так что обычно Двое становятся Одним, когда женщины неспособны зачать. Но когда приходит время произвести на свет новое поколение, даты сдвигаются, и мы встречаемся с женщинами тогда, когда шансы забеременеть максимальны.
— Господи, — сказала Мэри. — Целая планета на календарном методе. Ватикан будет от вас без ума. Но… но как это может работать? То есть, это что же, у всех женщин период — в смысле, менструация — наступает в одно и то же время?
Понтер моргнул.
— Конечно.
— Но как это воз… а, поняла. — Мэри улыбнулась. — Этот ваш нос — он ведь очень чувствительный, правда?
— Всегда считал его совершенно обычным.
— Но он наверняка гораздо чувствительнее наших. Носов, я имею в виду.
— Ну да, у вас носы действительно очень маленькие, — согласился Понтер. — Мне от них даже становится немного не по себе — всё время кажется, что вы сейчас задохнётесь. Хотя я заметил, что многие из вас дышат ртом, возможно, как раз поэтому.
— Мы всегда полагали, что неандертальцы эволюционировали, приспосабливаясь к условиям оледенения, — сказала Мэри. — Мы считали, что ваши большие носы позволяли вам увлажнять холодный воздух перед тем, как он попадёт в лёгкие.
— Наши учёные, которые изучают древних людей, считали точно так же, — сказал Понтер.
— С тех пор, как эволюция создала ваши носы, климат существенно потеплел, — сказала Мэри. — Но вы сохранили эту особенность, вероятно, по причине благоприятного побочного эффекта: большой нос — это ещё и более острый нюх.
— Более острый? — усомнился Понтер. — Ну, я, конечно, различаю запахи каждого из вас, и запах разных продуктов на кухне, и цветов во дворе, и той вонючей штуки, которую Рубен и Лу жгли в подвале, но…
— Понтер, — прервал его Рубен, — для нас вы вообще не пахнете.
— Правда?
— Правда. Нет, если я засуну нос к вам под мышку, то наверняка что-то учую, но в обычных обстоятельствах люди не различают запахов других людей.
— Как же вы находите друг друга в темноте?
— По голосу, — ответила Мэри.
— Очень необычно, — сказал Понтер.
— Но вы можете не только обнаружить чьё-то присутствие, правда ведь? — сказала Мэри. — В тот раз, когда вы странно на меня посмотрели. Вы ведь… — Мэри запнулась. Но Луиза — женщина, а Рубен — доктор, так что чего уж там. — Вы заметили, что у меня период, ведь так?
— Да.
Мэри кивнула.
— Даже женщины нашего вида, к примеру Луиза и я, если они живут вместе достаточно долго, могут синхронизировать свои менструальные циклы — а у нас обоняние, считай, отсутствует. Я думаю, что вполне возможно, чтобы все женщины жили по одному циклу.
— Никогда даже и не думал, что может быть по-другому, — сказал Понтер. — Меня очень удивило, когда я заметил, что у вас наступила менструация, а у Лу — нет.
Луиза нахмурилась, но ничего не сказала.
— Так, — сказал Рубен, — кто-нибудь хочет чего-нибудь ещё? Понтер, ещё кока-колы?
— Да, — сказал Понтер. — Спасибо.
Рубен поднялся.
— Вы знаете, что в этом напитке кофеин? — спросила Мэри. — Может вызвать привыкание.
— Не беспокойтесь, — ответил Понтер. — Я выпиваю всего семь или восемь баночек в день.
Луиза рассмеялась и снова принялась за салат.
Мэри откусила ещё кусочек гамбургера; кружок лука хрустнул на зубах.
— Но погодите, — торопливо сказала она сразу, как только проглотила. — Ведь это значит, что ваши женщины не скрывают овуляцию.
— Ну, она скрыта от глаз… — сказал Понтер.
— Да, но… знаете, я вела совместный курс с кафедрой женских исследований: «Биология доминирования в сексуальных отношениях». Мы предполагали, что скрытая овуляция — это ключевое свойство, благодаря которому самка получает постоянную заботу и защиту от самца. Ну, вы знаете: если вы не способны понять, когда самка фертильна, то лучше быть внимательным всё время, иначе станете рогоносцем.
Хак загудела.
— Рогоносцем, — повторила Мэри. — Это такая метафора. Означает мужчину, который тратит энергию и силы на выращивание детей, зачатых другим. Но в условиях скрытой овуляции…
Понтер оглушительно захохотал; Массивная грудная клетка и глубокая ротовая полость создавали басовитые громоподобные раскаты.
Мэри и Луиза недоумённо посмотрели на него.
— Что такого смешного? — спросил Рубен, ставя перед Понтером новую банку кока-колы.
Понтер поднял руку; он пытался перестать смеяться, но у него ничего не получалось. В уголках его глубоко сидящих глаз выступили слёзы, а обычно бледное лицо отчётливо покраснело.
Мэри, по-прежнему сидя за столом, положила руки на бёдра — и тут же смутилась своей реакции; в языке тела руки на бёдрах означали увеличение видимого размера с целью запугивания. Но Понтер был настолько кряжистей и мускулистее любой женщины, да и почти любого мужчины, что такая попытка выглядела смехотворной.
— Так что смешного? — спросила она.
— Простите, — сказал Понтер, приходя в себя. Своим невероятно длинным большим пальцем он вытер с глаз слёзы. — Просто у вашего народа иногда такое смешные идеи. — Он улыбнулся. — Говоря о скрытой овуляции, вы имеете в виду, что у человеческих женщин не она не сопровождается вздутием гениталий?
Мэри кивнула.
— Как у шимпанзе и бонобо, а также горилл и большинства других приматов.
— Но у людей вздутие гениталий пропало не для того, чтобы скрыть факт овуляции, — сказал Понтер. — Оно пропало тогда, когда перестало быть эффективно в качестве сигнала. Когда климат стал холоднее, и люди начали носить одежду. Такой тип визуальной сигнализации, базирующийся на напитывании тканей жидкостью, требует значительных энергозатрат; он потерял своё значение, когда мы начали укрывать свои тела шкурами животных. Но — по крайней мере, у моего народа — факт овуляции по-прежнему легко устанавливается с помощью обоняния.
— Вы можете учуять овуляцию так же, как и менструацию? — спросил Рубен.
— Связанные с нею… химические вещества.
— Феромоны, — подсказал Рубен.
Мэри медленно кивнула.
— Получается, — сказала она, скорее для себя, чем для Понтера, — что самцы могут удалиться на неделю и больше, не беспокоясь о том, что их самки забеременеют от кого-то другого.
— Точно так, — сказал Понтер. — Но не только это.
— Да? — сказала Мэри.
— Мы считаем, что причиной того, что наши предки-мужчины «уходили в лес» — думаю, у вас тоже должна быть похожая метафора — было то, что женщины становились весьма неприятны во время Последних Пяти.
— Последних Пяти? — переспросила Луиза.
— Последние пять дней месяца перед самым началом нового цикла.
— О, — догадался Рубен. — ПМС. Предменструальный синдром.
— Да, — сказал Понтер. — Но, конечно, это не настоящая причина. — Он слегка повёл плечами. — Моя дочь Жасмель изучает историю до начала отсчёта поколений, она мне объяснила. На самом деле было вот что. Мужчины постоянно дрались за доступ к женщинам. Но, как заметила Мэре, доступ к женщинам эволюционно значим только в течение той части каждого месяца, когда женщина может забеременеть. Поскольку циклы всех женщин синхронизированы, мужчины гораздо лучше ладили друг с другом, живя отдельно на протяжении большей части месяца, и появляясь всей толпой в критический для производства потомства период. Не женская раздражительность породила такое поведение, а мужская склонность к насилию.
Мэри кивнула. С тех пор, когда она вела тот курс, минули годы, но всё выглядело донельзя типично: мужчины создают проблемы и обвиняют в них женщин. Мэри не знала, встретится ли когда-нибудь хоть с одной женщиной из мира Понтера, но уже сейчас ощущала несомненное сродство со своими неандертальскими сёстрами.